Но нет. Я подбираю письмо и читаю дальше. Если верить мистеру Санфорду, я — единственная наследница дома.
Я, Марни Макгроу.
Мистер Санфорд настаивает, чтобы я приехала в Бруклин так быстро, как только смогу. Лучше сделать это немедленно, потому что от меня потребуется принятие решений.
Я перечитываю заключительную часть письма.
«Я знаю, возможно, госпожа Макгроу, Вы удивлены, но моя клиентка хотела именно этого. Она неоднократно говорила мне о том, как надеется, что Вы станете жить в Бруклине и присматривать за домом. Совсем недавно, перед самой смертью, она призывала меня убедить Вас, что Вы должны срочно приехать в Бруклин, ознакомиться с условиями завещания и поучаствовать в принятии важных решений. И просила заверить в том, что Ваши расходы будут целиком возмещены. В соответствии с ее пожеланиями, на время организационных мероприятий Вы должны остановиться в завещанном Вам доме. Хочу также сообщить Вам, что квартиросъемщики ждут возможности с Вами познакомиться. И если Вы близко знали Бликс, которая была и моим дорогим другом, то также знаете, что она любила, чтобы все шло заведенным ею порядком и чтобы к ее пожеланиям относились с уважением.
Искренне Ваш, Чарльз Ф. Санфорд, эсквайр».
Вот тебе и раз! Я положила письмо и потерла виски. Бликс зовет меня. Раньше она меня приглашала, и я отказала ей — а теперь она требует, чтобы я приехала, теперь, когда уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы ее увидеть.
Почему? Чего она от меня хочет?
Я почти слышу ее голос: «Это твое приключение. Вперед!»
Серьезно? Мне предлагается приключение, когда я менее всего в нем нуждаюсь. Я гляжу в окно. Мимо него, мелькая крылышками, летит стрекоза.
Вечером я вручаю письмо Джереми, который читает его от начала до конца один раз, потом другой.
Oн уже собирается сделать это в третий раз, но я забираю письмо у него из рук. У него такое неодобрительное выражение лица, что я чувствую необходимость спрятать Бликс обратно в безопасное место у себя в сумочке между солнцезащитными очками и мешочком с принадлежностями для рисования.
— Я так понимаю, ты собираешься поехать ради этого в Бруклин, — говорит он самым невыразительным голосом. Ну еще бы. Он — прагматик, а тем, кто не знал Бликс, происходящего не понять.
— Ну да. Я забронировала билет на пятницу.
— На пятницу!
Он вздыхает. Я знаю, о чем он думает: ну вот, сидим мы в нашей любимой закусочной, где так хорошо говорится о кабриолетах, пляжах и островах, а приходится беседовать об этом. О постановлениях, которые не имеют к нам никакого отношения. О доме, про который мы тоже знать не знали и думать не думали. О поездке. Квартиросъемщиках. Бруклине. Чертовом Нью-Йорке. Какое нам до всего этого дело? И, догадываюсь я, хуже всего для него то, что двоюродная бабка моего бывшего мужа, человека, чье имя в присутствии Джереми мне даже произносить не разрешено, каким-то образом вернулась в мою жизнь, пусть даже и не напрямую. Должно быть, сейчас ему кажется, что Ноа лично явился в наши отношения, чтобы швырнуть гранату.
— Но откуда нам знать, что это не разводка? — говорит он. — Может, начнутся проблемы с законом. Осложнения. И к тому, нужно ли тебе с этим связываться? Ты же ее толком не знала.
Я помешиваю в своем стакане чай со льдом.
— Это не разводка. И я ее знала.
— У нее даже твоего нового адреса не было, — отмечает Джереми. — Разве это близкие отношения?
— Тут скорее моя вина, чем ее. Я не поддерживала с ней связь. Не знала, что она умирает, а то непременно стала бы с ней общаться. Она завещала мне свой дом от всей души. Это подарок, а не наказание.
Он усмехается:
— О'кей, может, я что-то упускаю, но мне до сих пор непонятно, почему она не оставила свое имущество родственникам. Разве не так принято поступать? Без обид, но зачем завещать все бывшей жене внучатого племянника?
— Ну, думаю, — пожимаю я плечами, — просто потому, что я ей понравилась.
Он съедает еще кусочек гамбургера и отодвигает тарелку со словами:
— К тому же мы планировали такую интересную поездку. Мне казалось, ты хочешь прокатиться со мной по побережью.
