Позже Этьен Марсель выступил перед своими сторонниками на Гревской площади. Большая открытая площадь плавно спускалась к Сене, где вдоль берега были причалены баржи с зерном. Ганза речных торговцев недавно приобрела здесь в качестве штаб-квартиры Дом с колоннами, внушительный особняк, возвышающийся с восточной стороны, на месте, которое с тех пор занимает парижская Ратуша (мэрия). Марсель понимал всю чудовищность своего поступка и опасность, которой он себя подверг и хотел заручиться одобрением толпы. Обращаясь к собравшимся из окна, он сказал, что они действовали на благо королевства, а убитые были "лживыми, злыми людьми и предателями", которые заслуживали смерти. Он призвал их поддержать его. Тысячи людей "в один голос" закричали, что они принимают этот поступок как свой собственный и готовы "жить и умереть" вместе с Этьеном Марселем. Затем Марсель повел их обратно через мост во дворец. Толпа была настолько велика, что заполнила весь двор перед Галереей Мерсье, когда Марсель и его последователи во второй раз поднимались по большой лестнице. Дофин все еще находился в своих покоях, где они его оставили. Из окон были видны тела маршалов, распростертые на мраморной мостовой внизу. Марсель сказал Дофину, что у того нет причин опасаться за свою безопасность. То, что было сделано, было сделано по воле народа и во избежание еще худших несчастий. Он призвал Дофина показать, что тот находится в единстве со своими подданными и ратифицировать убийство маршалов. Он должен был простить совершенные убийства. Молодой принц не мог сопротивляться. Он ответил, что сделает все, о чем его просил Марсель, и "молился, чтобы парижане были его добрыми друзьями, как и он их". Вечером парижане доставили во дворец тюки красной и синей ткани, чтобы Дофин, королевские принцы и чиновники администрации облачились в цвета восстания, которое они теперь как бы одобряли. Поздним вечером, когда уже стемнело, тела двух маршалов увезли на телеге, чтобы тайно похоронить в церкви Сент-Катрин у восточной стены города. Духовенство было настолько подавлено событиями этого дня, что не стало погребать тела, не поинтересовавшись предварительно у купеческого прево, нет ли у него возражений на этот счет[520].

Марсель и его сподвижники сомкнули свою хватку на том, что осталось от французского государства. Делегаты Генеральных Штатов, все еще остававшиеся в Париже, были созваны в монастыре августинцев на левом берегу Сены, где перед ними в присутствии толпы вооруженных горожан выступил Роберт де Корби, радикальный делегат от Амьена, пытаясь убедить их, что маршалы были убиты по веским и уважительным причинам. Делегаты были вынуждены торжественно ратифицировать этот акт. Марсель направил письма в главные города северной Франции, призывая их одобрить поступок парижан и предлагая им продемонстрировать свою солидарность, надев одежды красно-синих цветов. 24 февраля 1358 года Совет Дофина был реорганизован на публичном заседании в Большом зале Парламента. Многие из его старых членов к этому времени покинули столицу. Совет был тщательно очищен от тех, кто открыто враждовал с восставшими, и в течение следующих трех недель ряды советников пополнили несколько видных парижан, включая Марселя, Туссака и Роберта де Корби. 1 марта Дофин официально принял титул регента королевства и стал скреплять государственные акты собственной печатью, в которых имя короля отсутствовало. Но хотя печать была его, решения принимались Робертом Ле Коком и его сторонниками[521].

Через несколько месяцев после убийства маршалов, когда оставшиеся в живых участники были допрошены следователями, они заявили, что за этим стоял король Наварры. Один из них даже сказал, что на самом деле целью было убийство Дофина и приход к власти Карла. Однако нет никаких оснований верить признаниям этих замученных несчастных людей. Февральское восстание 1358 года было чисто парижским делом. Для лидеров восстания это был расчетливый ответ на то, что они считали попыткой офицеров Дофина силой отменить постановления Генеральных Штатов; для толпы охваченных паникой горожан — спонтанная реакция на известие о том, что Дофин, похоже, собирается ввести свои недисциплинированные войска в столицу, и подвергнуть опасности жизнь и имущество парижан. Но хотя король Наварры не был зачинщиком беспорядков 22 февраля, он, несомненно, был их главным бенефициаром. Марсель прекрасно понимал, что несмотря на все обещания неприкосновенности участников убийства маршалов, которые он вырвал у Дофина, он нажил себе смертельного врага. Возможно, он даже догадывался, какой эффект убийство маршалов произведет в провинциях, где эта новость вызвала всплеск поддержки Дофина, как только она начала распространяться. Марселю нужен был любой союзник, которого он мог найти. Поэтому вечером в день убийства маршалов купеческий прево приехал в Наваррский отель и добился аудиенции у вдовствующей королевы Жанны Наваррской. Согласно сообщениям, он попросил ее организовать срочный приезд Карла Наваррского в Париж[522].

