Мама знает, что я проводила каникулы в лондонской квартире Феликса, адрес которой прекрасно известен Вэлу. Очевидно, полиция уже провела там обыск. А, обнаружив мой рюкзак и гитару, и неизвестно, какие ещё там улики они могли найти (вроде засохших следов крови давно пропавших людей в полу), правоохранители не сомневаются в его причастности к моему внезапному и загадочному исчезновению. Как результат, Феликс в розыске, а увидеть дочь живой, родители уже потеряли надежду.

Отсюда закрадывалось очередное подозрение: если всё именно так, как я себе и представила, становилось понятно, почему Беньямин держал меня, как в глухом бункере, лишая коммуникаций. Очевидным становилось и его намерение меня, вообще, когда-либо отпускать. Перспектива выбраться оттуда живой теперь казалась фантастикой.

А что до Феликса. Так он не произвёл на меня впечатления доброго рыцаря, которого стоило бы звать на помощь. Даже игнорируя намёки Беньямина, Феликс действительно звучал не очень-то вменяемо.

– Что он там говорил, – обратилась я к потоку холодной воды за неимением иных собеседников, – что не находит удовлетворения ни в чём и от скуки оставляет за собой реки крови? Огонь! Положение у меня прямо так себе. А желание жить как никогда острое. Мне необходим план. Я найду путь к желанной свободе. И выберусь из этой пучины отчаяния на спасительный берег целой и невредимой… Но, ведь есть ещё и Гения, о которой не стоит забывать…

* * *

На выходе из комнаты меня встречал пустой коридор. Я даже начинала скучать по Тёмным. С ними я чувствовала некую защищенность, что ли. От той же хотя бы страшилы в моём зеркале. Теперь от неё меня спасала только простынь.

Уверенной походкой я направлялась в кабинет доктора Беньямина, зная, что скажу ему с порога. Однако мои планы неприятно нарушила дверь запертого кабинета.

«Да что здесь происходит, куда все подевались?» – нахмурилась я и направилась по коридорам замка в поисках обитателей.

Так и не встретив на своём пути ни лжедоктора, ни Тёмных, ни кого бы то ни было ещё, я решилась заглянуть в те уголки, побывать в которых мне не приходилось до сих пор. И когда уже хотела сдаться, влепившись лбом в сотую закрытую дверь, в густом мраке неосвещённого помещения заметила выход к старой винтовой лестнице.

Я потянула на себя дверь, которую оставили незапертой будто специально для меня. Всё выглядело абсолютной приманкой, но даже понимая это, я заглянула в лестничный пролёт. Снизу тьма, выше – не лучше. В груди затрепетали мотыльки, по обнажённым рукам побежали мурашки.

– Была не была! – выдохнула я и отправилась вниз. – Чёрт! И посветить даже нечем. Темень, хоть глаз выколи!

Ещё полгода назад, я бесстрашно спускалась бы по такой лестнице, будь она даже в самом жутком хоррор-квесте. Ну, может, немного нервно хихикала бы. Теперь же, когда я шарахалась даже от собственного отражения, я не спешила уходить от лучика света, падавшего из коридора. И чем дольше я медлила, тем сильнее ужас захватывал мои нервы. Запах сырой плесени раздражал лёгкие. Отсутствие звука давило на уши, казалось, что даже мои шаги не нарушали гнетущую тишину, тем самым только провоцируя ощущение неестественности, предчувствие чего-то неминуемо страшного.

Что я делаю? Зачем сую нос туда, куда не след…

– А-а-а!

Очередной мой шаг не нашёл твёрдой опоры.

Мышиный визг донёсся до моего сознания уже позже, когда я успела, до смерти испугавшись, споткнуться и прокатиться кубарем, несчётное количество ступеней. В сию секунду я подскочила и рванула что есть мочи вниз.

Вылетела с диким криком в открытую дверь и упала на газон, содрав колени в кровь.

И тут я истерично закатилась гомерическим смехом. А когда припадок стал отпускать, поняла, что испытываю поразительную лёгкость, настоящее облегчение.

Перевернувшись, я села и огляделась.

Знакомая беседка, пруд с лебедями. Привычная картина. Я вышла ровно туда, где ежедневно гуляла просто не привычным способом, в центральную дверь, а через «приключение», страх, истерику и облегчение.

