Разного возраста тучные женщины в одинаковых ночных рубашках толпились в лунных отсветах на истоптанной траве. Ощущение стадности сложилось сразу. По их сплочённости, по невменяемому поведению: кто бездумно смотрел просто в сторону, в никуда, другие в землю, ни одна не наблюдала даже звёздное небо. Они напоминали овец, разве что траву не жевали.

Не желая напугать бедных женщин, я приложила все усилия, чтобы не выдать своего присутствия по пути на выход из этого адского двора.

Едва оказавшись на знакомой поляне, я понеслась, что есть духа. А, отбежав достаточно от поместья, орала, не жалея горла, до тех пор, пока не посыпались резонные вопросы.

А не доктора ли Беньямина эти «отруби» бывших подопечных? Зачем он их держит? Как им помочь? А, может, и для меня уготованы те же прогулки под ночным небом вместе со всеми?

Холодный ночной воздух обжигал надорванное горло. Я пыталась восстановить дыхание, делала глубокие вдохи и выдохи.

Как теперь быть? Позвать на помощь Феликса? Что я тут делаю? Какого чёрта со мной такое творится? От чего я здесь прячусь? Боюсь, страдаю, отключаюсь. Тогда как Феликс прав – я пухну от собственной глупости!

– Это ваши подопытные там разгуливают? Кто они? Результат ваших неудачных экспериментов? – я застала Беньямина в его покоях за примеркой кошмарно несвойственного для него наряда. Кислотно-розовая шуба с длинным мехом, подсвеченная светодиодами, была накинута поверх обнажённого торса. – Что? Что случилось с вашими костюмами? – настолько неожиданно было видеть его разодетым, словно он собрался на маскарад в костюме сутенёра, что я на мгновение даже забыла о цели своего бесцеремонного вторжения.

– Вам не нравится? – деланно удивился док. – Пока я только примеряю. Но могу вас заверить, такое одеяние будет уместно там, где я планирую в него облачаться, – умышленно игнорируя мой наезд, он продолжал вертеться перед зеркалом.

– Плевать. Я была во внутреннем дворе! – Я должна была получить ответы, чего бы мне это ни стоило.

– То, что вы видели, является исключительно разумным решением индивида, веками ведущего оседлый образ жизни, – без стыда признался Беньямин. Поворачиваясь ко мне, он убрал руки в карманы брюк, по текстуре напоминающих кожу ярко зелёной змеи.

– К чему вы клоните? – я постаралась абстрагироваться от его экзотического внешнего вида и сконцентрироваться на действительно важном.

– Уверен, и без моих оправданий вам очевидна их роль.

Мне показалось, он испытывал меня: насколько я готова понять, принять и смириться с происходящим.

Он молчал.

– Это реально там у вас стадо?

– Реально всё, что вы воспринимаете таковым.

– Святые духи! Что? Я надеялась, что это очередной мой загон… вот и всё. Но вы утверждаете, будто это всего лишь разумное решение? Не понимаю причины необходимости держать что-то подобное в стенах собственного дома. Это же целая ферма! Ферма с людьми вместо коров!

Беньямин поправил ворот причудливой шубы и, прохаживаясь по комнате, спокойно пояснял:

– Вы уже слышали, что я давно не покидал ваш мир. Всё, что когда-то занимало меня, перестало быть столь привлекательным, чтобы побуждать меня регулярно оставлять пристанище. Итак, что делает человек, когда перестает выходить на охоту?

– Выращивает овощи, зерно, скотину!

– Совершенно верно! Вот и я выращиваю.

– Но это же абсурд! Преступление! Так нельзя!

– Почему?

– Потому что нельзя держать разумное существо в клетке!

– Разве они заперты?

– А разве нет?

– Ничуть. И что есть критерий разумности?

– Самосознание.

– Они не разумны.

Не веря своим ушам, я зажала их руками. Только Беньямина мой жест ни капельки не смутил. Он всё продолжал расхаживать, вертеться перед зеркалом и бойко вбивать в меня свои «истины». Чтобы не слышать его я попыталась сменить траекторию (может так его звуковая волна до меня не достанет), усевшись на корточки, уставилась в пол: разглядывала несносные витиеватые узоры на плитах. И всё равно его слышала.

