Несколько раз, пока Кэт принимала душ, я просматривал текстовые сообщения в её телефоне, однако ничего криминального я там не нашёл. Либо новые сообщения от того мужчины больше ей не приходили, либо жена их стёрла сама. Может, Кэт немного невнимательна, но уж точно не глупа. Я мог никогда не узнать правды. Просто не поймать жену на измене… Может, было бы лучше, если бы я её за этим не поймал?

— У тебя всё нормально? — удивлённо спросила Кэт, когда мы вечером после прогулки сидели на диване.

— В каком смысле?

— Ну я не знаю. Ты какой-то выпотрошенный.

Прохладным августинским ранним утром. Голые деревья вдоль подъездной дороги напоминали моему воображению голые скелеты, небо заволокли тяжёлые тёмные тучи, которые уже готовые разразиться бесконечным проливным дождём. Стоя у пропускного пункта, я достал из кармана кожаных штанов пачку сигарет, Стюард. Я не курил уже больше двух месяцев, находясь долгое время в завязке я понял как мне тяжело я твердо пообещал себе, стоя у гостиничного зеркала, что в этот последний раз брошу с курением навсегда. Но сейчас почему-то в этот момент я снова потерял своё обещание. Зажёг сигарету, я чувствовал раздражённость к самому себе. Среди психотерапевтов принято считать, что курение — это пристрастие, с которым должен уметь справляться любой хороший специалист. Чтобы от меня не несло табачным, густым дымом я забросил в рот пару мятных жевательных подушечек и разжевывал их, до тех пор пока сигарета всё ещё по-прежнему находилась в моих руках.

Я прыгал с ноги на ногу и зябко ежился от пронизывающего ветра — в моём организме присутствовало волнение, нежели холод. Меня внезапно одолели смутные сомнения. Мой коллега по работе из Бразилии заявил без обвинений, что я совершаю большую глупую ошибку. Он намекнул, мне чтобы я не обольщался насчёт головокружительной карьеры в Германии: об этой стране в целом и о профессоре Димомидиксе в частности по психиатрической лечебнице блуждают неосмысленные слухи.

— Ещё очень часто упоминают психотерапевты не признают никаких совершенных ошибок в своей жизни. Очень большое значение они придают терапии в группе пациентов. В одно время я когда-то даже работал с психологом Фроловым. В семидесятые он руководил сообществом альтернативным психо-биспансером в Трущобах на окраинах города. Денег с таким подходом особо не заработаешь, особенно сейчас и именно в этом городе. — Тут мой коллега ненадолго время замолчал, размышляя стоило ли ему продолжать, работать потом спустя через какое-то время он тихо шёпотом на ухо мне сообщил: Пойми, Бренд, я тебя не пытаюсь запугать, но у меня есть информация, что в Германии намечаются серьёзные сокращения по финансовому заработку. Через восемь месяцев тебя запросто могут выкинуть на улицу оставив безработным. Подумай хорошо, стоит ли затевать серьёзные опасные игры с жизнью?

Я сделал вид, будто задумался (исключительно только из вежливости), и через пару пролетевших мимолетных мгновений ответил не замедлив:

— Стоит. Я в этом уверен.

— Ой чувствую, загубишь ты себе карьеру Бренд… Но если ты уже конечно всё для себя решил… — наконец произнёс мой коллега, сокрушенно качая головой. Он всё ещё пытался меня отговорить шагнуть назад от края пропасти.

Я не собирался откровенно говорить по поводу моей заветной давней мечты излечить Элисон Бэроонс. Конечно, сейчас я бы мог сформировать свой план в понятных моему коллеге главных терминах: например, что столь трудный жизненный случай обязательно выльется потом в книгу или появиться на свет научным трудом. Впрочем, какая теперь разница он всё равно повторил бы, всё сначала что я совершаю ошибку. Возможно, мой коллега прав… В скором времени всё выяснится!

Я затушил окурок, подошвой сапог пытался сам себя успокоить набравшись смелости шагнул на проходную. Грозный располагался в самом старом крыле больницы Эндревич — Стоун. Изначально это было игральное здание построенное из красного кирпича. Затем в 2000 году оно стало постепенно обрастать огромными уродливыми пристройками. В глубине этого комплекса и находился Гроуверд.

