Это место выглядит скорее как компьютерная библиотека, чем как чье-то жилье. Вдоль одной стены расположен длинный стол из фанеры, на котором подмигивают три монитора с разнообразными клавиатурами и офисным креслом на колесиках. На мониторах тянутся и тянутся строки текстов. Напротив, на устилающем весь пол коричневом ковровом покрытии, стоит черный кожаный диван, в углу которого навалены книги и журналы. Там же журнальный столик. Повсюду расставлены торшеры и завораживающие необычные скульптуры.

— У вас столько замечательных произведений искусства! — как идиотка, говорю я. — И так много компьютеров!

— Ага. Я тружусь дома, поэтому мне не приходится навязывать свое общество американскому народу. Я на государственной службе, и для этого мне требуется электроника. А скульптуры из прошлой жизни.

Я оборачиваюсь и смотрю на него. Даже под капюшоном видно, что он улыбается, и — да, это кривая, ущербная улыбка на лице с изуродованным носом. Лицо Патрика выглядит изувеченным, корявым. Я чувствую, что непроизвольно делаю глубокий вдох, и Патрику, возможно, кажется, что я ахнула.

— О-о! А что у вас за работа? — спрашиваю я. Даже для меня самой голос звучит фальшиво, возможно, потому, что я беспокоюсь, не решил ли Патрик, что я шокирована его внешностью, ведь это не так. Я просто вздохнула, но как объяснить ему это, чтобы мои слова не прозвучали предельно лживо? Я безнадежно гляжу на него, надеясь, что он меня спасет.

Патрик смотрит прямо на меня, позволяя неловкости заполнить комнату. Потом он отвечает:

— На самом деле, я пугаю людей, рассказывая, какие болезни у них могут быть, исходя из имеющихся симптомов. Допустим, вы зашли на сайт и написали, что у вас болит спина, так вот я буду тем парнем, который попросит вас отметить, что еще вас беспокоит, пока в итоге не сообщит, что, вероятно, вы больны раком или у вас разрушены почки.

— На самом деле, это здорово, потому что я могу оказаться в числе ваших лучших клиентов, — говорю я. — Я частенько подрываюсь среди ночи, чтобы почитать об опухолях мозга и всяком таком.

— Спасибо, — отвечает он. — Приятно слышать, что я, возможно, помогаю вам в поисках приятного легкого чтения перед сном. — Он вздыхает, и я беспокоюсь, не утомила ли его. Правда, ситуация непростая, а мне так хочется ему понравиться! — А вы? — вежливо интересуется он. — Бликс говорила, что вы вроде бы сводня. Или сваха.

— О господи! Она что, всем сообщила, что я сводня? Потому что это совершенно не про меня.

— Ну, она сказала вот что: «Я завещаю дом Марни, и она сводня, так что, думаю, она тут будет очень счастлива». Конец цитаты.

— Ого! А она рассказала, что видела меня всего два раза в жизни? И о том, что толком со мной не знакома?

— Это ничего. — Он смотрит на меня мягким взглядом. — Я лучше многих знаю, что Бликс ходила собственными путями. Так что не стану просить у вас удостоверение профсоюза свах или что-то в этом духе.

— Просто все это сумасшествие какое-то. Я понятия не имею, почему я здесь. Мне так часто приходится объяснять людям, что на самом деле я едва знала Бликс, что я чувствую себя какой-то самозванкой, присвоившей ее дом. Мои родители в ужасе. Типа: а кто эта старая дама, и почему она не завещала дом своим родственникам? Почему выбрала меня? Кажется, они думают, будто это какое-то наказание и я должна вести себя очень-очень осторожно.

Патрик смотрит на меня с легкой полуулыбкой, во всяком случае, это выглядит как легкая полуулыбка. Сложно сказать точно, учитывая капюшон и тот факт, что его лицо не похоже на лица других людей.

— И как вы? — спрашивает он. — Ведете себя очень-очень осторожно?

— Наверняка нет, если исходить из их стандартов. Опять же, что, если она оставила мне дом, чтобы я занялась подбором пар, а потом выяснится, что у меня ни черта не выходит? Ей надо было завещать его Ноа.

— Я думаю… хотите знать мои настоящие, неотредактированные мысли?

— Что? Да, хочу. Поведайте мне свои неотредактированные мысли.

