Правду сказать, проект «Лола» тоже нуждается в моих дополнительных усилиях. Лола целую вечность была вдовой, чувствуя себя, по ее словам, хорошо, но так уж случилось, что я знаю: имея совсем чуть-чуть мужества, она могла бы лучше распорядиться своей жизнью и полюбить снова. Я продолжаю просить вселенную послать ей любви, разбрасывая тут и там маленькие приворотные чары. Однако Лола этого не замечает.

Так что у меня есть Джессика и Лола… а теперь у меня есть еще и Марни.

И — о да, конечно! — у меня есть Патрик.

Хаунди входит в кухню, почесывая большой круглый живот и улыбаясь.

— Ну как, наш мальчик уже ушел в школу? — спрашивает он.

— Да, а еще сегодня он на месяц уезжает к своему отцу.

— Ox нет! Я должен был с ним попрощаться!

— Вы еще увидитесь. Мы…

Но Хаунди уже метнулся к задней двери, на лестницу, и я слышу, как он догоняет Сэмми и Джессику, слышу, как они все разом начинают говорить. А через некоторое время он топает по лестнице обратно, страшно запыхавшись, следом за ним идет Лола в лавандовом домашнем платье и с картонным подносом, на котором стоит кофе со льдом. Она покупает его каждое утро, хотя в этом нет никакого смысла. Сварить кофе мы можем и сами. Такова уж Лола; она всегда была моей лучшей подругой, в этой жизни и, вероятно, в предыдущих пяти (если вы верите в такие вещи, а я верю), так что я ни о чем ее не спрашиваю. Я складываю в блендер фрукты и овощи, чтобы приготовить наш традиционный капустно-клубничный смузи, а Лола достает сковородку и яйца для омлета с грибами, который мы возьмем с собой на крышу. У каждого из нас есть свои обязанности по приготовлению завтрака.

— Кстати, — говорит Хаунди, собирая тарелки и столовое серебро, — я сказал Джессике, что она может зайти к нам после работы на стаканчик вина. Все лучше, чем сидеть дома и засыпать в слезах. Эта девочка все время выглядит так, будто вот-вот на части развалится.

Тут звонит телефон. Это Патрик. Кажется, когда он звонит, сигнал телефона звучит по-особому.

Он живет в квартире на цокольном этаже, который почти целиком находится под землей, и уверяет, что это совершенно его устраивает, — а сейчас звонит выяснить, не приносили ли ему вчера посылку. Я говорю, что не приносили, и заодно приглашаю на омлет с грибами. Он интроверт наивысшей пробы и поэтому колеблется, говоря, что, возможно, придет, сперва должен задокументировать симптомы всех известных заболеваний и написать компьютерную программу, которая будет лечить болезнь Альцгеймера, поэтому некоторое время будет занят всем этим.

Я смеюсь:

— Поднимайся к нам, увалень. Спасти мир от болезней можно и после завтрака.

Он вздыхает. Это значит, что он не придет.

— Ладно тебе, — настаиваю я. — Посидим вчетвером на крыше, только мы, и всё.

— Э-э… мне надо вначале принять душ.

— Нет, не надо. Мы будем на крыше, там ветерок, он унесет вонь.

— Мне надо хотя бы голову вымыть.

— Надень шляпу. Ты же всегда ее носишь. — Я достаю бумажные салфетки и кладу их на поднос. Потом неожиданно отвлекаюсь на пылинку, которая словно бы светится в луче солнца. Кожу головы на линии волос начинает чуть-чуть покалывать.

— И я, возможно, должен подстричь ногти на ногах.

— А вот сейчас ты просто дурачишься.

— Поднимайся сюда! — орет через всю кухню Хаунди. — Мы нуждаемся в обладателях тестостерона. Мне одному не сладить с этими женщинами!

Патрик говорит что-то насчет того, что уже позавтракал и что у него действительно много работы. А еще он ждет посылку. Он сыплет оправданиями, как морскими камешками, и при этом смеется, зная, что я понимаю: он не может прийти. Сегодня не тот день, когда Патрик способен что-то делать.

Прищурившись, я неожиданно замечаю вокруг маленькие светящиеся точки. С моей головой происходит что-то странное, такое впечатление, что кто-то пытается подать мне сигнал.

— Мне нужно присесть, — шепчу я Лоле, и она бросает на меня непонимающий взгляд.

