Патрик прочищает горло.

— Должен сказать, что Бликс не хотела, чтобы вы вернулись к Ноа.

— Это я уже поняла. Но почему? Почему он ей не нравился? Вы же знаете всю историю, правда?

Патрик колеблется, наливает себе еще виски.

— Серьезно? Мы будем об этом разговаривать? — Потом он видит мое лицо. — Значит, будем. О’кей, думаю, она считала его приспособленцем. Человеком, который везде ищет свою выгоду. Он не вел себя… так уж замечательно, когда Бликс была при смерти и нуждалась в его поддержке.

— Пожалуйста, расскажите мне, что произошло. Мне нужно все знать. Он сказал, что взял на себя заботу о ней.

— Вы уверены, что хотите об этом услышать?

— Думаю, мне надо быть в курсе всего, вы не согласны?

— Хорошо. — Он вытягивает ноги, хрустит костяшками. — Ну, Ноа явился перед самой ее смертью. Мы все заботились о ней — ну, понимаете, все ее люди. Приходили, составляли ей компанию, готовили еду, прибирали, все такое. По большей части просто сидели и разговаривали с ней. А он приехал как-то, не имея представления о том, что тут творится, даже не зная, что она больна, а тем более, что умирает. И, конечно, был шокирован. Мы все старались его поддержать, тяжело ведь смотреть, как умирает тот, кого ты любишь, но нам быстро стало неловко, потому что он беспрерывно уговаривал Бликс поехать в больницу. Он считал, что ей нужно сделать операцию. Начать химиотерапию или еще какое-то лечение. Мы не оставляли попыток поговорить с ним, объяснить, что для всего этого уже слишком поздно и что мы стараемся облегчить ей переход, но он этого не понимал. Продолжал твердить, что нужно вызвать профессионалов, потому что только они знают, как правильно заботиться об умирающих.

— Ох, Патрик! Как она все это вынесла? Что делала?

— То-то и оно, она же вся в этом. Суть Бликс в том, чтобы всегда пытаться найти выход. Полюбить то, что есть. Она грустила, но, думаю, под конец решила, что сможет помочь Ноа при помощи любви. Она хотела наполнить его любовью. Так, как она делала всегда, вы же знаете, как это бывало.

Стало тихо. Рой забирается ко мне на колени, и я глажу его. Патрик смотрит на нас с серьезным выражением лица.

— В самый последний день Ноа был в панике от мысли, что она умрет у него на глазах, и мне это понятно. Страшно смотреть, как кто-то умирает. Но Бликс все так и спланировала, она хотела умереть дома, в тишине и покое, а он стремился подключить медицинские структуры. Поэтому Лола забрала его к себе чем-то там накормить, просто чтобы увести на какое-то время. И… в общем, я сидел с Бликс, пока ее дыхание становилась все реже и реже, и держал ее за руку. Сказал, что буду с ней сколько нужно, путь не спешит и уходит, только когда будет готова. И… ну, вот и все.

— О-о, Патрик.

Меня отчаянно тянет встать, подойти к Патрику и обнять его — вся атмосфера этого требует — но я осторожничаю. Атмосфера атмосферой, да только Патрик не приветствует внимание такого рода. Вместо этого он встает и направляется с нашими тарелками к раковине.

Я наклоняюсь и скармливаю Рою последний кусочек курятины, он соскакивает с моих коленей и ест угощение на полу.

— Мои поздравления, теперь вы лучший друг Роя, — говорит Патрик. Он берет кота, и тот трется головой о его подбородок, как раз там, где кожа натянута особенно туго.

Может, оттого, что я, вероятно, подшофе, а может, потому, что Бликс находится сию минуту с нами в этой комнате, мне в голову внезапно приходит замечательная идея. У меня такое чувство, что это вообще лучшая идея за всю историю человечества, и я встаю, чтобы как можно эффектнее о ней сообщить.

— А что, если… что, если я закачу большую вечеринку с угощением? Например… ну не знаю, на День благодарения? Устрою наверху праздничный ужин и приглашу всех, кто любил Бликс, и мы все воздадим должное ее жизни. Я так с ней попрощаюсь. И поблагодарю. Сразу и то и другое.

Патрик улыбается.

— Ого, — говорит он, — только посмотрите, как вы загорелись. План грандиозный.

— Вы придете?

