Бабкин хотел возразить, но только откашлялся. Зимин недовольно посмотрел на него:

— Нет, Сергей Николаевич, командирским голосом тут не возьмешь. Если хочешь, чтобы польза была для дела, надо к этому разговору серьезно подготовиться, надо хорошенько знать солдата. Что мы с тобой узнали о Киселеве за эти две неполные недели? За нарушения дисциплины прислан к нам на исправление. О его художествах мы из сопроводительной бумаги знаем и уже сами, не из бумаг, а из живых фактов сделаем вывод: парень он высокомерный, неуживчивый и ко всему прочему — краснобай великий, щеголяет начитанностью.

— Понимаю, понимаю, Петр Андреевич, куда вы клоните. Согласен.

— Должен согласиться, если собираешься стать начальником заставы.

— Для чего тогда и службу начинал?.. О Киселеве я бы еще дополнил, Петр Андреевич. Вчера в столовой скандал небольшой вспыхнул. Борисов только что подоил коров и принес на кухню два полных ведра. Процедил, как водится. К нему подходят любители парного молочка. Подходит и Киселев и с подковырочкой этак просит: «Налейте, будьте любезны, товарищ доярка-рекордсменка». Подковырочка эта, конечно, обидела Борисова: «Тут нет доярок, тут парни, солдаты». Киселев опять усмехается: «Какой ты парень, если корову за сиськи дергаешь?» Тут пяток солдат было. Они же за Борисова всегда горой стоят, в обиду не дадут. Возмутились все и вытолкали Киселева из столовой.

— Ты это видел?

— Да нет, солдаты сегодня рассказывали.

— Ну что ж, это в киселевском характере. Почему он такой? Меня интересует: почему он призван на службу на два года позже, чем остальные? Кто его родители? Что он любит, чем увлекается? Удастся узнать это — может, и ключик найдем к его душе. Свяжись-ка с подразделением, где он десять месяцев служил. Там ему и ефрейтора присвоили. Не за красивые же глаза — значит, есть в парне что-то хорошее.

Из разговора с замполитом подразделения стало известно вот что. Да, Евгений Киселев, по крайней мере, девять месяцев был у них на хорошем счету. Правда, заносчив немножко и любит на виду быть, любит, чтобы похваливали его. А хвалить есть за что — отлично играет на баяне, хорошо рисует и декламирует, вроде бы даже стихи пишет, перворазрядник по шахматам. Словом, одаренный парень. Понимая это, не переносит, когда разговаривают с ним властным голосом — тогда вступает в пререкания и даже дерзит. Исполнителен, правда тут есть одна особенность: сделает наилучшим образом, если и пустяковое задание преподнести ему как очень важное и ответственное. Тут он и людей за собой может повести.

На десятом месяце службы в подразделении побывал его отец, известный лектор-международник. Случай редкий, но после отъезда отца ефрейтор Киселев резко изменился в худшую сторону. Обычно бывает как раз наоборот. Солдаты рассказывают, что тут каким-то образом дело связано с девушкой, которую Киселев любит и твердо решил жениться на ней, а родители категорически против этого брака… Командир и замполит как-то все не могли выкроить время, чтобы поговорить с Киселевым, да и не так-то просто это — дело деликатное… Трижды Киселев был замечен пьяным. За последнюю пьянку получил лично от полковника Дементьева десять суток гауптвахты и по его же распоряжению отчислен из подразделения, хотя замполит и командир энергично возражали против этой крайней меры, потому что твердо убеждены — не пропащий парень…

— Вот они какие пироги… — Зимин покачал головой. — Как видишь, дело с Киселевым не такое уж простенькое. Тут даже любовь… Не-ет, командирским разносом мы все дело испортили бы. Теперь-то понимаешь, надеюсь, почему к серьезному разговору с солдатом надо серьезно готовиться, даже тактику разрабатывать? Будешь спорить со стариком или согласишься?

Бабкин рассмеялся и поднял вверх руки:

— Капитулирую безоговорочно!

— Ну и молодец. Теперь позови Киселева.

Четко, может быть даже чересчур четко, бравируя строевой выправкой, Киселев доложил о своем прибытии. «Какое все-таки рослое пошло поколение, — подумал Зимин, глядя на Киселева. — Вот и Санька вымахал на целую голову выше отца».