– Видите ли, особи, которых вам пришлось наблюдать, далеко не в первом поколении рождаются и умирают с одной единственной миссией – дарить энергию. И поверьте мне, они счастливы! С самого рождения единственное, чего они жаждут, мои сосуды регулярно получают. И испытывают при этом безграничное блаженство. Их интеллект абсолютно примитивен, и ничто не заставляет их развиваться.

– Звучит, как наркозависимость, – пробубнила я себе между колен.

Он будто не услышал мою оценку и только сильнее распалялся:

– У каждой из них есть всё, что пинало человека к эволюции: пища, сон, тепло. Им нет необходимости предпринимать какие-то действия: они сыты и довольны. Если вы им откроете «ворота» сейчас и погоните прочь, вы только заставите их испытать глубочайший испуг. Забившись в угол, они будут ждать. Подобно старому верному псу, которого пытаются прогнать со двора, они станут надеяться на содержателя. Что он придёт и не позволит вам сломать их размеренную беззаботную жизнь.

– Как старый верный пёс? – я передёрнулась в ужасе. – Но… неужели ни одна из них не стремится к настоящей жизни?

– Вы меня не слушали, что ли? – Беньямин встал передо мной как вкопанный и наклонился, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. А я отвернулась и тихо проговорила, почти себе под нос:

– Сложно в это поверить. Человек, собственно, и эволюционировал благодаря своему неугомонному стремлению к чему-то большему, лучшему…

– Не забывайте, подавляющее большинство человеческих особей исключительно слепо следовали за своим «пастухом». Упоминая других, следует отметить, что таковых единицы. Так было, есть и будет всегда.

– И что же, на вашей ферме за все эти годы не рождались «пастухи», способные поднять бунт, устроить революцию? – гневно вскинув голову, я, наконец, вскочила и встала подальше, у окна.

– Отчего же? Случалось. Стандартная практика любой фермы: дефективные единицы убирают, – он повёл плечами с таким невозмутимым видом, словно сказал, что остатки супа скисли, и он их вылил в унитаз.

– «Убирают»?

Он подтвердил мою догадку отрешённым кивком.

Слова, которыми я могла бы выразить степень негодования, возмущения, гнева не употребляют в диалоге со старшими. Но мой психотерапевт, он же учитель, он же пленитель, как определил его Феликс в своей сказке, – держит собственный человеческий хлев. Прямо здесь, в своём доме! И меня заставил сожительствовать со своим бесчеловечным злодеянием.

– Они не грамотны? – выдавила я сквозь зубы, в попытке заглушить охватывающее меня отчаяние.

– Разве не вы отчётливо сформулировали понятие разумности? Мне показалось, вы понимаете, о чём говорите. А вы следом заявляете об их грамотности. Вздор! Если обученностью можно назвать ряд команд, которые они знают и выполняют, ну, что ж. Давайте называть их грамотными!

– Не жалко, да? – я опустила голову, не в силах больше держать осанку. Мозг пух от таких откровений. Всё яснее мне становилось, насколько Беньямин был прав, скрывая от меня свою маленькую людскую ферму. И на кой ему сдалось «хвастаться» своими владениями. – А каково вам-то самому? Весело разве с такими овощами?

– Давным-давно я перестал превращать питание в веселье. Как минимум это неудобно. Случается, что веселье настолько захватывающее, что отвод внимания на поиски случайного сосуда, может грозить риском всё сорвать.

– То есть… вы не питаетесь теми, с кем играетесь. Точнее сказать, в кого играете.

– Именно.

Уму не постижимо! Одним сломаю жизнь, лишу адекватности, любых стремлений и ожиданий, уничтожу личности и, быть может, понаблюдаю за ними ещё какое-то время. А вдруг окажется интересно. Других, уже сломанных и изничтоженных, стану держать при себе в качестве источника питания.

– Что вы все так прикопались-то к человечеству? – выплюнула я скопившуюся обиду. – Вмешиваетесь в их жизни, быт, меняете ход истории… Ведёте свои жестокие игры. Неужели вам нечем заняться? В мире столько всего увлекательного, не изученного. Разве не интереснее исследовать? Его! Наш Мир! Чем издеваться над бедными людьми? – я надеялась на откровенный ответ.