— Приказом отдадим, как положено, тут ничего не попишешь, а перед строем объявим: назначен командиром корабля. Это его сразу подстегнет и на первых порах облегчит командование кораблем.

— Подумаем, — пробормотал Грачев и, не выпуская из рук книги, спросил: — Что было на конференции?

— Доклад о международном положении. Так себе, не очень. Стандартный. Лекции о новом в антисоветской пропаганде и о некоторых тенденциях в современной буржуазной идеологии. Я завтра доложу подробно, сегодня вечером приведу в порядок заметки. Но вот что меня озадачило, я даже резко выступил против. Понимаешь, у некоторых офицеров появилось мнение, что, поскольку у подавляющего большинства матросов среднее образование, то это люди сознательные и поэтому-де к ним надо относиться с меньшей строгостью. Чушь несусветная! Как раз наоборот. Если сознательный, образованный, надо меньше объяснять, а больше и строже спрашивать. Логично?

— Разумеется, — ответил командир бригады. — А насчет Изотова у нас еще есть время подумать.

Недели через две после того, как Изотов принял у Субботина командование кораблем и сдал экзамены на самостоятельное управление, перед рассветом по тревоге перехватчик был направлен к одному из островных постов. До этого радиометрист поста докладывал, что видит крупную цель, по всей вероятности, грузовое или пассажирское судно. И вдруг цель исчезла. Была и нет. Радиометрист начал проверять аппаратуру, потом спохватился, что все береговые очертания четко прорисовываются лучом на экране, — значит, приборы исправны, но цель исчезла. Может, это была подводная лодка? Шла и погрузилась? Но радиометрист знал, что на таком расстоянии подводная лодка видится на экране не таким ярким пятнышком. Это был явно большой с высокими бортами и надстройками транспорт.

В штабе бригады были озадачены докладами с поста и приказали Изотову немедленно выйти в район исчезновения цели.

Когда перехватчик летел по волнам полным ходом, оставляя за собой пушистый след водяной пыли, радиометрист того же поста доложил, что видит четыре малых цели, идущих к острову фронтом. Трудно было предположить, связано ли исчезновение большой цели с появлением малых или это случайное совпадение.

Было уже довольно светло, когда перехватчик подлетел к острову. У берега белели четыре спасательных вельбота, а на песке стояла кучка людей. Связавшись с постом по радиотелефону, Изотов узнал, что это моряки с затонувшего греческого судна.

Это судно шло с грузом в наш порт. Часов десять назад в ясную погоду оно сбилось с курса и село на мель. Проходивший поблизости наш теплоход предложил помощь, но греки отказались и часа через два снялись с мели своими силами и проследовали дальше. И вот вдруг, выйдя на большую глубину, судно затонуло.

Экипаж спасся весь и даже успел прихватить свои личные вещи. Капитан объяснил, что, по всей вероятности, во время посадки на мель, корпус судна получил повреждения, но некоторое время еще не сильно пропускал воду, может быть, трещины были забиты донным илом. А потом на волне поврежденная обшивка не выдержала, и судно быстро затонуло.

Изотов направил свой корабль к месту гибели, обследовал район. Обнаружил большое пятно мазута и несколько спасательных кругов. Видно, что судно покидали без спешки. Прощупал глубину эхолотом и гидролокатором, обнаружил затонувшее судно. Доложив об этом в штаб, Изотов положил свой корабль на обратный курс.

Лейтенант Волков, назначенный штурманом на место Изотова, поставив на карте значок — затонувшее судно, сказал:

— Вот же, гады, ведь всем ясно, что сами угробили пароход, чтоб получить страховку. А попробуй докажи. И глубину выбрали триста метров — не так легко поднять.

Рогов в ответ усмехнулся:

— Они не дураки. А ну как поднимем и увидим, что корпус цел, открыты кингстоны, известим, поднимется в прессе шумиха, у них дело до суда дойдет? Поэтому и выбрали такую глубину.

Сейчас перехватчик обегал свой район, «просвечивая» пространство радиолокатором далеко вокруг себя. Привычно подбрасывало на невидимых волнах, и снова знакомое биение корпуса, вибрация. Изотов стоял за штурвалом. Эту привычку он перенял у Субботина.

Вступив в командование кораблем, он сразу заявил экипажу, что никаких изменений не произойдет и новую метлу он изображать не станет. Может, поэтому, как и Субботин, он не стал садиться в кресло у своего пульта и тоже ворчал на Мефиступола, отодвигая его носком ботинка к стенке:

— Чего развалился? Наступлю ненароком на лапу или ухо. Визг поднимешь.

