Большую часть времени представители данной общины проводили во сне. Ночью спали все. Некоторые, правда, периодически выбирались из кроватей. Порой, чтобы просто бесцельно пройтись по комнате, посмотреть туда-сюда и отправиться обратно на боковую. Закономерность дневного их сна мне так и не удалось выявить: падали на лежанки кому, когда вздумается: надоело питаться, бездумно стоять, косо смотреть, до других дорываться – пойду посплю.

Прислуга, следившая за чистотой и обслуживанием стола, появлялась в период их выгулов. Не было похоже, будто персонал находился под гипнозом. Скорее, им было наплевать, и они просто делали то, что делают.

А стол был накрыт круглосуточно. И питания всегда было в изобилии. Ели местные, казалось, всё то время, что не спали. От нечего делать, а не от чувства голода.

Прогулки по «свистку», хотя дверь никогда не запиралась. Неописуемая радость абсолютного большинства, стоило им услышать команду к прогулке – они прыгали, ликовали. Однако ж на улице (я следила через окно) их поведение не отличалось от обычного: топтались, стояли, смотрели и так по кругу. Сколько бы я ни старалась, их интереса к окружающей среде мне наблюдать не пришлось.

Внутри жилого пространства была ещё огромная ванна, точнее, крохотный горячий бассейн с пузырьками. На первый взгляд единственный источник их удовольствия, как мне показалось, маловат был для такой толпы. Но позже, по тому, как «часто» местные эту ванну принимали, выбор размера посудины, уже виделся оправданным.

На пятый день я будто даже смирилась с тем, что проведу там какое-то время. Ведь до сих пор и мысль о том, чтобы выйти за дверь меня не посещала. Обманывать голод водичкой из фонтанчика, в то время как стол изобиловал пищей, уже не получалось. Первые три дня я не ела принципиально, что-то вроде голодовки. На четвёртый и пятый дни я не решалась приближаться к столу, так как отметила среди стада что-то вроде иерархии.

Наблюдались Сильнейшие, их всего трое, периодически они совершенно бесцельно прессовали других. Приживалы, этих немного больше, и они всегда тёрлись рядом с первыми. Большинство Обыватели, им, кажется, плевать на всё и им не редко прилетало. И Слабые, тех мутузили Приживалы и регулярно; вероятно именно поэтому они и не могли набраться сил, окрепнуть. Некоторые из последних передвигались на четырёх конечностях. Хотя и дети, две девочки, лет семи-девяти, ползали, как младенцы.

Склоки, которые мне приходилось наблюдать, происходили в основном у стола. Почему я и сочла их необоснованным прессингом: Обывателям и Слабым вроде как запрещалось употреблять ту или иную пищу. Хотя не было ясно, на кой она сдалась главенствующим, ведь они не успевали всё съедать, и остатки попросту сливались в помои. Может, свиньям! Я уже не удивилась бы, если бы оказалось, что Беньямин тот ещё фермер, и хозяйство его не ограничивается людскими особями.

Картина складывалась такая, что моего присутствия не замечают, пока я не лезу к их продуктовому алтарю, который, кстати, даже охранялся одной из Приживал во время их общего выгула.

Я дождалась наступления ночи. Время, когда все уже провалились в глубокий сон, и в туалет пока никому не приспичило. Напрягла, насколько возможно, слух и, убедив себя, что слышу только ровное дыхание нескольких десятков человек, – выбралась со своей мягкой лежанки. Стараясь не создавать шума, направилась к столу.

Даже при том, что глаза уже привыкли к темноте, разглядеть границы пути, чтобы не спотыкаться то и дело о лежанки, у меня не вышло. Я передвигалась медленнее черепахи, поэтому, если и задевала чужие спальные места, то только касалась, так мне хотелось думать.

Вблизи стол поражал не только своим гастрономическим разнообразием, а даже подходом к выбору меню. Словно тюремщика заботило состояние здоровья его подопечных: злаки, белки, овощи, ягоды, кисломолочная продукция.

Трясущейся рукой, я схватила первое, что подвернулось под руку, и немедленно откусила сразу половину картофелины. Хруст от полусырого овоща, неожиданно громко прозвучавший, напугал и меня, и привлёк внимание кого-то из спящих. Я услышала шорох и притаилась в надежде, что этот проснувшийся, кто-то из Обывателей или из Слабого звена.

