– Я будто бы понимаю, к чему вы клоните… Но не хочу в это верить… – Моё недовольство выходило за всякие границы, кажется, впервые в жизни я физически ощутила его на своём лице. Это уже ни в какие ворота не лезет! Ополоумевшей меня выставляет? – Скажите прямо. Иначе у нас не сложится разговор.

– Вы усердно настаиваете на своём, – неожиданно просто он пошёл мне на встречу, – клянёте меня, требуете доказательств и держитесь за свою правду. Но что есть та «правда», когда вы, находясь даже здесь, под контролем, продолжаете расширять границы своей реальности.

– Да прекратите вы уже! Скажите!

– Вы ближнего своего воссоздали! И вовсе не смутились абстрактности происходящего.

– Вы серьёзно сейчас говорите? Я проецирую нашу дружбу с Густавом на маленького Густава?

Невозможно даже поверить, что доктор Беньямин способен так заблуждаться.

– Я говорю о том, что нет никакого «маленького Густава» и велосипеда, уж тем более!

Убил.

– Вы за дуру меня держите? – с сомненьем я подняла бровь.

– Такого диагноза нет.

– Но вы сами интересовались нашими с Густавом уроками «верховой езды»!

– Я лишь подлил немного воды в ваш и без того уже пробившийся росток, где с вымышленным другом вы заговорить не решались. Хотел научить вас вымысел от истины отличать. А для этого вымысел стоило обличить, создать для него яркий образ, такой, который вероятнее стало бы ставить под сомненье. И что-то подсказывает мне, что достучаться до вашего благоразумия у меня получилось. Я готов предоставить и необходимые вам доказательства.

Я зажмурилась, потом потёрла кулаками глаза и промычала, растягивая слоги:

– И где же они?

– Взгляните сюда, – он повернул ко мне ноутбук, где уже транслировался какой-то ролик. – Перед вами видеозаписи с прогулок, на которых вы разговариваете и, судя по вашим движениям, «обучаете» невесть кого езде на велосипеде.

– Это с дрона что ли запись? – не поверила я своим глазам.

То, как я всё это время могла не замечать летающий рядом дрон, не самое пугающее в происходящем. Жуткое зрелище, в котором неадекватная я общаюсь с кем-то невидимым…

– Ага. Я поняла. Чуть не повелась ведь. Вы его удалили. Удалили маленького Густава с записи. Ха! Этот раунд остался за мной.

– Хм… Ну что ж… – Беньямин задумчиво почесал, опять с противным шелестом, щетину на подбородке. И, как мне показалось, не собирался настаивать на своём. Но я ошиблась, потому что он продолжил меня добивать. – Рискнём злоупотребить немного поддавшимся трезвости разумом! Найдутся, может быть, рациональные объяснения у вас и на это?

Не могу сказать, сколько времени я продолжала ещё смотреть запись съёмки, но в результате мне стало невыразимо жалко себя саму. Как песочный замок от удара волны, моя вера рухнула, растворилась потоком хлынувших слёз.

На видео, транслирующем мою неудачную попытку побега, я передвигалась бегом, держалась за руль, в самом деле, воображаемого велосипеда. Расстояние, которое я сумела преодолеть за всё время, нельзя сравнить даже и с половиной пути от поместья до хозяйственного поселения. А удвоенная скорость воспроизведения сделала этот документальный фильм «ужасов» и его восприятие ещё более горьким. Словно совершенно потерявшая голову, в бредовом припадке я бегала по поляне, беспричинно падала, спотыкаясь о несуществующие преграды, с опаской оборачивалась по сторонам, боролась с кажущимися неблагоприятными погодными условиями. Всё происходящее там со мной со стороны выглядело просто донельзя чудовищно, безумно, кошмарно.

Не было никакого побега!

Беньямин не переживал, так как даже не сомневался ни во мне, ни в моих действиях. Максимум, что могло случиться со мной там, произошло: неуклюже я сломала палец, набила пару болячек и испачкалась о траву.

Неужели он прав?

Прав во всём?..

…Или частично?

Если я не могу верить собственным глазам, кому мне тогда доверять?

