Главным желанием Иоанна II было освобождение, и ради этого он был готов пожертвовать почти всем. Но его подданные видели ситуацию в другом свете. Пленение короля было осложнением и неудобством, поводом для размышлений о злобе судьбы и причиной вакуума законной власти, который, казалось, мог быть заполнен насилием. Но его освобождение было далеко не главным приоритетом. Дофин обратился к Генеральным Штатам в Париже с просьбой о субсидиях на выкуп его отца, но их интересовали только налоги для более эффективного ведения войны. Граф Арманьяк обратился с тем же требованием в Тулузе и получил такой же ответ. Представители Лангедока приказали объявить годовой траур в честь пленения короля, но они ничего не сделали для его освобождения. К концу 1356 года группа людей, окружавших Иоанна II в Бордо, поняла, что нет никаких шансов на то, что он когда-либо будет выкуплен, кроме как в рамках всеобщего мира. В результате они стали все больше выступать против продолжения войны и все больше склонялись к тому, чтобы видеть в радикальном патриотизме Генеральных Штатов главное препятствие для его освобождения. "Вы должны понять, — писал Иоанн II Этьену Марселю в декабре, — что вы никогда не вернете меня, развязав войну: единственный путь — переговоры"[432].

Первым побуждением Иоанна II было договориться со своими английскими пленителями в Бордо. Они, по крайней мере, находились рядом. Но они ничего не смогли бы сделать без указаний из Вестминстера, которые не спешили поступать[433]. Следующим шагом стало обращение к двум папским миротворцам. К сожалению, старший из них, Талейран де Перигор, был в значительной степени дискредитирован в глазах англичан тем энтузиазмом, с которым некоторые члены из его окружения бросились в битву при Пуатье на стороне Франции. Его коллега, Никколо Капоччи, сохранял беспристрастность. Но он жестоко поссорился с Талейраном и удалился в Париж, где пытался выполнять свою личную миротворческую миссию, не обращая внимания на параллельные усилия Талейрана и Папы и на растущую ярость обоих. В течение нескольких недель в октябре и ноябре 1356 года он вел безрезультатную переписку с английским правительством, используя в качестве посредника англизированного итальянца по имени Хью Пелерин, который несколько лет служил сборщиком папских доходов в Англии. Но Эдуард III не хотел делать никаких шагов к заключению мира. Как он отметил, вряд ли можно ожидать, что он будет вести переговоры с французами, когда невозможно узнать, кто их представляет[434].

Французский король уже пытался применить другой подход, на этот раз через посредничество императора Карла IV. Карл IV был сыном Иоганна Люксембурга, короля Богемии, франкофила, который погиб знаменитой и нелепой смертью в рядах французской армии в битве при Креси. Император воспитывался при французском дворе. Его сестра была первой супругой Иоанна II. Все его личные симпатии должны были быть на стороне короля Франции. Проблема заключалась в том, что он практически не имел влияния на английского короля. За несколько месяцев до битвы при Пуатье, когда Иоанн II был встревожен масштабами военных приготовлений Эдуарда III, он планировал отправить Дофина на имперский Сейм, который должен был состояться в Меце в мае. Официальной целью этого визита было преподнести императору в дар два шипа из тернового венца, хранящегося в церкви Сент-Шапель в Париже. Но на самом деле король хотел заручиться помощью императора в организации международной мирной конференции, чтобы договориться с Англией. К сожалению, Сейм был отложен, и план остался нереализованным. Условия стали еще более бесперспективными, когда этот план был возрожден в октябре после битвы при Пуатье, которая была проиграна. На этот раз идея использовать посредничество императора исходила от Папы Иннокентия VI. Но она была с энтузиазмом подхвачена пленным королем. В конце октября архиепископ Санса был условно освобожден и получил разрешение на поездку в Париж. Он прибыл туда в начале следующего месяца в последние дни работы Генеральных Штатов. Похоже, он привез с собой план посещения Дофином императорского Сейма, который должен был открыться в Меце в декабре. Вряд ли можно было найти более неудачное время для отъезда Дофина из Франции или более безнадежное дипломатическое предприятие. Эдуард III не собирался вступать в преждевременные переговоры с французами в Германии. Когда в начале ноября 1356 года посланники императора прибыли ко двору Эдуарда III, чтобы пригласить его принять участие в конференции в Меце, он не стал отказываться. Но его ответ был шедевром благожелательности и словесной шелухи[435].

