— Ты должна приехать в Бруклин, — говорит Бликс.

— В Бруклин? Я, скорее всего, не смогу, — отвечаю я. Честно говоря, чего мне не хочется, так это тащиться через всю страну в совершенно чужой город, где я никогда не была. И жить у кого-то в гостях. Бр-р.

— Ну, тогда скажи мне, чего тебе надо.

— Можете посмотреть так, как вы обычно смотрите, и сказать, вернется ли он ко мне? — Мой голос срывается. — Вы поколдуете для меня? Чтобы сделать меня не такой заурядной или чтобы Ноа смирился с моей заурядностью?

— Ох, золотце! Ты не хочешь его возвращать. Доверься мне в этом вопросе. Есть так много…

— Пожалуйста. Помогите мне. Насколько должен отчаяться человек, чтобы порвать с кем-то во время медового месяца? Как мне жить с этим?

Мгновение она молчит, а потом произносит тихим голосом:

— Послушай меня, ласточка. Перемены — это всегда тяжело. А Ноа — разбалованный самовлюбленный паршивец, который так и не вырос, и мне очень жаль, что он причинил тебе такую боль. Но поверь мне, тебя ждет нечто гораздо лучшее. Ты переживешь это и двинешься дальше. К тому прекрасному, что тебя ждет.

— Нет, — обрываю я ее, — ничего меня не ждет. Мы с Ноа созданы друг для друга. Я знаю это, точно так же, как знала про Натали и Брайана. Вы же сами говорили, что я сводня, и я знаю, что мне суждено быть с ним.

— Никто не может знать, что ему суждено, — говорит она, — иначе мне не пришлось бы пройти через жизнь с «тараканом» и с до смерти скучным и занудным человеком. Подумай об этом. И, кстати, ты вовсе не заурядная, и тебе нужно приехать в Бруклин.

— Я заурядная до смешного. Я вечно теряю эти проклятые ключи, я категоричная и нетерпеливая, у меня совсем нет честолюбия, я мало зарабатываю и не могу об этом не волноваться, и… и когда я была маленькая, то наряжала кошек в платья, и мне было наплевать, что им это не нравится.

Она вздыхает:

— Ладно, послушай меня. Я должна кое-что сказать тебе. Когда мне было восемнадцать, умер мой отец, и семейный дом, который я рассчитывала унаследовать, отошел моей сестре. Вот тогда-то я и поняла, что могу либо всю жизнь пассивно просидеть под кроватью, либо каждый день делать нечто, что меня пугает. Будучи умной девочкой, я выбрала пассивность. Это было отличным решением. Блестящим, по правде говоря. — Она издает смешок. — Так что я продолжала жить с тетей, пыталась угодить ей, делая все, что она скажет, и мило всем улыбалась. А потом тетя однажды сказала, что я — копия своего отца, что я неудачница и никогда ничего не добьюсь, и тогда во мне впервые вспыхнул гнев, который я подавляла в себе все это время. Я была просто в ярости! Вне себя от ярости. И тогда я забрала те небольшие деньги, которые оставил мне отец, и поехала в Бруклин. Это было просто место, которое я выбрала на карте исключительно потому, что оно чертовски меня пугало. Я понятия не имела, что я делаю. Я просто обезумела от страха.

Брикс на мгновение замолкает, и я слышу ее дыхание.

— Но то, что я оказалась тут, было божественным вмешательством или чем-то в том же духе. — продолжает она. — Потому что, когда я сюда прибыла, все изменилось. Я подружилась со своими страхами. Я вышла замуж за ученого, которого едва знала, и отправилась с ним в Африку изучать жуков… я ненавидела жуков! А еще я ненавидела жару, и змей, и переезжать в новые места, не зная, что меня там ждет, — но после этого я повидала весь мир. Я пела мантры в Индии; я плавала на суденышках, которые выглядели так, будто через пять минут затонут; я поднималась в горы; я изучала разные религии. Если что-то пугало меня так, что в глазах темнело, это было знаком: я должна через это пройти. И знаешь что? Именно так я и прожила всю свою жизнь — делая то, чего боюсь.

Я не хочу говорить ей, что, по мне, хуже жизни не придумаешь. Поэтому просто заявляю:

— Я всегда боюсь.

— Хорошо! Милая моя Марни, тебе действительно следует приехать со мной повидаться.