…Мама! Я так хочу к маме…

– Вы не станете возражать, если я вернусь в свою комнату? – Не дожидаясь ответа, я встала и поспешила на выход, предчувствуя абсолютный упадок сил.

* * *

Что есть мой мир, моя действительность? Что правда?

Всё окружающее нас. Что, если весь этот смехотворный отрезок, гордо зовущийся Жизнью, на самом деле, всего лишь очередной спешный забег души. И любые её «результаты» – всё едино, и вовсе не важно, сколько успеет она пробежать, не важно вовсе, каких достигнет высот, продолжит род, умрёт в утробе, – что, если всё это просто игра? Игра без стратегии, не на результаты: бессмысленный симулятор, банальная развлекуха.

Стоило ли тогда стремиться, планировать, распыляться? Быть может, проще было наслаждаться каждым мигом, каждым шансом. Неужели я, действительно, настолько себя измотала, что стала создавать свою собственную реальность, свою фантасмагорию, в которой могла просто чувствовать? И ведь неоднократно я сомневалась в происходящем, сама с трудом верила в то, что происходило.

Но если так, какая вовсе тогда разница? Если смотреть на этот забег, как на один из раундов, не всё ли равно, в какой реальности будет находиться мой разум? В удобном, общепринятом для всех, или в сказочной пародии с собственными декорациями и гораздо более впечатляющими действующими лицами?

Я считала слабостью усталость и никогда даже к мыслям своим усталость не допускала… Все силы бросила на достижение поставленной задачи – получение гранта, поступление в заграничный вуз, серьёзная литература и вот это всё… Но… Я не чувствовала утомления, привыкла так жить. Ещё с детства приучилась: хочешь жить – умей вертеться. Был ли смысл в такой философии, если она привела меня к тому, что я имею? Я «расслаблялась», изучая сложные музыкальные композиции, и мне казалось, я делаю правильно. Кто диктует правила? Надо ли их придерживаться? Есть ли понятие «плохо и хорошо», может, оно нам тоже кем-то навязано?

С апломбом собственного успеха под знойным южным солнцем, фактически обнажённая, я повстречала кого-то, очевидно, крайне привлекательного. Был ли хоть шанс у меня в таких условиях сохранить трезвость ума? А эта музыка в его исполнении, его молчаливый загадочный вид, рассвет, кактус на память и обещание встретиться вновь – добили меня уже окончательно.

Что дальше? Какой-то наркоман в кубе! Кэт не приметила в нём никакой привлекательности. А я, напротив, дорисовала мысленно необходимые мне характерные черты. На концерте высмотрела и облюбовала одного из десятка байкеров, уверила себя в том, что из всей толпы слушателей как-то особенно на меня смотрит именно он. Выискивала для себя каждый раз объект, чтобы быть в него влюблённой. И находила! В самолёте я проснулась, держась за руку престарелой женщины. Но продолжала убеждать себя в его присутствии в моей жизни, в его существовании. В результате, и среди знакомых Валентина нашла себе объект для воздыхания. Периодически вероятно стала дорисовывать его визиты в свою комнату для пущей убедительности, как маленькая глупая мечтательница.

Вот к чему вёл меня Беньямин, когда последовательно разбирал причину отрицаемой мной обиды за выходку О’Дойлов. На гонках не было никакого Феликса. Я лично налепила его образ на случайного победителя. Такое страшное появление Феликса во время просмотра ужастиков О’Дойлы даже не заметили. А я нашла резон избавиться от вымышленного образа на первый учебный триместр.

Стоило же мне немного расслабиться, как сорвавшиеся каникулы стали очередной причиной призвать желанную фантазию вновь.

А там, выходит, в абсолютном своём одиночестве я заигралась. Навоображав увлекательных, захватывающих событий, невероятный мифический образ своего главного героя, окончательно свихнулась. О чём всё это время и пытался корректно донести до меня доктор Беньямин. А я столь отчаянно сопротивлялась.

Впервые за долгое время я потянулась к скрытому под рубашкой кулону без страха быть замеченной. Вероятно, я сама же его и купила в честерской лавке с разным барахлом.