— Ой как ты, что-ли? — в стороне раздался мужской голос.

Я повернулся в ту сторону и увидел, что ко мне дерзко обращается Кристофер. Он громко засмеялся, был довольный собственной шуткой. Губами я выдавил натяжную фальшивую улыбку, затем снова посмотрел на Эльфию и произнёс:

— Он совершенно прав. Я сегодня тоже опоздал. Это станет уроком для нас обоих.

— Что вообще за хрень?! — пробросила великанша. — Ты вообще кто такой?

— Эльфия, ну вот опять ты! — вкратце произнёс профессор. — Вы же не горите желанием попасть в чёрный список? Присядьте, пожалуйста на своё место.

Однако на слова профессора Эльфия никак не отреагировала на слова профессора и по-прежнему продолжала стоять.

— А что по-поводу шарообразного кия?

Вопрос Эльфия адресовала профессору Диомидиксу, но тот перевёл взгляд на меня, приглашая ответить на вопрос Эльфии.

— Эльфия, я вижу, вы очень расстроены из-за сломанного кия, — проговорил я. — Наверняка тот, кто его сломал, был сильно не в духе. Это приводит нас к вопросу: как мы все здесь поступаем, когда сталкиваемся с агрессией? Давайте задержимся на этом вопросе и обсудим ситуацию все вместе. Садитесь на свои места!

Эльфия раздражённо закатила глаза, тем не менее она уселась на стул. Ингрида с довольным видом едва заметно кивнула мне. И мы завели разговор о гневе, стараясь втянуть пациентов в дискуссию чтобы они рассказали о своих приступах агрессии. По-моему, у нас с Ингридой получалось даже неплохо. Я чувствовал взгляд профессора Диомидикса, оценивающего моё маленькое представление. Он выглядел довольным.

Я случайно бросил взгляд на Элисон и с удивлением обнаружил, что та смотрит на меня (или, по крайней мере, в мою сторону). У неё было такое выражение лица, как будто она изо-всех сил пытается фокусироваться и наконец увидеть что-то сквозь неясный сгусток тумана. Если б сейчас мне сказали, что эта бесцветная оболочка когда-то была той самой блестящей Элисон Бэроонс, которую ранее называли ослепительной, яркой и жизнерадостной, я бы просто в это не поверил. В тот момент я окончательно понял, что переход в Гроуверд был верным принятым решением. Последние сомнения наконец исчезли. Я вознамерился любой ценой добиться того, чтобы Элисон Бэроонс стала моей пациенткой. Времени почти не оставалось: она ушла, её личность безвозвратно угасала в кромешных стенах психиатрической больницы. И я был намерен отыскать её частичку тепла.

Кабинет профессора Диомидикса находился в самом обветшалом крыле здания. По углам длинного больничного коридора висела серая паутина, в коридоре работало всего-лишь несколько лампочек. От волнения моё сердце забилось ещё сильнее я постучал в дверь кабинета, и после секундой паузы оттуда донеслось: «Войдите!»

Я повернул ручку, отворил скрипнувшую дверь и в следующее мгновение с изумлением носом почувствовал прохладный воздух. Здесь не улавливалось характерных для больницы едких ноток хлорки и каких-нибудь лекарств. Как бы ни было странно, в кабинете пахло как в оркестровой яме — деревом, струнами и смычками, мебельной полировкой и воском. Ещё несколько секунд и мои глаза привыкли к полумраку, а потом в глазах начинало понемногу расцветать и вокруг я увидел у стены небольшое коричневое пианино. Странный для психиатрической лечебницы предмет. В тени приютились примерно два десятка нотных пюпитров, на одном из столов громоздилась стопка нотных листов — эта хрупкая на вид конструкция высилась чуть ли не до самого потолка. На другом столе лежала скрипка, а возле неё — гобой и флейта. Чуть подальше располагалась арфа, огромная штука с декоративной деревянной рамой и душевной музыкой входящая из струн. Ещё я увидел аккомпаниатор я застыл на месте в полном замешательстве.

— Неужели вас так удивили эти музыкальные инструменты? — рассмеялся сидевший за рабочим столом профессор Диомидикс.

— Что они все ваши?

— Да. Музыка — моё увлечение. Хотя нет, я вру, музыка к ней я чувствую страсть! — Для пущего эффекта профессор поднял указательный палец.