— Но я работаю…

— Ах да, чтобы обезопасить себя и не испортить кредитную историю.

— Да, я должна себя обеспечивать, — напоминаю я. — Никто этого за меня не сделает.

Бликс долгое время молчит, и я уверена, что обидела ее. Но тут она очень тихо произносит:

— Я хочу, чтобы ты очень внимательно осмотрелась вокруг. Потому что все изменится. Вся твоя жизнь, вообще всё. Ты должна запомнить всё таким, какое оно сейчас. Сделаешь это? — Она говорит так тихо, что я практически не слышу ее.

— Это колдовство? — спрашиваю я.

— Я шлю тебе свои лучшие слова силы, отвечает она. — И да, это колдовство.

— Я бы хотела, чтобы ты вернулась домой, — как-то вечером говорит мне по телефону Натали. Под домом она подразумевает Джексонвилл. Она хочет, чтобы я там жила. — Мама и папа не молодеют, знаешь ли. И я по тебе скучаю. И малышка по тебе скучает.

— Малышка еще даже не родилась.

— Да, но я рассказываю ей про тебя, о том, что ты сбежала в Калифорнию, и она очень расстраивается. Она хочет сказать тебе, что ты упустишь многое из жизни нашей семьи, если там останешься.

Я смотрю в окно на горы, парк и желтое кирпичное здание библиотеки. Мне нравилось тут жить, ходить пешком на работу в замечательный детский садик, потом возвращаться домой через город, глазея на витрины крутых магазинов, пусть даже не имея возможности что-то в них купить. Но сейчас этот город кажется местом, которое никогда мне не подходило. Все мои здешние знакомцы уже разбились по парочкам. Я машу им при встрече в лифте моего небольшого шикарного дома: они улыбаются друг дружке, строят планы на вечер, им нет до меня никакого дела. Мы с Ноа тоже были такими, замкнутыми на самих себе.

Такой же укол боли я всегда чувствую, когда разговариваю с Натали — у них с Брайаном всегда играет музыка, они вечно валяют дурака и смеются, как и подобает, мне кажется, счастливым в браке людям, и мне хотелось бы, чтобы мы с Ноа поселились где-то неподалеку от моей семьи. Когда-то я думала, что так и произойдет и мы станем жить по соседству, как одна большая семья, иногда ужинать друг у друга в гостях или невзначай пересекаться в продуктовом магазине… ну, знаете, как это бывает.

Мне не хотелось возвращаться во Флориду одной, в качестве сестры-неудачницы, которая так и не научилась жить в этом мире. К тому же, если Ноа когда-нибудь станет меня искать… ладно, неважно. В первую очередь он приехал бы сюда, в Берлингейм. По его мнению, здесь по-настоящему классно, и он не отказался бы жить в городе, где полицейский отчет о происшествиях за неделю посвящен главным образом белкам, которые докучали местным жителям, слишком активно роняя желуди.

Натали читает мои мысли, она в этом сильна, потому что всю жизнь знает меня вместе с моими закидонами.

— Чего хорошего в том, что ты там сидишь? Тебе пора забыть о нем и двигаться дальше, а не торчать на месте преступления, — говорит она.

— Местом преступления, как ты это называешь, была Коста-Рика.

— Вернись домой, вернись домой, вернись домой, — твердит Натали. Потом Брайан подходит к ней поближе, и они скандируют уже вдвоем: — Вернись! Домой! Вернись! Домой!

Однажды утром, после недели, во время которой мои девочки-невесты умоляли нас понарошку устроить в детском саду свадьбу, я просыпаюсь с замечательной идеей. Возможно, это лучшая идея за всю мою жизнь! Я вскакиваю с кровати, пританцовывая, и начинаю бегать по квартире, собирая в гигантский мешок для мусора свадебное платье, фату, что-то голубенькое, что-то старенькое и новенькое, букетик на корсаж и большой букет. Но я не собираюсь все это выкинуть! Я не свихнулась, ничего подобного. Я отнесу все это в садик! Устрою там самую потрясающую на свете игру «Покажи и расскажи».

Я являюсь на работу еще до восхода солнца и любовно раскладываю платье на столике для рукоделия. Оно замечательно там смотрится, и я вешаю на стул фату. Предполагалось, что Ноа поднимет ее и откроет мое лицо, ласково улыбаясь при этом.

До этой части мы не добрались, чего уж там.