Единственным, было то, что указывало на каких-то страшных пациентов энергетика таилась в стенах, больничных палат повсюду стояли камеры, даже торчали на алюминиевых заборах, словно наблюдающие хищные птицы. Стюард, где располагалась стойка регистраторы, её постарались сделать уютной. В гостиничном зале стояли большие красные диваны, на стенах висели неловкие, будто созданные детскими, руками рисунки, выполненные пациентами больницы. Здесь Гроуверд напоминал моей памяти скорее детскую художественную школу, чем надёжно охраняемую психиатрическую больницу для преступников.

Вскоре ко мне подошёл мужчина высокого роста на его лице я увидел сияющую улыбку он протянул руку:

— Здравствуйте! Позволье представиться Иннокентий, старший медбрат. Добро пожаловать в Гроуверд! К сожалению, в роли встречающей международной делегации только я, — пошутил он. С его лица всё также по-прежнему не сходила улыбка.

Иннокентий отличался приятным опрятным внешним видом и крепким мускулистым телосложением. На вид я бы дал ему около сорока пяти. У него были тёмные волосы, над краем белого халата воротничка виднелась небольшая часть татуировки — вьющийся вверх по шее утонченный узор. От Иннокентия пахло табачным дымом и ударяющимся в ноздри запахом лосьона после бритья. Несмотря на легко проскальзывающий в речи французский старшего медбрата Иннокентия для меня он был безупречен.

— Я переехал сюда в Германию из Франции восемь лет назад, — рассказывал он. — Сначала он ни единого слова по-французски не знал. А через два года уже говорил и понимал его без всяких затруднений.

— Конечно я в восторге!

— Французский выучить на самом деле легко. Попробовали бы вы освоить уроки языка по-Тайскому! — Иннокентий рассмеялся и, сняв с пояса серебряное кольцо со звякающими друг о друга ключами, вручил их мне. — Эти ключи от одиночных палат, а вот коды доступные к больничным отделениям.

— Ничего себе! В Бразилии всё было гораздо скромнее и соблюдались рамки приличия.

— Неделю назад нам пришлось серьёзно повысить уровень защиты. С тех пор сюда в больничную палату перевели Стефани Майор…

— А кто такая Стефани Майор?

Вместо ответа Иннокентий кивком указал на женщину, появившуюся из двери позади стойки регистрации. В чертах её лица угадывалось карибское происхождение. Лет сорока шести, на голове безупречное неотразимое женственное каре.

— Стефани Майор, она является управляющей в Гроуверде, — сухо улыбнувшись, представилась женщина.

Её рукопожатие оказалось намного крепче и решительнее, чем у Иннокентия, и гораздо менее равнодушным.

— Как управляющая Гроувердом я уделяю первостепенное внимание безопасности, — заявила Стефани. — Это касается и пациентов, и больничного персонала. Если вам не обеспечена должная безопасность, значит, она не обеспечена и пациентам. — Стефани выдала мне небольшое устройство (сигнализацию, на случай нападения). — Всегда держите его под рукой: не нужно просто оставлять его в этом кабинете.

Я с трудом поборол в себе желание произвести фразу «слушаюсь, мэм!». С {suggestion} Стефани лучше не ссориться, иначе проблем не из8. Я всегда придерживался подобной тактики со строгими начальницами: не спорил, не высовывался, и всё было прекрасно.

— Приятно с вами познакомиться, — с улыбкой произнёс я.

Стефани кивнула, в ответ, но не улыбнулась:

— Иннокентий вас проводит.

Затем Стефани развернулась и, больше не взглянув на меня, ушла.

— Пойдёмте, за мной — позвал Иннокентий.

И я последовал за ним к массивной стальной двери, ведущей в само отделение. Тут же рядом с металлодетектором дежурил охранник.

— Думаю, вас учить не надо, — произнёс Иннокентий. — Никаких острых предметов, ничего, что может быть использовано как оружие.

— Зажигалки тут тоже нельзя, использовать — добавил охранник, выуживая её у меня из кармана и глядя с осуждением.