— Тогда моя первая мысль о том, что Бликс никогда не делала ничего, что ей делать не хотелось. Могу сказать, что при знакомстве вы произвели на нее огромное впечатление. Не знаю, продемонстрировали ли вы множество нужных свахе навыков, или она просто распознала в вас это, — но вы ее тронули, и на этом всё. Конец истории. Она решает, что вам нужен ее дом, и вы получаете его, и только вы, и никто другой.

— Но это так… неожиданно! Ну кто так делает?

— Так делает Бликс Холлидей. Вдобавок она не хотела, чтобы Ноа или другие родственники из Вирджинии заполучили ее дом, она не раз и не два мне об этом твердила. А вот теперь я действительно больше ничего не собираюсь говорить.

— Я тут меньше недели, но с кем бы ни заговорила, все заверяют, что Бликс была невысокого мнения о Ноа. Даже он сам так сказал. Должно быть, это было эпично. Может, вы тот человек, который объяснит мне, почему так вышло?

— Уже нет. Я дал зарок.

— Зарок?

— Зарок молчать, когда дело доходит до критики других людей, особенно если тот, о ком идет речь, был связан браком с моим собеседником. Или сейчас с ним живет. Такой уж у меня принцип.

— Ну, мы не живем вместе в этом смысле, — говорю я. Патрик по-прежнему смотрит на меня, и я добавляю: — Даже ничего похожего, уж поверьте. Он просто не съезжает, потому что записался на какие-то курсы, и мы проводим эксперимент. Хотим доказать, что нам удастся прожить под одной крышей три месяца и не поубивать друг дружку. Чтобы на старости лет оглянуться на прошлое и увидеть, как хорошо мы поладили. Чтобы получить качественно иной разрыв.

Патрик улыбается мне.

— Оставлю всё это без комментариев. — Он ведет меня в кухню, которая на самом деле всего лишь закуток при гостиной чуть больше шкафа площадью, куда втиснуты крошечная плита, раковина и холодильник. На кухонном столе стоит яблочный пирог с одним отсутствующем кусочком. — Давайте есть печенье, ладно? Или вы предпочтете пирог? А может, и то и другое?

— Печенье для вас, — говорю я, и Патрик смеется. — Тогда и то и другое.

Он отрезает каждому из нас по куску пирога, насыпает печенье в картонные тарелки, и мы стоим в кухне, поедая все это. Пирог исключительно маслянистый и нежный, с кисловатыми яблоками и слоистой корочкой. И изумительно вкусный, я не могу перестать восторженно охать и ахать, нахваливая его.

— Да, я тут в последнее время экспериментирую с корочкой. Знаете, все тот же вечный вопрос, что добавлять: топленое сало или масло. На этот раз испек с маслом. Думаю, с салом выйдет рассыпчатее, но…

— О боже, я голосую за этот пирог. С маслом и только с маслом!

— Возьму на заметку, — кивает он.

Мы некоторое время молчим, жадно поглощая пирог, а потом я спрашиваю:

— Вы давно здесь живете?

Он хмурится. В льющемся с потолка зеленоватом люминесцентном свете мне лучше видно его лицо. Кожа вокруг левого глаза сильно натянута, так что видна слизистая, розовая и гладкая, как внутренняя поверхность ракушки, и это выглядит несколько шокирующе. Правый глаз в порядке, смотрит на меня с непонятным выражением.

— Выходит, теперь уже три с половиной года. Налить вам чего-нибудь? Вы, может, из тех людей, которые запивают пирог молоком?

— Нет, спасибо, — отнекиваюсь я. — Ну а до того, как тут поселиться, вы знали Бликс?

— Нет. Я встретился с ней как-то перед художественным музеем. У меня был, скажем так, не самый лучший момент в жизни, и вдруг она стала мною командовать, хоть мы и были незнакомы. Пообщалась со мной немного, а потом заявила, что мне нужно переселиться в ее дом.

— Неужели? И вы так и сделали? Просто взяли и переехали, потому что она так велела?

— А вы взяли и приехали сюда, потому что она так велела?

— Ну… наверно, да, если вы так ставите вопрос.

— Ага. Она знает о людях, где им надо быть. Вы разрешите мне задать вам серьезный вопрос? Теперь, когда вы купили куртку, я могу предположить, что этим вы выразили намерение стать бруклинисткой на веки вечные? Вы остаетесь?