Известие о письмах короля вызвало беспорядки на улицах Парижа. В течение нескольких минут после первого их оглашения начали собираться толпы. Весь город был приведен в состояние готовности, опасаясь переворота со стороны сторонников короля. Все ворота на южной стороне города были закрыты. Стража была усилена. На улице были вырыты траншеи, а на перекрестках улиц вновь натянули тяжелые цепи. Три эмиссара приехавшие из Бордо были засыпаны оскорблениями. Они вынуждены были бежать, спасая свои жизни. Дофин, который теперь был фактически узником в  Лувре, оказался под неодолимым давлением Роберта Ле Кока и Этьена Марселя, а также постоянного комитета Генеральных Штатов, который отвечал за надзор за сбором субсидий. 10 апреля 1357 года Дофин был вынужден издать личную прокламацию, отменяющую приказы своего отца. По улицам вновь забегали глашатаи, объявляя, что налоги, назначенные в марте, будут собраны, несмотря на приказ короля, и что Генеральные Штаты все-таки соберутся вновь. Чтобы дать время на устранение путаницы, собрание было перенесено на конец апреля[464]. Весть об этом акте неповиновения так и не дошла до французского короля. 11 апреля 1357 года, на следующий день после прокламации Дофина, Иоанн II в сопровождении большинства важных государственных пленников взошел на борт корабля Sainte  Marie в Бордо. Sainte  Marie отплыла из Жиронды вместе с остальным флотом принца и прибыла в Плимут 5 мая 1357 года[465].

Когда 30 апреля Генеральные Штаты собралось вновь, несколько дней ушло на обсуждение приказов короля. Они ничего не могли с этим поделать, кроме как подтвердить налоги и немного облегчить бремя, предусмотрев выплату их в рассрочку каждые два месяца в течение года. Но французы, как известно, не желали платить налоги во время перемирия, даже если их государь не приказывал им беречь свои деньги. Начисление и сбор нового налога контролировались комиссией Генеральных Штатов в Париже, которая была сформирована из представителей всех трех сословий, и местными комиссиями ― élus (избранниками). Это в значительной степени зависело от сотрудничества налогоплательщиков из церковников и дворянства (которые платили львиную долю) и богатых жителей городов. В Нормандии, которая была главной зоной военных действий на севере, города продолжали платить. Но духовенство и дворянство категорически отказались. В других местах приказы короля не платить с благодарностью выполнялись, а попытки собрать налог встречали насилием. Когда élus прибыли в графство Форез, их встретили офицеры графа, которые сообщили им, что ни он, ни его подданные не давали согласия на этот налог, и поэтому он не будет уплачен. Elus вернулись через несколько дней с отрядом солдат и открыли сборный пункт в Монбризоне. Они оштрафовали офицеров графа и арестовали его сборщика налогов. Но не успели они приступить к сбору денег, как вокруг здания собралась толпа, созванная звоном колоколов и звуками труб и возглавляемая супругой сборщика. Люди выломали двери топорами и изгнали élus из города. Форез находился далеко на востоке Франции, куда еще не проникли английские армии и рейдовые отряды. Но позиция форезцев была весьма распространена даже там, где опасность была непосредственной, а необходимость в военном налогообложении очевидной. В Лангедоке лейтенант короля Жан Арманьяк созвал представителей дворянства и городов в Тулузу в начале мая 1357 года. Лангедок не был затронут ни решениями Генеральных Штатов в Париже, ни их отменой королем. Он предоставил свой собственный налог. Но поскольку предоставление налога было обусловлено отсутствием перемирия, Арманьяку требовалось согласие делегатов на его дальнейшее взимание. Делегаты разрешили ему собрать половину налога. Но даже это было слишком много для некоторых из их избирателей. Как только решение было принято, у штаб-квартиры Арманьяка в замке Нарбона начали собираться толпы. 9 мая 1357 года они атаковали здание с помощью осадных машин, крича "Смерть предателям!", и подожгли его горящими стрелами. Арманьяк был вынужден приостановить сбор налога и скрытно бежать из замка ночью. Толпа отпраздновала свою победу, разграбив здание и бесчинствуя на улицах, грабя дома королевских чиновников и уничтожая архивы сборщиков налогов. Тулуза оставалась под контролем восставших в течение нескольких недель. То, что в этих местах удалось сделать с помощью насилия, в других частях Франции было достигнуто с помощью пассивной обструкции. 10 мая 1357 года Дофин объявил очередной мораторий на выплату королевских долгов. За лето от сборщиков налогов в городах Лангедойля поступило немного денег. Было собрано менее пятой части теоретического дохода от налога. Правительство было банкротом и импотентом[466].

