Я напрочь отмахнулась от этой мысли и тогда, но думаю об этом сейчас, вижу, насколько очевидно. Я не хотела признаться себе, что огромный кусок моей жизни напрочь отсутствует. Я всегда говорила, что не хочу детей. Притворялась, будто мне не до них — ведь я целиком посвятила себя искусству. А это было неправда. Просто предлог. На самом деле я жутко боюсь становиться матерью. Я не доверяю себе. Не тогда, когда в моих венах течёт кровь моей матери. Вот что творилось в моей голове (сознательно или бессознательно), когда я вчера вернулась домой.

В одном Бренд был точно прав — я пришла в ужасно-плохом настроении, но ничего не произошло бы, если б в такой момент, я не застала его за чисткой винтовки. Как же меня огорчает, что Бренд держит в дома оружие! И что он никак не избавиться от этой винтовки, потому что я столько раз просила его об этом. Бренд всегда повторяет одно и тоже: это старая отцовская винтовка с фермы, которую тот подарил ему на семнадцатилетие. Семейная реликвия, и так далее, и тому подобное. Я не верю. Скорее всего, Бренд не хотел расставаться с винтовкой по какой-то другой причине. Я ему так и заявила. А он мне возразил, что не видит ничего предосудительного в желании быть в безопасности — защитить свой дом и свою жену. Мало ли, вдруг к нам полезут воры?

— Тогда мы позвоним в полицию! И не станем, черт возьми, сносить ворам головы!

Тогда я повысила голос, Бренд ответил ещё громче, и, прежде чем я успела заметить это, мы уже орали друг на друга. Наверное, я немного потеряла над собой контроль. Но ведь я всего — лишь реагировала на Бренда. На самом деле в нём сидит агрессия; это та его часть, которую я редко вижу. И когда эта черта прорывается, я очень пугаюсь. В такие моменты мне кажется, что я вижу перед собой совершенно незнакомого мне человека. И это по — настоящему страшно.

После ссоры мы с друг другом не разговаривали и отправились спать в полном молчании. Сегодня утром мы занялись любовью, и ссора была окончательно забыта. По — моему, все наши проблемы решаются только в постели. Наверное, так проще — лёжа голышом в полубреде под общей простыней, тихо шепнуть от всего сердца: «Прости». Всё тщательно продуманные аргументы и глупые разногласия отбрасываются вместе с одеждой, которая бесформенной кучей лежит на полу.

— Видимо, стоит взять за правило решать все споры в постели, — ласково пробормотал Бренд, целуя меня нежно в губы. — Люблю тебя. Я избавлюсь от винтовки, я тебе обещаю.

— Да бог с ней. Всё в порядке. Честно, — ответила я.

Бренд снова поцеловал меня и притянул к себе. Мы повернулись, и я оказалась на нём. Обняв Бренда, прикрыла глаза и с упоением вытянулась на этой скале, созданной ровно под черты моего тела. В душе наконец-то настал умиротворение и внутренний покой.

Я нахожусь в том же итальянском кафе. Теперь я часто сюда прихожу. Не могу долгое время находиться дома. Когда вокруг люди, пусть даже зевающая официантка, я чувствую хоть какую-то связь с внешним миром, чувствую себя человеком. В одиночестве меня накрывает дикий страх того, что я перестану в скором времени существовать. Я просто исчезну с лица земного шара. Иногда я даже хочу этого. Например, сегодня вечером. Дело в том, что Бренд пригласил на ужин старшего брата. Он огорошил меня этим известием сегодня утром.

— Мы с Майклом уже лет сто не виделись, — сообщил Бренд. — Чуть ли не с новоселья Джозефа. Я пожарю на мангале мясо. — Он подозрительно посмотрел на меня. — Ты ведь не будешь против?

— А почему я должна быть против?

— Бренд ты совсем не умеешь врать! — Бренд расхохотался. — У тебя всё на лице написано!

— И я и ты там прочёл?

— Майкл тебе не нравится. И никогда не нравился.

— Ничего подобного! — стала оправдываться я, чувствуя, как лицо моё заливает краска. Пожала плечами и отвела взгляд в сторону. — Я хорошо отношусь к Майклу. И буду с ним крайне вежлива. Кстати, когда ты сможешь позировать для моей картины? А то я её никак закончить не могу.