— Хочу, — киваю я, — и мы поедем, как только я вернусь. Но вначале мне нужно съездить в Бруклин и разобраться с этим домом. — Я приканчиваю два ломтика его картошки фри.
В кабинке напротив нас происходит первое свидание.
Я почти не замечаю, что говорят друг другу эти мужчина и женщина, но чувствую острую потребность подойти к ним и сказать, как отлично они друг другу подходят. Сам воздух вокруг их кабинки слегка переливается. Я поражаюсь, осознав вдруг, что впервые за долгое время замечаю, что кто-то влюблен, что я вижу эти искорки.
— Но ты же не собираешься жить в Бруклине, ведь так? Потому что я не вижу себя парнем из мегаполиса и не думаю, чтобы тебе самой хотелось стать жительницей большого города. — Он издает короткий смешок.
— Джереми, не смеши меня. Никто ни слова не сказал о переезде в Бруклин. Я собираюсь посмотреть дом, скорее всего, выставить его на продажу и вернуться. Знаешь, — я наклоняюсь вперед и понижаю голос, — все может выйти очень здорово. Продам дом, получу за него денег и смогу начать здесь все заново. Смогу купить дом тут. Понимаешь?
— О’кей. — Его лицо чуть смягчается, на нем больше не написана паранойя. — Ладно. Послушай. — Он сглатывает. — Продолжая все ту же тему… Хоть я и думал об этом, но не приготовил никаких речей. Но… — Он тянется через стол взять меня за руку, чуть не опрокинув бутылку с кетчупом. — Раз уж ты вернулась и все такое, что ты думаешь насчет того, чтобы обручиться со мной? Знаю, это слишком быстро, и вообще…
У него такое испуганное, смятенное лицо, что мое сердце останавливается.
— О, Джереми, правда? Ты серьезно?
Он так бледнеет, будто я ему отказала.
— Ну не знаю, мне кажется, все движется в правильном направлении, вот я и подумал, может быть…
Но тут ему приходится замолчать, потому что я обхожу столик, сажусь рядом с ним и изо всех сил прижимаюсь губами к его губам. У них вкус соли, картошки фри и гамбургера. Когда я наконец прерываю поцелуй, сердце колотится, как барабан, пытаясь выскочить наружу, лицо Джереми сияет, он широко-широко улыбается, и я вижу, что моя жизнь складывается в точности как я надеялась, что она разворачивается передо мной, будто кинопленка. Мы с Джереми будем каждый день работать в его офисе, а по вечерам вместе приходить в свой собственный дом, скидывать обувь, ставить музыку, вместе готовить ужин и улыбаться при этом, а по выходным станем кататься на велосипедах и обедать с моей родней, и я буду заботиться о его матери, и Джереми будет пить пиво с моим отцом и Брайаном, и, ура, у меня будет спланированная, безопасная жизнь, стоит мне только сказать «да».
Так что я говорю:
— Да.
Джереми смеется, а я обнимаю его за шею и целую в обе щеки.
— Ничего себе! — радуется он и целует меня в нос и закрывшиеся глаза.
Наконец я успокаиваюсь, пересаживаюсь на свою сторону столика, а Джереми промокает лоб и расплывается в улыбке:
— Не ожидал я такой реакции. Ух! — Потом, после того как мы некоторое время посидели, наслаждаясь этим новым решением, он произносит: — Так ты поедешь в Бруклин, потом вернешься, мы скажем родственникам, что собираемся пожениться, а потом найдем дом? Съедемся и устроим, так сказать, тестовый прогон совместной жизни?
— Хорошо! Да! Тестовый прогон! — Мне никак не остановиться.
— Значит… мы помолвлены? Мы помолвлены. Выходит, так?
— Думаю, да, помолвлены, — киваю я. — Так оно и бывает.
— Ого! — восклицает он. — Не ожидал, что это так легко.
Это действительно очень-очень легко, потому что все происходит правильно. Я сижу, улыбаюсь, держу его за руку и точно знаю одно: теперь все будет хорошо.
20
МАРНИ
Мои родные не приходят в восторг от известия о моем новообретенном доме в Бруклине и предстоящей поездке. Они так расстроены, что я даже не рассказываю им другую новость, ту, которая их обрадует, — что мы с Джереми теперь помолвлены.