Хаунди взял поднос и понес его на крышу, и я слышу, как хлопает за ним дверь, когда он выходит на лестницу, а все здание будто бы содрогается при этом.

— Голова кружится? — спрашивает Лола.

— Нет…

— Может, тебе лучше воды попить, а не кофе. — Она поворачивается к раковине и открывает кран.

— Это… не…

И тут я понимаю, что происходит.

Марни. Патрику нужна Марни.

Они — пара.

Сразу многое встает на свои места: вот почему мне так важно было поехать на рождественскую вечеринку, которую племянница устраивала в Вирджинии, хотя родственнички сводят меня с ума; вот почему я должна была познакомиться с Марни, и вот почему Ноа замутил с женщиной, которую не был готов любить… Боже мой! Как будто мы все участвуем в сложном фигурном танце. И все это ради Патрика и Марни.

Патрик и Марни. Древние души, которым нужно найти друг друга.

Я люблю, когда все происходит именно так. Даже сейчас я ощущаю, как мое тело, такое усталое и дряхлое, наполняется энергией.

Лола внимательно смотрит на меня.

— Боженьки, — говорит она, — я знаю, что значит, когда ты становишься такой. Что-то происходит.

— Я тебе потом расскажу, — отвечаю я. — Сейчас мне надо подумать.

И мы с ней идем на крышу, взираем оттуда на город и напитываемся светом раннего летнего утра, пока едим. Тут так прекрасно, и жизнь полна возможностей, даже если мне уже недолго осталось быть здесь. Но как уйти, зная, что столько еще не сделано? Я должна доверить эту работу вселенной, пусть она потрудится.

Я смотрю в дверной проем, но Патрик не поднимается по лестнице и не выходит на крышу. В своем подвале он терзает клавиатуру компьютера в плену собственных демонов. А Марни… она сейчас где-то далеко, и ее сердце разбито. Я это чувствую.

«Все будет хорошо, — транслирую я ей. А потом им обоим: — Будь храбрым. Будь храброй».

Так много страхов придется преодолеть, прежде чем вы обретете любовь.

На третий день моего медового месяца Натали пишет:

«Ноа в Коста-Рике лучше Ноа на свадьбе?»

«ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, — пишу я в ответ. — #ВСЕ ХОРОШО! СЛАВА БОГУ».

А потом смотрю на сидящего напротив мужа, растрепанного красавчика, который прихлебывает «Кровавую Мэри», глядя сквозь солнцезащитные очки «Рэй-Бэн» в сторону раскинувшегося за джунглями моря. Он похож на рекламу отдыха в тропиках. У нас совершенно нормальный поздний завтрак на веранде ресторана нашего отеля после совершенно нормального, подобающего медовому месяцу ночного секса, и я рада сообщить, что Ноа выглядит загорелым, хорошо отдохнувшим и вовсе не озабоченным. Есть лишь один крошечный нюанс: его колени под столом подпрыгивают и опускаются, будто подсоединенные к невидимому метроному.

Он чувствует, что я разглядываю его, и смотрит на меня. Мы оба улыбаемся, и я быстро перевожу взгляд к своей яичнице, чтобы не увидеть, как увядает его улыбка.

Боже… Он собирается со мной порвать. Просто ждет подходящего момента.

Может, поэтому практически все время, пока мы тут, у меня болит голова. Я чувствую, что моя улыбка похожа на оскал, вроде тех, что бывают у человеческих черепов. Ничего удивительного, что официант, поставив еду на стол, поскорее удаляется.

— Ноа… — говорю я, а потом вдруг забываю, что собиралась сказать дальше.

— Что? — спрашивает он.

«Ты меня любишь? Ты помнишь, как ты только начинал ночевать у меня и старая кровать долбилась в пол, когда мы занимались любовью? И тогда мы стали перед сексом перетаскивать матрас в гостиную. Ты шутил, что это — самые захватывающие предварительные ласки в твоей жизни, и я знала, что хочу быть с тобой навсегда».

— Ничего, забей.

— Не хочешь прогуляться после обеда? — хмуро предлагает он.

Мы так и поступаем. Проходим через маленький городишко и направляемся в джунгли. Ноа идет молча, как человек, движущийся к собственной погибели, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в бинокль на птиц или торжественно вручить мне бутылку воды из своего рюкзака. Когда его длинные красивые пальцы задевают мои, мне приходится зажмуриться, чтобы не заплакать.