У Диомидикса была занятная манера много говорить: его мужественная энергичная речь сопровождалась потрясающе богатой жестикуляцией, он подчеркивал фразы, словно дирижировал невидимым оркестром.

— Я руковожу любительской музыкальной группой. В наш коллектив могут выступать абсолютно все, кто душой желает: и персонал, и разумеется наши пациенты. Я считаю музыку одним из самых сильнейших терапевтических лечебных средств. — Тут профессор сделал паузу и продекламировал немного нараспев: — «Лишь только музыка способна дать покой встревоженной душе…» Вы с этим согласны?

— Конечно я согласен.

— Вы владеете? — спросил Диомидикс, прищурясь.

— Простите, Диомидикс чем именно? — непонимающе переспросил я.

— Игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте.

— Боюсь, вас огорчить, но у меня нет способностей. — Я покачал головой. — Единственный имеющий отношение к музыке инструмент, который я освоил ещё в школе, — это был магнитофон.

— Значит, вы сумеете читать ноты? Вы бы нас просто спасли… Выбирайте любой инструмент. Я вас научу!

— Увы, но у меня её хватит на это терпение, — улыбнулся я, покачав головой.

— Значит вы отказываетесь? Кстати, терпение — главная добродетель хорошего психотерапевта! В юности я никак не мог решить, кем мне стать: музыкантом, священником или всё-же наконец врачом. Теперь я совмещаю все эти три профессии. — Профессор громко засмеялся.

— Похоже, что всё именно так и звучит.

— Между прочим, когда вас принимали на работу, мой голос оказался главным и решающим, — чётко проговорил Диомидикс, резко сменив тему разговора. — Я очень активно высказался в вашу пользу. Вы знаете почему? Я что-то довольно необычное увидел в вас, Бренд… Сейчас вы напомнили молодого меня. Судьба это — штука довольно непредсказуемая, вдруг через несколько лет вы займете в Гроуверде пост главного руководителя? — Он выдержал эффектную паузу, а потом добавил: — Если, конечно, больницу к тому времени не закроют.

— Профессор Диомидикс думаете, могут закрыть?

— Пациентов в больнице мало, а персонала наоборот много. Мы сейчас работаем в плотном контакте с управляющей компанией: пытаемся понять, можно ли увеличить Рентабельность Гроуверда. За нами кто-то постоянно следит, наблюдает, если говорить иными словами — шпионят. Вы спросите: как вообще можно заниматься лечением в таких не самых благоприятных условиях? Выражаясь словами Унникента, «нельзя заниматься лечебной терапией в горящем здании». — Профессор Диомидикс покачал головой — и вдруг стал выглядеть на свой возраст, нервно истощенным и сильно уставшим. — По-моему, Стефания Лайл находится в сговоре с управляющей компанией, — прошептал он заговорщическим тоном. — В конце концов, они ей за это платят. Присмотритесь к Стефании повнимательнее и вы всё сами увидите.

В тот момент мне показалось, что в словах профессора Диомидикса проскальзывают параноидальные нотки. Впрочем, его реакция была мне вполне объяснима. Опасаясь сказать что-то не то, я тактично промолчал.

А потом вдруг сболтнул ни с того ни с сего:

— Диомидикс я бы хотел спросить у вас об одной пациентке вашей психиатрической больницы. Её зовут Элисон.

— Элисон Бэроонс? — Диомидикс несколько заметно напрягся. — Я вас внимательно слушаю.

— Скажите, Диомидикс какие лечебные процедуры с ней проводятся? У неё на данный момент индивидуальная программа?

— Нет.

— А что на этот счёт есть какая-то особая причина?

— Мы пробовали, а потом отменили.

— Извольте полюбопытствовать почему отменили? Кто работал с Элисон? Ингрида?

— Нет не она работала с Элисон Бэроонс. — Диомидикс отрицательно покачал головой. — Элисон занимался лично сам я.

— И что же в конце концов случилось?

Профессор Диомидикс пожал плечами.

— Элисон отказалась приходить ко мне в кабинет, и тогда я попробовал перенести сеансы психотерапии прямо у её больничной палаты. Увы, Элисон просто сидела на кровати, молча глядя в окно. Она не произнесла ни слова. Ни разу даже не взглянула на меня! — Диомидикс раздражённо взмахнул руками. — В конечном итоге я понял, что впустую трачу своё время.