Ну, тоже неплохо. Только теперь я поняла стремление моей близкой подруги Кэт пощекотать себе нервы во всяких страшных квестах, в которые она меня таскала с собой. Прежде они не производили на меня особого впечатления. «Стоит попробовать снова», – решила я, когда заметила ещё одну дверь прямо напротив той, откуда только что вылетела в сад.

Тяжёлая деревянная дверь, судя по всему, ведущая прямо во внутренний двор, разумеется, оказалась закрытой. Я вышла обратно на улицу и посмотрела на фасад части здания, скрывавшего в себе винтовую лестницу.

– Башня! Башня со смотровой площадкой…

– Рассчитываешь оттуда разглядеть грязные секретики Корнеюшки? – знакомый завораживающий женский голос прозвучал справа, буквально в метре от меня, и я тут же замерла.

Затаив дыхание, я боялась повернуться и посмотреть на ту, чью тень наблюдала вблизи от своей. Её тень была не такая резкая, не такая тёмная, как моя. В воздухе различалась вибрация, словно он, вдруг, раскалился до высокой температуры. Едва уловимый слуху гул одновременно и настораживал, и заставлял трепетать от возбуждения. Периферическим зрением я заметила движение. И вздрогнула. Совсем нехотя я всё же посмотрела на неё.

Карие глаза Гинеи в ясном солнечном освещении сделались прозрачно-ореховыми, они смотрели на меня, создавая обманчивую иллюзию доброты своей обладательницы и какого-то совсем не присущего ей великодушия.

Множество раз мне приходилось наблюдать реакции людей на игры Гоблина, добермана моего дяди. Те, кто пугались, так опрометчиво, глупо и безнадёжно пускались от него наутёк. Каждый раз меня возмущали их рефлексы – ну, зачем они его только подначивают, неужели не понимают, что нет у человека шансов сбежать от собаки, способной разогнаться до пятидесяти километров за считанные мгновения.

Вот так я и поступила. Рванула! Глупо и опрометчиво! Зачем? А главное – куда! Забежала внутрь этой беспросветной башни, из которой вывалилась минуту назад. То и дело я спотыкалась и падала, разбила ладони, вывихнула запястье и, чем сильнее торопилась, тем медленнее мне удавалось преодолевать расстояние. Казалось, я буксую на месте, потому что открытая дверь на этаж, с которого я на эту проклятую лестницу вышла, всё никак не появлялась. Но и это было не так.

Через некоторое время я вышла на самый верх башни – на площадку, бывшую когда-то смотровой. Я отбежала к одному из восьми имевшихся окон, подальше от лестницы, и уставилась на проём в полу, из которого вышла. Не знаю, на что рассчитывала, чего ожидала, как планировала от неё отбиваться – мне, вообще, не на что было рассчитывать, я обречённо поняла это уже спустя мгновение.

Гинея не спешила за мной. Видимо, издевалась, позволяла мне изводить себя самостоятельно: умирать от кошмарного ожидания.

Когда я слегка расслабилась и поймала себя на мысли, что, может быть, она передумала и вернётся за мной позже, или, может, джинны не могут находится в круглых башнях, – снова ощутила тот эфир, с которым она теперь появлялась. Буквально тут же её голова с напрочь зализанными к затылку волосами показалась в проёме, а следом я столкнулась и с её широкой улыбкой. Её клыки вспыхнули такой вспышкой яркого света, что на секунду, я даже моргнула. А когда открыла глаза, она улыбалась, стоя уже вплотную ко мне. От неожиданности я вскрикнула.

Но ещё большей неожиданностью стало то, что она коснулась рукой моего плеча.

Каждой клеточкой своего тела я вдруг почувствовала, как мной овладевает умиротворение. Безмятежность захватывала сознание. Всё тело разом обмякло. Тогда Гинея шагнула ещё ближе ко мне. Её движение теперь уже не пугало. А вот то, как она прижала меня к своей пышной груди, склонила меня повиснуть у себя на плече, заставило пробудиться от её напускного наваждения, очнуться.

– Что ты делаешь? – прошептала я, слабо от неё отталкиваясь. Мой голос прозвучал слишком томно, слишком откровенно.