Мы идем по Проспект-парку с Бедфордом на поводке. Он в восторге от снега. Ему хочется носиться кругами и лаять на снежинки. Он совершенно подчистую потерял маленький собачий умишко и тащит меня за собой, пытаясь наловить как можно больше снежинок. Что касается меня, то я, возможно, столь же плоха. Я не могу привыкнуть к ощущению снега на носу, да и на всем лице. Снежные хлопья большие, мохнатые, они летят к земле, похожие на зубчатые обрезки кружева, сбившиеся в комки. Мягкие, нежные, тающие от прикосновения.
— Мир выглядит совсем другим! — не перестаю восклицать я. — Как будто в нем хорошенько прибрались.
Сэмми показывает мне самый лучший снежный склон для катания на санках, и мы с ним меняемся; пока одни держит поводок, другой едет вниз на ледянках, и наоборот. Каждый раз, когда я сажусь на санки, поджимая руки-ноги и вцепляясь в них так, будто от этого зависит моя жизнь, санки крутятся, и кажется, что я все время несусь с холма задом наперед, визжа, смеясь и зажмурившись.
— Если ты по-другому нагнешься, тебя не будет разворачивать! — кричит Сэмми. — Давай нагибайся!
— Не понимаю, о чем ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы! — ору я, потому что попадаю на обледенелый участок и несусь через весь парк. — Спаса-а-а-а-а-а-ай!
Сэмми бежит рядом со мной, задыхаясь от смеха;
— Нагибайся влево, Марни! Влево! Да нет, не так влево! Нагибайся в другое лево!
Меня выносит на дорожку, и я лежу там, растянувшись на спине и радуясь тому, что наконец-то остановилась, гляжу в небо, ощущая, как опускаются на лицо снежинки, как они ложатся на губы, на нос, на глаза. И не могу перестать смеяться.
— С дороги! МАРНИ! Там кто-то едет! — кричит Сэмми, и я отскакиваю, едва успев уклониться от демоницы в красном комбинезоне, которая чуть не врезается в меня, проносясь мимо со скоростью несколько сотен миль в час. Ветер свистит у меня в ушах, когда она пробивает звуковой барьер.
— О господи, мечта, а не день! Вот она, оказывается, какая, зима. Почему никто не рассказывал мне о ее хороших сторонах? — спрашиваю я его.
Мы беремся за руки и плетемся в гору, снова занять очередь на спуск.
Мы стоим — не просто стоим, а в очереди, — и внезапно я начинаю озираться по сторонам.
— Подожди, где Бедфорд?
— О нет! — пугается Сэмми. — Куда он делся? Я пошел помочь тебе, и…
— Ничего, — успокаиваю его я, — найдется. Ты тут пока побудь с санками, а я поищу.
— Нет, я с тобой, — говорит он. Его лицо бледнеет.
Мы зовем Бедфорда, пробираясь через толпы людей, которые катаются на санках и развлекаются. Тут же свободно бродит немецкая овчарка, и золотистый ретривер идет между двумя близнецами с таким видом, будто это он их выгуливает. Бедфорда нет. Мимо пробегает пудель в манерном свитере. И две таксы в дутых курточках.
— Бедфорд! БЕДФОРД! Ко мне, малыш! — зову я. Снегопад усиливается, и видимость снижается.
Сэмми выглядит так, будто готов вот-вот заплакать.
— Это я виноват. Я потерял его. Потерял твою собаку, — сокрушается он.
— Ничего, мы его найдем. Давай пройдемся теперь по этой улице. Может, он побежал из парка к дому.
— Да, собаки всегда знают дорогу домой, — говорит Сэмми. — Я где-то это слышал.
Мне не хочется говорить ему, что я не уверена, применимо ли это к Бедфорду. До того как стать моим, он долгое время был вольной птицей и по-этому может не знать до конца, где именно его дом, может даже не знать, что он мне принадлежит. Может, он встретил в парке каких-нибудь приятных людей и увязался за ними, потому что у них была при себе жареная курочка или еще что-нибудь в том же духе, я могу больше никогда не увидеть его, даже не узнав, бросил ли он меня ради бутерброда с ветчиной, или его забрали в приют для бродячих животных.
Я достаю мобильный телефон и звоню Джессике.
— Ты нормально себя чувствуешь? — спрашиваю я, услышав ее голос.
— Да я просто валяюсь и ленюсь, — говорит она, — А вы что делаете?
— Ну, мы отлично погуляли, по старинке так, но потом Бедфорд, кажется, потерялся. Ты не могла бы выглянуть на улицу, посмотреть, не наблюдаются ли там его прекрасные черты? У Сэмми есть теория, что потерявшаяся собака всегда найдет дорогу домой.