— Ну… нет. Но я думаю, что это правильная идея. Вы здорово придумали.

— Патрик!

Он наклоняется ко мне через стол и говорит хриплым голосом:

— Посмотрите на меня, Марни. На мое лицо. Вы и Бликс… вы единственные люди, которых я пустил в свою жизнь. Вы до сих пор этого не поняли? Единственные люди, которые целенаправленно меня навещают. Я пришлю вам печенья и тыквенных пирожков и буду поддерживать ваше мероприятие отсюда. Но сам на него не приду. Тут вступает в силу фактор уродства.

— Да вы настолько неуродливый человек, насколько это вообще возможно, — протестую я. — Вы сияющий.

— Моя толерантность к сочувственным замечаниям достигла критического предела, — изрекает он. — Так что, думаю, пора объявлять посиделки закрытыми.

Я произношу: «Патрик», — потом смотрю на него и складываю определенным образом губы, потом одариваю его самым что ни на есть выразительным взглядом и закатываю глаза, а потом говорю:

— Патрик, и вы, и я, оба мы знаем…

А потом я просто ухожу, потому что смысла во всем этом нет. Сердце Патрика закрыто для подобных вещей, и он продемонстрировал мне это всеми доступными ему способами.

— Боюсь, тебе не понравится здешний конец ноября, — говорит Сэмми. Он ждет у меня на кухне, когда отец приедет забрать его на выходные. — Не знаю, поняла ты это или нет, но в ноябре здесь у всех начинают болеть зубы.

— Неужели! — удивляюсь я. — Я слышала о том, что облетят листья и, возможно, пойдет снег, но про зубы ничего не знала.

— Ну, мама работает у зубного врача, и она говорит, что это из-за холодной погоды. Что когда ты выходишь на улицу, то вдыхаешь холодный воздух, и зубы становятся чувствительными. А потом все идут к зубному. Так она говорит. — Сэмми принимается колотить по столешнице, как будто это барабан, потом встает и без труда проходится по полу колесом. Затем останавливается и смотрит на меня. — А еще, можно я тебе кое-что скажу? Ты знаешь, что у каждого есть суперспособность? А знаешь, какая у меня? У меня есть волшебная способность замечать, когда на часах 11:11 или 1:11. Я всегда-всегда вижу, когда там такое. Это вообще круть!

— Ого! Хорошо иметь такую суперспособность!

Я еще иногда вижу 2:22 и 4:44, хотя не очень часто.

Я изо всех сил стараюсь не рассмеяться:

— Ты явно на пути к тому, чтобы стать супергероем.

Он серьезно кивает, потом на мгновение садится на пол по-турецки, глядя на меня так пристально, что у меня замирает сердце. Прежде чем заговорить, он с трудом сглатывает.

— В общем, у меня есть план, как свести маму с папой вместе.

— Правда?

— Да, у нас в школе будет концерт, я на нем выступлю, и думаю, что они оба придут посмотреть, и тогда я выйду и сыграю на флейте, или спою, или прочту стишок, или еще что-нибудь, а потом мы все вместе пойдем поесть мороженого. Ты сможешь напустить на них небольшой приворот или еще чего-нибудь, и тогда, я думаю, они решат снова жить вместе.

— Все может быть.

— Но ты должна поворожить. Нам всего-то и нужно немного волшебства, чтобы они оба пришли на концерт и пообщались по-хорошему. Пока они только ссорятся.

— Да?

Сэмми садится за стол рядом со мной и кладет голову на локоть.

— Мама орет на папу, когда папа забывает приехать вовремя. И когда он не в той одежде. А потом говорит, что я должен сказать ему, чтобы он не приезжал с подружками, потому что она уйдет, если увидит его с женщиной.

— Но ты же сказал, что у него и подружки-то нет.

— Нет, но мама все равно волнуется. Может, боится, что он новую найдет. — Он снова водит пальцем по столу, чертя контуры такой же звезды, какую люблю чертить и я. Потом слегка улыбается мне: — Значит, чтобы ты наложила на них заклинание, нам надо поискать в книге какое-нибудь хорошее.

Я размышляю над этим.

— Думаю, мы должны использовать магию концерта, пусть она на них подействует. Сыграешь на флейте, и это будет достаточно волшебно. Прекрасная музыка раскрепощает аудиторию…