Мой полный непрожёванным картофелем рот наполнялся слюной. Глотать слюну я не рисковала, опасаясь быть услышанной, и уж, тем более, не пыталась прожевать хрустящий овощ. И почему только он настолько сырой? Экономят электричество при приготовлении пищи. Собрав сопли в кулак, чтобы не шмыгнуть, я, стараясь не произвести ни звука, аккуратно вытолкнула языком овощ в дрожащую ладонь и вернула на блюдо.

Затаившись, я стала ждать. Мне казалось, самое важное не создавать звуков, я единственная была там одета в чёрное – разглядеть меня у стола со стороны, должно быть, непросто.

Спустя около десятка минут голод, заткнув вопли разума обещанием убить меня скорее, нежели та, возможно, мнимая вероятность угрозы извне, подтолкнул меня к действиям. Выдохнув громче, чем требовалось, я потянулась к столу опять. Схватившись за мягкую булочку, смачно заглотила слюну и, прежде чем откусить заветную сдобу, воровато оглянулась.

Опрометчиво!

Отчётливо резвое движение, пронзающее затхлый воздух, мгновенно отрезвило меня. Не озиралась бы по сторонам, успела бы хоть немного подкрепиться!

Первый удар открытой ладонью с отросшими ногтями пришёлся на лицо: висок, глаз, щека сразу же засаднили. Горячий поток хлынувшей крови попытался успокоить повреждённый участок своей теплотой, но тут же я ощутила, как защипало в порезах от грязи из-под ногтей, проникающей в глубины моих свежих ран. Не успела опомниться, как атака продолжилась, и я поймала следующий толчок, теперь по затылку. Этот оказался каким-то тупым и почти безболезненным, однако, сумел меня дезориентировать. В позвоночник влетело вроде коленом. Тогда мне даже показалось, что у меня вполне есть все шансы с обидчиками расквитаться – всё, что нужно, встать, а там они у меня получат! Гнусный укус в плечо освободил меня от триумфальной непоколебимости. Он оказался адски болезненным, будто из меня вырвали кусок исхудалой плоти. Тогда уже подключился, наверное, эндорфин. «Гормон счастья», призванный притуплять боль, на нервные импульсы не скупился, потому что остальные побои, которые сыпались разом, я практически не воспринимала. Мысли блуждали вокруг их необъяснимой жадности.

Невозможно сказать, сколько я вытерпела, прежде чем отключиться совсем.

* * *

Неужели мне пришлось так долго спать, что всё тело аж заныло от усталости. Я попыталась потянуться, чтобы прийти в себя. Тогда каждая клетка тела отозвалась пронзительной болью, напомнив о том, где я нахожусь. Открыть глаза удалось не сразу. И то, только левый, он опух не так сильно: сквозь узкую щель век я попыталась разглядеть обстановку.

Судя по свету, стоял уже день, а по ракурсу – меня оттащили обратно ко входу, где я просидела свою первую ночь в этом свинарнике. Вынесли бы за порог! Тогда бы я им глаза мозолить перестала! Покушаться на их харчи, уж тем более! Чёрт!.. При попытке сменить положение, плоть забилась в агонии. Инстинкт самосохранения запрещал двигаться, тогда как разум орал истерично: «Беги!» Только куда?

Мои бестолковые попытки подняться заметили. Безобразный силуэт перекрыл собой свет. Я замерла, старалась ровно дышать, как во сне, чтобы не выдать себя. Пусть лучше думают, что я не пришла в себя или ещё лучше, что мёртвая.

Череда тупых, хаотичных ударов по голове, по всему телу: три… пять, шесть… восемь… – считаю я и отключаюсь…

Шум. Открываю глаза. Правый почти присоединился к левому. Теперь два тоннеля! Осознав это, я болезненно фыркнула и тут же пожалела об этом. Что происходит? Чему они радуются? Такое предвкушение обычно перед прогулкой. Но в этот раз, будто иначе! Они не сбежались к входной двери, как обычно. На этот раз каждая радуется, нервно прилагая усилия, чтобы не прыгать на месте, и каждая ждёт. Но чего?