Через некоторое время из телефона снова доносится голос Джессики:
— Нет, его не видать. Пойду спрошу Патрика, не видел ли он твоего пса, и перезвоню.
— О-о, не беспокой Патрика, Бедфорд ему даже и не нравится. Я уверена, он его не видел.
— Ну ладно, — говорит Джессика.
— Я поищу его еще некоторое время, а потом мы с Сэмми пойдем домой. Ветер поднимается, и вроде как холодает еще сильнее.
— Я тебя едва слышу, так ветер воет, — отвечает она.
— Я знаю. Слушай, у меня телефон почти разрядился, так что мы еще тут походим, а потом вернемся…
— Может, мне Эндрю прислать? Вы у пруда?
— Может быть. Я точно не уверена. Только не посылай сразу, дай мне еще немного времени.
Телефон умирает.
— Мама его не видела? — спрашивает Сэмми. Его плечи поникают, но он берет себя в руки и снова начинает звать: — БЕДФОРД! БЕДФОРД!
Мы идем дальше. У меня мерзнут руки и уши. Хоть снег и перестал, видимость упала еще сильнее. К четырем тридцати мы проходим множество кварталов, и ощущение такое, что уже сумерки. Народ расходится по домам. Я думаю, что, наверное, отморозила палец-другой на ногах.
— Полагаю, Сэмми, мальчик мой, нам пора сдаться, — говорю я. — Я уверена, он прибежит домой.
— А если нет?
— Прибежит. Собаки — умные создания.
— А если его машина сбила или еще что-то случилось? Если его кто-то украл?
— Тсс, давай мыслить позитивно. Возможно, он сейчас где-нибудь получает удовольствие. Например, пробрался в магазин и жрет в подсобке фрикадельки. Давай пойдем домой греться. И пить горячий шоколад. Может, попозже еще выйдем поискать его вместе с твоим папой.
Мы идем по тротуару. Я продолжаю вглядываться в улицу, пытаясь увидеть Бедфорда. А потом вижу, что к нам приближаются двое мужчин, и один из них Эндрю… а второй — Патрик, и все мои внутренности будто ухают куда-то вниз.
Патрик. На улице, в тонкой парке и спортивных штанах. Бежит ко мне. Он на улице, и он бежит ко мне, и я прижимаю ладонь ко рту, потому что определенно ничего хорошего это не значит. Я застываю на месте, но Сэмми кричит:
— Папа! — и бросается к Эндрю, oн уже плачет и бормочет про пса и про то, как ему жаль, что все так вышло. Эндрю нагибается и сгребает его в объятия, но Патрик продолжает движение ко мне.
— Бедфорд… — говорит он, и я тоже начинаю плакать.
— О господи, господи, он мертв?
— Нет, но его сбила машина. Перед нашим домом. Я пытался до тебя дозвониться. — Он замолкает. Он так запыхался, что ему трудно выговаривать слова.
— О-о нет! Где он? Боже мой, он поправится?
Патрик нагибается, упершись руками в колени и пытаясь восстановить дыхание.
— Да… с ним все о’кей… все будет хорошо… я отвез его к ветеринару…
— К ветеринару? Отвез… Патрик, подожди. Сделай глубокий вдох… отдышись. — Я касаюсь его руки. — Просто кивни — ты же спас его, да?
Патрик глубоко-глубоко вздыхает, потом еще раз, а потом кивает:
— С ним все будет в порядке. Мне сказали, только лапа сломана. Ему уже наложили шину. Я искал тебя. Джессика сказала, вы с Сэмми катаетесь на санках…
— Где Бедфорд?
— В ветклинике в четырех кварталах отсюда. Им сейчас занимаются. — Еще один глубокий вздох. — Его оставят на ночь на случай возможных осложнений.
— Ты видел, как это произошло? Было ужасно?
Патрик выпрямляется и смотрит на меня.
— Я увидел его сразу после того, как все случилось. Он лежал на улице и скулил, я подошел и поднял его. Может, лучше было не трогать, но пришлось убрать его с проезжей части.
— Ты его поднял?
— Да. Ну, мне пришлось. Это же твой пес.
— Ох, Патрик, спасибо тебе огромное! Я так рада, что ты это сделал. Боже мой, я только завела собаку, а она уже попала под машину. — Я ничего не могу с собой поделать и обнимаю Патрика, а он позволяет мне это сделать. Более того, он тоже обнимает меня одной рукой. — Как ты узнал, что его сбили?
