Почему я все — таки отдал пьесу не в какой — нибудь другой театр, а именно в этот, где, по словам моих доброжелателей, ей все противопоказано? Иногда люди вдруг совершают неожиданные поступки, которые бывают умнее их самих. Собственно, причина могла быть только одна — имя Алексея Дмитриевича Попова, лучшего, с моей точки зрения, режиссера конца тридцатых годов, все работы которого, начиная с «Виринеи», я видел не один раз.
Прошло всего три дня, пока раздался долгожданный звонок. Это звонил завлит ЦТКА Г. Н.Бояджиев.
Неправдоподобно быстро он прочитал пьесу, поступившую в театр «самотеком». Ни до, ни после я не слышал, чтобы с кем — нибудь случилось так, как со мной. Неизвестный, начинающий автор принес в театр рукопись, а через три дня ему звонит завлит и говорит, что пьеса ему очень понравилась.
Примерно так мне и сказал Г. Н.Бояджиев, добавив, что сейчас пьесу уже читает АД. Попов. Он даже не сказал Попов, он сказал: «Читает А Де», — и сразу со смехом поправился, оказывается, так заглазно называют Алексея Дмитриевича его сотрудники.
И вот через какое — то, тоже неправдоподобно короткое время меня вызывают в ЦТКА на разговор с АД.
Стоя на передней площадке заднего вагона трамвая № 17, я принял решение: если меня в ЦТКА будут осыпать золотом, отдать пьесу им. Я знал, что рассержу друзей, горой стоявших за Бабанову и предубежденных против ЦТКА, но, в конце концов, своя рубашка ближе к телу…
Но в ЦТКА меня золотом осыпать не стали, а, наоборот, предложили выбросить из пьесы Кутузова и весь третий акт.
Это сказал мне сам Алексей Дмитриевич Попов. По его словам, пьеса их заинтересовала, и театр готов работать над ней, чтобы сделать спектакль для детских утренников, но нужно произвести ряд больших купюр («Видите, какая толстая», — пошутил он, хмуро улыбаясь и взвешивая экземпляр на руке) и, главное, вымарать роль Кутузова, историческая фигура которого неуместна в комедийном освещении и выпадает из жанра вещи.
Разговор происходил в его кабинете на втором этаже. АД сидел в центре комнаты за большим письменным столом, а по обе стороны от него в разных позах сидело еще довольно много народа. Помню, что присутствовали замнач. театра Захаров, Бояджиев, режиссеры Тункель, Пильдон, Шапс, Ворошилов и кто — то еще. Возможно, что происходило какое — то заседание, прерванное для беседы с автором. Вся композиция напоминала «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. Автор сидел на кончике стула у двери.
Сказанное застало меня врасплох. Акт с Кутузовым был моим самым любимым в пьесе. И хотя предложение сократить его было сделано отнюдь не в дискуссионной форме, а почти ультимативно, я начал его оспаривать. Попов молчал. Мне возражали другие. Иногда я взглядывал на АД Он слушал нас с интересом и, как мне показалось, внимательно меня рассматривал, но в разговор больше не вмешивался. До этого я с ним не был знаком, хотя еще в бытность газетчиком мне однажды приходилось брать у него интервью о его новом спектакле. Но это было еще в самом конце двадцатых годов, а разговор о пьесе шел во второй половине марта 1941 года — за три месяца до начала войны.
Я не соглашался на переделку пьесы с упрямством, со стороны, вероятно, казавшимся странным в дебютирующем авторе. Мне любезно предложили «подумать». Бояджиев проводил меня до лестницы и очень дипломатично дал понять, что он, по существу, согласен со мной, но все же советует задуматься и над предложениями театра. Через несколько дней он позвонил и спросил о моем решении. Я ответил, что вымарывать Кутузова не стану и, вероятно, отдам пьесу в Театр Революции. Он выразил сожаление, и на этом наши переговоры закончились.
Сомнения в необходимости для сюжета пьесы фигуры Кутузова не были новы для меня. Он появился в пьесе не сразу. Мне вдруг показалось, что сюжет уж как — то слишком условноводевилен. Я почувствовал необходимость его, так сказать, заземлить, крепче привязать к исторической реалии. Кроме того, один приятель — музыкант, прослушав отрывки написанного, сказал мне, что у меня не хватает «баса». Я перечел для вдохновения «Капитанскую дочку», выдумал сцену с Кутузовым и написал ее залпом всю за одну ночь. Но одним из первых прочитавший пьесу ААрбузов сказал мне, что он считает Кутузова персонажем ненужным в сюжете пьесы, хотя сама сцена с ним ему и нравится. Он с дружеской настойчивостью убеждал меня отказаться от нее. Теперь то же самое говорит и АДПопов. И, несмотря на всю весомость для меня этих советов и их несомненную компетентность, я не послушался. Бывают в жизни случаи, когда нужно верить только самому себе. Дальнейшая успешная сценическая жизнь пьесы перечеркнула эти сомнения, но, когда спустя много лет по пьесе был написан киносценарий «гусарская баллада», опять возникли те же самые сомнения. На этот раз говорилось, что в театре появление Кутузова в комедийной сцене было возможно и оправданно (уже трудно было с этим спорить после того, как эту роль блестяще играли ДОрлов, М. Штраух, АХохлов, О Абдулов, АХалатов, ЛКолесов и другие), а «специфика» кино такова, что появление на экране Кутузова в комедии будет «коробить». Но случилось, что директором творческого объединения «Мосфильма», где ставился фильм, оказался КХШевкуненко, бывший актер, ученик АДПопова, когда — то сыгравший в спектакле ЦТКА «Давным — давно» несколько ролей. Он решительно встал на защиту Кутузова и кандидатуры на эту роль И. В.Ильинского, которая тоже оспаривалась как чересчур смелая. (Ильинский до конца съемок так и не был «утвержден» и снимался под личную ответственность Ю. Шевкуненко и постановщика фильма Э. Рязанова.) Но уже на первых просмотрах едва только смонтированного фильма выяснилось, что Ильинский победил скептиков. Помню, ко мне подошел в просмотровом зале «Мосфильма» СБондарчук, готовившийся к началу съемок «Войны и мира», и первое, что он сказал:
— Я вам завидую. Какой у вас замечательный Кутузов!..