Через полчаса после выхода из базы Рогов вдруг попросил Изотова разрешить несколько раз прогнать машины по всему диапазону оборотов. Хотя приборы показывали нормально, Рогов объяснил, что приемистость двигателя правого борта изменилась. Он несколько медленнее наращивает обороты с увеличением подачи топлива рукояткой управления. Рогов запросил сидевшего в выгородке у машин Бурмистрова, тот ответил, что тоже обратил внимание на приемистость правого двигателя, это заметно и по приборам и по гулу машины.

— Но приборы показывают, что все работает нормально, — сказал Изотов.

— Все это верно, машины работают, как положено, но что-то не так, — Рогов пожал плечами. — Мы пополнились топливом, может сорт немного не тот? Но я сам видел лист анализа. И тогда бы на это реагировали одинаково оба двигателя. Г-мм…

Прогнав двигатели несколько раз от самого малого до самого большого числа оборотов, Рогов сказал:

— Михаил Алексеевич, прошу разрешения подменить Бурмистрова, побуду поближе к двигателям.

— Добро.

Сейчас Бурмистров сидел на месте Рогова. Худощавое лицо главстаршины было замкнуто-спокойным. Изотов подметил, что Бурмистров целиком поглощен управлением двигателями и только изредка взор его устремляется куда-то сквозь приборную доску, губы сжимались плотнее, их уголки опускались вниз. Но ненадолго, видимо, усилием воли главстаршина прогонял набегавшую мысль, и снова лицо его обретало спокойствие. Изотов догадывался, что Бурмистров очень сильно тоскует по дому, по жене…

Мерно гудели машины перехватчика. Мысли старшего лейтенанта Изотова прерывали доклады сигнальщиков, радиста, радиометриста. Шарахались в стороны чайки, медленно поворачивался подернутый предвечерней дымкой горизонт. В тесной боевой рубке каждый четко выполнял свои обязанности, а мысли сами по себе возникали в мозгу, то уносились далеко-далеко, то возвращались к самому повседневному, сегодняшнему.

Рогов по трансляции попросил Изотова разрешить снова прогнать машины по всему диапазону оборотов.

Перехватчик замедлил ход, взбил корпусом буруны, потом снова вышел на крыло, пролетел несколько минут самым полным ходом, снова замедлил бег и пошел нормально.

Рогов спросил у Бурмистрова:

— Заметили что-нибудь?

— В общем-то двигатель работает нормально, — ответил в микрофон главстаршина. — Но что-то немного не то.

— Да-да. Надо повнимательней присматриваться к правому двигателю.

— Время поворота на курс триста тридцать, — доложил лейтенант Волков.

— Есть, — ответил Изотов и повернул штурвал, стараясь не дать кораблю рыскнуть, проскочить заданный курс, понимая, что за новым командиром корабля вольно или невольно наблюдают все члены экипажа. Вот и Бурмистров нет-нет да и бросит на Изотова короткий внимательный взгляд.

Плотный гул машин заполнял рубку. В динамиках звучали команды и доклады, прерывая мысли каждого. И они, мысли, словно машины на переезде, — постоят у шлагбаума, подождут, когда пройдет поезд, и трогаются дальше.

Когда Изотов, приняв от Субботина корабль, заявил перед строем, что он будет строже и требовательнее, чем его предшественник, матросы вдруг оживились и даже повеселели. А Изотов действительно стал требовательнее Субботина, а порой и придирчивее. Однажды, проверяя состояние корабля, он при всех накричал на акустика Горелова, обнаружив, что тот не тщательно прибирает на своем боевом посту, и даже обозвал шалопаем и неряхой. Горелов не обиделся, а только отвечал растерянно: «Есть. Исправлюсь. Больше этого не будет». И все, может быть, только потому, что матросы поняли: командир возмутился откровенно, от всей души, чисто по-человечески. Матросы потом накинулись на Горелова: «Лопух ты чертов, такого спокойного человека вывел из себя!» И никто бы не удивился, если бы Изотов после ругани извинился перед матросом. Это он мог сделать, и все бы поняли, что это тоже от души. Обычно Изотов, заметив непорядок, подзывал виновного, молча указывал ему, смотрел укоризненно и уходил, а виновник, торопливо ответив «есть», сразу принимался за работу.