Бордосское перемирие прямо предусматривало его нарушение. Извечная проблема подчиненных командиров, которая разрушала все предыдущие перемирия, была решена с помощью положения о том, что ни одна из сторон не должна считаться нарушившей перемирие, если такие люди продолжают воевать, при условии, что начальники их не поддерживают. Особое исключение было сделано для герцога Ланкастера, который, по любому, был одним из королевских должностных лиц. Он объявил взятие Ренна делом своей чести и до сих пор, спустя более чем шесть месяцев, осаждал его. Ланкастер должен был получить уведомление о перемирии и приказ принца Уэльского отказаться от осады. Если же он отказывался это сделать, то ему разрешалось номинально овладеть городом с двадцатью своими людьми и удерживать его до получения личного приказа короля Англии об отступлении. Если он откажется подчиниться то и тогда, перемирие останется в силе, но Ланкастер будет считаться ведущим свою личную войну против сторонников Карла Блуа, в которую не смогут вмешаться ни король Англии, ни французское правительство[467].

Герцог Ланкастер оказался таким же упрямым в защите своей чести, как все и ожидали. В ответ на объявление перемирия он заявил, что поскольку он сражается не только за Эдуарда III, но и за молодого Жана де Монфора, он не обязан отступать и не может сделать это должным образом. Он отказался снять осаду с Ренна ни в ответ на приказ принца, ни в ответ на приказ короля, когда в свое время он его получит. Он также не согласился довольствоваться номинальной и временной оккупацией города. Только в июле, когда Карл Блуа собирал новую армию из бретонцев для деблокады города, а английский король испытывал сильное дипломатическое давление со стороны двух кардиналов в Лондоне, Ланкастер наконец получил приказ, сформулированный так, что было видно, что от него действительно ожидают его выполнения. Эдуард III послал Ричарда Тотешема, чтобы подкрепить приказ сообщением из уст в уста. Однако к тому времени, когда Тотешем достиг Ренна, Ланкастер уже заключил свою собственную сделку с представителями Дофина. Ему заплатили 100.000 экю за его "расходы" в дополнение к 40.000 экю, которые он заработал на выкупе пленных, захваченных во время осады. Чтобы сохранить лицо, был придуман сложный фарс. Герцогу официально вручили ключи от Ренна и разрешили послать в город небольшой отряд, чтобы водрузить на стене его знамя. Затем он торжественно вернул ключи французскому капитану города, взяв с него обязательство передать город в соответствии с условиями мирного договора, который должен был быть заключен между двумя королями. Формально никто не проиграл. Но это было первое крупное поражение, которое потерпел человек, который в течение пятнадцати лет был самым успешным полководцем Эдуарда III[468].

Когда Ланкастер покинул Бретань, он назначил Роберта Ноллиса и Джеймса Пайпа, двух главных английских капитанов в западной Франции, заботиться о его интересах в Нормандии. У таких людей не было ни сил, ни желания контролировать своих хищных соотечественников, и в течение следующих недель весенний прилив авантюристов охватил Нижнюю Нормандию и Мэн. В итоге в регионе появились выдающиеся гасконские капитаны. Баскон де Марей, пропавший из виду после участия в убийстве Карла Испанского, внезапно вновь появился в Нормандии во главе нескольких отрядов наваррцев и присоединился к гарнизону Авранша. Свежие партии буйных молодых людей из Англии пересекли Ла-Манш. Они уезжали как пехотинцы и пажи, а возвращались как опоясанные рыцари обладавшие солидными состояниями, писал хронист Найтон[469]. "Орда юнцов", — называл их консервативный сэр Томас Грей; неизвестные, некоторые из них были простыми лучниками, которые быстро включились в эту войну замков без длительного обучения владению оружием, которое было у него и ему подобных. Наплыв добровольцев подстегнул амбиции английских капитанов на западе Франции и чрезвычайно расширил диапазон и масштаб их операций. Томас Фогг, капитан Ланкастера в Домфроне, начал череду самостоятельных амбициозных военных предприятий, захватывая замки у французов и даже выкупая их у других гарнизонов герцога Ланкастера и переводя их под свое личное командование. Менее крупные отряды группами по дюжине-другой человек выходили из крупных крепостей на просторы окрестных деревень, устраивая свои базы в поместьях, церквях и аббатствах. Незащищенный фермерский дом, например, поместье Водри, расположенное недалеко от Вире, в котором жили две старушки, мог быть захвачен двумя-тремя головорезами и за несколько недель превращен в мощный форт, способный выдержать продолжительный штурм армии из нескольких сотен человек. Вире был окружен со всех сторон подобными импровизированными фортами, как и многие другие крупные города. Например, важная дорога дорога из Байе в Кан, могла быть перекрыта по желанию миниатюрными гарнизонами двух преобразованных в форты монастырских церквей. Даже второстепенные дороги становились непроходимыми без конвоев двух, трех или более командиров гарнизонов округа. Большинство мест выживало только благодаря тому, что принимало защиту ближайшего гарнизона, независимо от его национальности, и платило ему patis. Но в Нижней Нормандии были районы, где деревни, хутора и придорожные фермы были полностью заброшены, поскольку их жители укрылись за стенами городов или в пещерах, болотах и лесах. Главные города, обнесенные стенами, Байе, Кан и Руан были захлестнуты потоком беженцев. "Вся Нормандия была охвачена войной от Мон-Сен-Мишель до Э", — писал современник[470].