26 февраля 1358 года Карл Наваррский вернулся в Париж с большим вооруженным эскортом и расположился в Нельском отеле, на левом берегу Сены напротив королевского дворца. В течение последующих двух недель Роберт Ле Кок, Этьен Марсель и две вдовствующие королевы в обстановке строжайшей секретности вели переговоры о соглашении, по которому в обмен на поддержку и защиту от восставших со стороны короля Наварры Дофин должен был удовлетворить многие из непомерных требований Карла. Правда, Дофин не отдал ни Шампань, ни Нормандию, но согласился предоставить Карлу большую территорию в Пиренеях, включая графство Бигорр, все графство Макон на востоке Франции и еще земли с доходом не менее 10.000 ливров в год, которые должны были быть определены дополнительно. Кроме того, Дофин должен был финансировать из своих несуществующих средств постоянную армию для короля Наварры численностью в 1.000 человек, которую Карл мог использовать по своему усмотрению. 13 марта 1358 года король Наварры покинул Париж. Он добился своего в значительной степени без каких-либо усилий с его стороны[523].

Но за стенами Парижа концентрировались враги. Джеймс Пайп согласился соблюдать краткое перемирие, предположительно купленное за деньги, которое было продлено в марте, пока король Наварры торговался с Дофином в Нельском отеле. Когда на второй неделе марта срок перемирия истек, Пайп начал новое наступление. Из своего штаба в Эперноне его люди начали серию опустошительных набегов вдоль Орлеанской дороги к югу от Парижа. 12 марта 1358 года они за один день разграбили Арпажон и Монлери. Сопротивление было спорадическим и неорганизованным. Небольшие гарнизоны не получавшие жалованья бежали при первом появлении врага или бесстрастно взирали из своих цитаделей на царивший внизу хаос. Роберт Ле Кок и его коллеги по Совету Дофина чередовали призывы к сопротивлению с умиротворением. 15 марта 1358 года они приказали Пьеру де Вилье, командующему войсками в столице, очистить дороги на Шартр и Орлеан. На следующий день в Эпернон был отправлен эмиссар, чтобы попытаться купить у Пайпа еще одно перемирие. Обе попытки потерпели неудачу.

К бесчинствам англичан и наваррцев добавилась все более ожесточенная реакция аристократии Иль-де-Франс против парижского восстания. Мелкий дворянин Пьер Бег де Виллен, который был другом Роберта де Клермона, в марте объявил личную войну городу Парижу. Он собрал большую группу единомышленников и начал совершать набеги вдоль дорог и речных путей в районе леса Фонтенбло, расположенного к юго-востоку от Парижа. Пьер представлял для парижан еще большую угрозу, чем Пайп. В течение двух дней в марте ему удалось занять Корбей, крупный речной порт на Сене, где продовольствие из Бри и Гатине перегружалось на баржи для доставки на парижские рынки. Это событие вызвало замешательство в городе, поскольку временно лишило население основного источника зерна. Купеческий прево должен был собрать отряд горожан и солдат, чтобы освободить Корбей от врага. Но хотя Бег де Виллен был быстро изгнан из Корбея, а Сена вновь открыта для движения судов, невозможно было остановить прогрессирующую оккупацию небольших замков и сельских деревень. К концу марта 1358 года большая часть Иль-де-Франс к югу от Сены находилась под контролем врагов того или иного рода, а кольцо пожаров приблизилось на расстояние десяти миль к стенам Парижа[524].