Эдуард III так же ясно, как и Иоанн II, понимал, что в его интересах удерживать пленника до тех пор, пока его не удастся дорого продать в рамках общего мира. И он не торопился. Его положение, как ему казалось, могло только улучшаться по мере распространения политических беспорядков во Франции и созревания его собственных стратегических планов. Нил Лоринг, рыцарь, которого принц Уэльский отправил в Англию, чтобы узнать о намерениях короля, задержался при дворе на несколько недель и вернулся в Гасконь только в конце декабря 1356 года. Тайные инструкции, которые он привез с собой, привели бы французского короля в ужас, если бы он узнал о них. Эдуард III уполномочил своего сына приступить к дипломатическим переговорам. Конференция с представителями короля и правительства в Париже должна была открыться 6 января 1357 года. Принц Уэльский должен был использовать этот случай, чтобы проверить, насколько можно склонить французов к уступкам, но не соглашаться ни на что со своей стороны, кроме, возможно, перемирия на ограниченный срок. И даже это должно было исключить вопрос о Нормандии и Бретани. Эдуард III планировал возобновить крупномасштабную войну летом. По его мнению, принц выполнил свою задачу в Гаскони. Инструкции ему заключались в том, чтобы после окончания конференции по прошествии некоторого времени, он вернулся в Англию, взяв с собой короля Франции[436].

Пока готовились эти инструкции, Дофин уже был на пути в Мец, как и повелел его отец. Он покинул Париж 5 декабря 1356 года и величественно продвигался по северо-восточной Франции в сопровождении телохранителей из ливрейных арбалетчиков и свиты из 2.000 человек. Пышность его путешествия истощила доходы казны и вызвала недоброжелательные отзывы в Париже. Вместе с Дофином путешествовали несколько освобожденных пленников из Бордо, архиепископ Санса, граф Танкарвиль и Жан де Бусико, а также два министра правительства в Париже, которые были ближе всего к Иоанну II: Пьер де ла Форе и Симон Бюси. В Меце к ним присоединился кардинал Перигорский. Французы присутствовали на грандиозных церемониях, сопровождавших заседания имперского Сейма. Они раздавали щедрые подарки в огромных масштабах и ели и пили на пирах сказочной роскоши. Но они почти ничего не добились. Император возобновил старый договор о дружбе между Францией и Германией, который был в значительной степени урезан с тех пор, как он был впервые заключен в 1347 году. Он одолжил своему племяннику 30.000 ливров на его расходы. Но с освобождением из плена французского короля ничего нельзя было поделать. Эдуард III проигнорировал это дело и не послал никого представлять его интересы на имперском Сейме[437].

В отсутствие Дофина Париж взорвался восстанием. Поводом послужило повторение извечного недуга французских государственных финансов — манипуляции с чеканкой монеты. Правительство выбрало самый неудачный момент. Но у него не было выбора. С лета не поступало практически никаких налогов, и манипуляции с монетой были единственным ресурсом, к которому оно могло прибегнуть. Иоанн II дважды обесценивал монету во время похода принца Уэльского по Франции, один раз в начале августа и еще раз за неделю до битвы при Пуатье. После битвы офицеры Дофина продолжили этот процесс, тайно уменьшая содержание серебра в монетах еще больше. Этот процесс ускорился осенью, когда Дофин порвал с Генеральными Штатами, а военная ситуация в Нормандии ухудшилась. Мастерам монетных дворов было приказано увеличить темпы производства, не обращая внимания на обесценивание монеты. Новые монеты, которые хранились в резерве, были выпущены в обращение вместе с остальными. Затем, когда эти запасы были исчерпаны, правительство опубликовало указ, согласно которому новые монеты становились законным платежным средством. Например, серебряный су, который, вероятно, был самой распространенной серебряной монетой, стал стоить в всего три турских денье вместо восьми. Этот указ был доведен до сведения парижских менял 7 декабря 1356 года. Всего три дня спустя, 10 декабря, на улицах Парижа был провозглашен новый указ. Этот документ, который был тайно подготовлен в конце ноября, но придержан до тех пор, пока монетные дворы не исчерпали запасы старой монеты, объявлял об изъятии всей существующей монеты (кроме золотого экю) и замене ее новой с несколько увеличенным содержанием серебра. Моннаж должен был составить почти 40%. Эти меры были цинично задуманы для увеличения доходов короны и защиты интересов традиционных противников девальвации монеты: церкви и крупных землевладельцев-аристократов, взимавших фиксированную денежную ренту со своих арендаторов. Но они были слишком обременительны для купеческих сообществ больших городов и массы городских наемных рабочих, и они были анафемой для радикалов из Совета восьмидесяти. В Париже это вызвало взрыв недовольства. Этьен Марсель и его союзники из ганзы речных торговцев приказали бойкотировать новые монеты. 12 декабря Марсель явился в Лувр с делегацией видных граждан Парижа, чтобы потребовать полной отмены постановления[438].