— Давай на выходных, — с улыбкой предложил Бренд. — И ещё: пожалуйста, не показывай картину Майклу, ладно? Если он увидит меня в образе Иисуса, то станет потом припоминать мне это всю оставшуюся жизнь.

— Нет не переживай, Майкл ничего не узнает, — пообещала я. — Картина ещё не готова.

«Даже если б и была готова, я никогда не впущу этого типа в мою мастерскую», — мысленно добавила я.

Боюсь идти домой. Мечтаю остаться здесь, в прохладном кондиционированном помещении, и прятаться до тех пор, пока не уйдёт Майкл. Но нет, официантка нетерпеливо делает мне всяческие намёки: покашливает и смотрит на часы. Скоро кафе закроют. И тогда, чтобы не бродить всю ночь по улицам, как маньяк, придётся идти домой и принять неизбежное — вечер в обществе Майкла.

Я снова в кафе. Мой любимый столик оказался занят, и официантка посмотрела на меня с сочувствием. Хочется верить, что её взгляд означал именно это — солидарность. Впрочем, кто знает… Я уселась за другой столик, лицом к стене, не к выходу, как я привыкла, и прямо под кондиционер. Здесь мало света; темно и холодно — как раз по — моему нынешнему настроению.

Вчерашний вечер прошёл отвратительно. Хуже, чем я могла ожидать. Во — первых, я не узнала Майкла: первый раз в своей жизни он предстал передо — мной не в деловом костюме. В шортах Майкл смотрелся довольно комично. Он был весь потный прогулки от станции, его лысина была красной и блестела, и под мышками расползались два пятна. Он старался не смотреть в мои глаза. Или это я так избегала встречаться взглядами?

Майкл долго блуждал по комнатам, говорил, что тут всё очень изменилось, и ещё очень сильно жаловался, что мы его черт знает сколько времени не звали в гости. Якобы он уже отчаялся ждать приглашения. Бренд без конца извинялся, объяснял, что мы были очень заняты по работе — он на съёмках, а я перед открытием выставки — и поэтому никого не приглашали. Бренд улыбался, но я чувствовала, что он раздражен поведением старшего брата.

Первое время я держалась молодцом. Как выяснилось, ждала подходящего момента. И вскоре он настал. Майкл с Брендом вышли в сад и стали готовить мясо. А я сомневалась, что Майкл под любым предлогом явится ко мне. И я нисколько ни ошибалась. Минут через пять в доме послышалась его тяжёлая поступь. Он ходит совсем не так, как Бренд, — у мужа шаги тише, как у кота, он ходит по дому совершенно бесшумно.

— Элисон, — раздался за моей спиной голос.

В тот момент я резала помидоры, и у меня сильно дрожали руки. Я отложила нож и повернулась лицом к Майклу.

— Я за добавкой, — ухмыльнулся он, приподнял руку с пустой бутылкой из-под пива и по-прежнему глядя куда-то в сторону.

Я молча кивнула. Майкл открыл холодильник и, взяв оттуда новую бутылку, стал озираться в поисках открывали. Я ещё одним кивком указала на столешницу, где она лежала. Он явно что-то хотел сказать, пока открывал банку пива, но я его опередила:

— Имей в виду, я собираюсь рассказать Бренду о том, что произошло.

Улыбка слетела с лица Майкла. И тут он наконец обратил на меня свой змеиный взгляд.

— В смысле?

— Я расскажу Бренду обо всём, что случилось у Джозефа, — твёрдо и уверенно заявила я.

Понятия не имею, о чём идёт речь.

— Понятия не имеешь?

— Да я половину происходящего не помню. Немного перебрал с выпивкой.

— Да это враньё.

— Вот тебе честное слово.

— То есть ты не помнишь, что пытался меня поцеловать? А потом и облапать?

— Элисон, не надо.

— Что не надо? Делать из мухи слона? Между прочим, ты набросился на меня!

Я чувствовала, что закипаю. Усилием воли подавила свой гнев и заставила себя не кричать. Я быстро глянула в окно. Бренд жарил мясо в дальнем конце сада. Потоки горячего воздуха, поднимающиеся от раскаленного мангала, словно размыли его черты, превратив в согнувшуюся фигуру.