— Садитесь, Киселев, разговор у нас будет некороткий.

Киселев чуть заметно пожал плечами и сел на краешек стула. Не сел, а как бы переломился надвое, подавшись туловищем вперед, и застыл в напряженной позе.

— Разговор поначалу будет неприятный, а дальше — от вас зависит.

— Я уже привык к неприятным разговорам.

— Неважная привычка. — Зимин сделал продолжительную паузу.

Бабкин шумно вздохнул и скучающими глазами уставился в потолок: что-то здесь никакой особенной тактикой не попахивало, сейчас Петр Андреевич достанет из кармана окурки, подобранные возле воронки и, опираясь на эти неопровержимые вещественные доказательства, начнет, что называется, припирать Киселева к стенке. На это нехитрое дело и у Бабкина хватило бы ума…

Нет, Зимин начал не с вещественных доказательств.

— Мне стало известно насчет вчерашнего инцидента в столовой, — сказал он официально, а продолжал с укором: — Я не стану объяснять, что в армии не полагается нянек и прислуги, солдаты все делают сами: моют полы, подметают двор, работают на кухне, ухаживают за скотом и даже коров доят. К слову сказать, наш Борисов доит коров не по своей доброй воле — выполняет приказ командира. И хорошо выполняет, надаивает молока в два раза больше своего предшественника и занимает первое место в части. Так-то вот… И замечу кстати: он у нас имеет первый спортивный разряд по легкой атлетике, как и вы по шахматам. Я не ошибаюсь насчет шахмат?

— Не ошибаетесь, товарищ майор. Но я никому не говорил об этом.

— У нас ведь, слава богу, связь работает неплохо. Лейтенант Бабкин связывался с подразделением, где вы служили до нас. На прежнем месте, оказывается, вы оставили о себе и хорошую память… Но вернемся к Борисову. Он у нас отлично стреляет, великолепно владеет самбо. И ко всему этому — надежный товарищ, добрый, отзывчивый, последним поделится. У нас очень уважают его. И в первую очередь не за спортивные там успехи, и даже не за то, что он надежный товарищ. Как известно, на Руси испокон веков уважали кормильцев. В этом вчера вы и сами убедились. Солдаты не пропустили мимо ушей вашей злой подковырки над кормильцем: дескать, не мужское это дело — дергать корову за сиськи. Они вас просто-напросто вытолкали из столовой…

Киселев по-мальчишески шмыгнул носом:

— Извините, товарищ майор. Я действительно великую глупость сморозил.

— Это уже хорошо, Евгений, это мы общий язык находим. Жить нам под одной крышей придется еще больше года, и общий язык очень нужен. Мне бы хотелось, чтобы вы на это печальное недоразумение взглянули и с другой стороны. Вам приходится круглые сутки быть среди солдат, спать в одном кубрике, есть в одной столовой, стоять в одном строю, нести одну и ту же службу. И худо будет, если восстановите против себя всех солдат. Конфликт с командиром — одно дело. Тут можете наряд вне очереди схлопотать или какое другое наказание. Ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но куда хуже, если вступите в конфликт со своим братом-солдатом, с которым круглые сутки вместе. И вместе не какую-то неделю, не месяц придется быть, а еще целый год.

Бабкин уже не смотрел в потолок скучающими глазами. Он посматривал то на Киселева, нет, не провинившегося, а понявшего вину, уже сидевшего не на краешке стула, а в глубине его; то переводил взгляд на майора Зимина, озабоченного, недовольного и одновременно по-отечески сочувствующего Киселеву, молодому парню, оказавшемуся в трудном положении.

— Солдаты к вам настроены неважно, и вы к этому, надо признаться, приложили все усилия, — продолжал Зимин. — И вам же, а никому другому, надо предпринять все, чтобы наладить с ними нормальные отношения.

Киселев сидел, склонив голову. Поднял виноватые глаза и спросил глухим голосом:

— Как это сделать?

— У меня есть одно предложение, но, чтобы выполнить его, нужно мужество. Я советую сегодня же на боевом расчете перед строем заставы признаться в своем неправильном, или как вы найдете нужным охарактеризовать, поведении и попросить у Борисова извинения. Нелегко это, а другого выхода не вижу.