И в рецензиях игру Ильинского отмечали как самую бесспорную удачу фильма.
Вышло так, что первым, что из «Давным — давно» прозвучало в актерском исполнении, была как раз сцена с Кутузовым.
8 августа 1941 года она была сыграна на радио с участием М. Бабановой, Д. Орлова и СМартинсона и потом повторена 22 августа. Шли бои под Смоленском, и ямбы героической комедии звучали как продолжение очередной сводки Информбюро.
АД. впоследствии рассказал мне, как он услышал эту передачу и впервые подумал, что был не прав. Со свойственной ему прямотой он сделал из этого немедленные выводы и, когда ЦТКА обосновался в Свердловске, включил «Давным- давно» в репертуар, решив сам ее ставить. Я об этом узнал только в середине зимы, когда ЦТКА, разыскав меня (первое время после эвакуации все связи были потеряны), вызвал в Свердловск. К этому времени пьеса уже была сыграна в осажденном Ленинграде в Театре комедии.
Позднее АД. признался мне, что моя строптивость при первой встрече понравилась ему и расположила его в мою пользу. (Об этом также рассказывает в своих воспоминаниях ДЛункель — в сборнике, посвященном памяти АД. Попова.) Такой уж странный человек был АД. — он любил, когда с ним спорили, если это не было спором из — за пустой амбиции. Большей частью возражения заставляли его еще больше укрепляться в своей точке зрения, так как чаще всего он был прав, но если он признавал свою неправоту, то прямо и решительно. Однажды он сделал какое — то замечание актрисе после спектакля. Она возразила, что играла именно так, как он ей указал накануне. АД. разъярился и вспылил:
— Значит, я сказал чепуху! Но почему же ты не послала меня к черту и не сыграла по — своему?..
«Давным — давно» в постановке АДПопова прошла на сцене театра более пятисот раз. На расстоянии времени история создания спектакля кажется идиллически благополучной — это всегда радостное воспоминание для всех, кто имел к нему отношение. Но начало работы было вовсе не гладким, как и принятие пьесы.
Алексей Дмитриевич довольно долго считал, что пьеса в ЦТКА, как принято говорить в театре, «плохо расходится»… Всем помнящим концертный первый ансамбль исполнителей (Шура — ЛДобржанская, Ржевский — В. Пестовский, Кутузов — А. Хохлов, Иван — В. Ратомский, дядюшка — Н. Коновалов, Жермон — Н. Хомякова, граф Нурин — А. Ходурский, Лепелетье — О. Шахет) это может показаться невероятным: в готовом спектакле казалось, что роли как будто писались прямо на исполнителей. Подобное мнение мне приходилось не только слышать, но даже читать в статьях. Но на самом деле распределение ролей происходило туго и долго варьировалось. Предполагалось даже на главную роль пригласить Валентину Серову. Когда это почему — то отпало, на роль Шуры были назначены две молодые актрисы: А. Романова и А. Фомичева. (Превосходный, изумительный человек А. Романова вскоре погибла на фронте, попав с бригадой ЦТКА в майское харьковское окружение 1942 года.) О Добржанской[173] еще не было и речи. Но однажды к АД. пришла сама Добржанская и попросила дать ей возможность сыграть Шуру. По его словам, она волновалась, когда говорила об этом, и в ее горячности и убежденности он увидел будущую Шуру в сцене с Кутузовым, которая убеждала оставить ее в армии, и поверил ей. Однако ее первое время «страховали» другой кандидатурой. Но Добржанскую это только подстегивало. А после премьеры исполнение Добржанской роли Шуры Азаровой стало общепризнанным эталоном. То же самое произошло с ролью гусарского поручика Ржевского. Сначала эту роль получил великолепный актер Г. Васильев. Сейчас ясно видно, что это был просчет. Васильев мог бы ярко и сочно сыграть моего гусара, но это был бы новый вариант известной еще со времен Плавта традиционной маски «хвастливого воина». Еще в начале работы Васильев был заменен Пестовским, и новый выбор был безошибочным. Даже композитор найден был не сразу. Тихон Хренников в то время был заведующим музыкальной частью ЦТКА, но сам он взялся писать музыку только после того, как по какой — то причине отпала кандидатура Д. Кабалевского.
