Амун и Камазу невесело переглянулись. Сокол на плече загадочного мужчины встревоженно встрепенулся.

— Девы, живущие здесь, чисты и душой, и телом, им нельзя ни под каким предлогом вступать в запретную связь с противоположным полом, только если Анубис не призрит, и поэтому без надобности в храме держать ещё и повитуху, — развёрнуто пояснил служитель культа.

Девушка внимательнее присмотрелась к нему. Тот был взволнован и искренне переживал.

— Ближайший маммизи* в одном восходе Луны отсюда, господин, — пояснил мужчина, скрывающий под чёрной маской лицо, — будущая мать может и не выдержать ожидания.

«Интересно, почему Камазу так расстроен?» — спросила себя девушка и чуть прищурилась, пытаясь понять источник его чувств.

Повисло тяжёлое молчание, в котором каждый соображал, что же делать дальше. Наконец Линда не выдержала.

— Жрец, дозволь обратиться? — спросила учёная и увидела, что он кивнул, продолжила далее: — Почему ты так переживаешь?

Камазу помрачнел и взглянул на Амуна. Тот без слов всё понял и с лёгким поклоном покинул залу. Служитель культа не смотрел на девушку — он отвёл глаза в сторону.

— Анубис послал тебя, но вчера, рехет, ты ясно дала понять, что не расположена ко мне, ты не захотела возлечь со мной на брачное ложе, — он нервно вскинул руку, чтобы Линда промолчала, когда та было открыла рот, но в жесте и в голосе мужчины не было упрёка, — я неправильно истолковал знаки бога, которому служу и душой, и телом, — жрец слегка вздохнул и наконец-то взглянул Линде в глаза, при этом они искрились от надежды на счастье. — Эта женщина пришла следом за тобой, неся в себе дитя, её нашли в пустыне, недалеко от того места, где когда-то появилась ты в сопровождении чёрного саба, не это ли судьба?

Линде вывод жреца показался неочевидным: то, в чём был так уверен Камазу, она не могла принять рациональным чутьём. Но она видела, что тот цепляется за призрачную надежду на внезапно свалившегося на его лысую голову ребёнка, как утопающий за соломинку. В этом времени и мире, считающийся стариком, вполне себе молодой мужчина уже не надеялся на то, что у него когда-то может появиться наследник. А ещё учёная испытывала по отношению к нему благодарность за то, что он приютил её в храме и был тактичен с ней.

— Тебе важно, жрец? — спросила девушка, задумчиво убрав волосы за спину, ощущая, что сейчас решается на то, что может у неё и не получиться.

— Да! — жрец сказал так отчаянно, несдержанно, как будто молился, так же неистово и с надеждой.

— Я помогу, — пообещала Линда.

— Она слаба, очень, её нашли истощённую и ничего не видящую, ослепшую от солнца и песка, я не знаю, каким чудом она нашла Ассиут, — Камазу всё ещё изумлялся и сжал губы, стремясь скрыть сильное переживание.

— Сделаю всё возможное, чтобы дитя и мать были живы, — твёрдо уверила она того.

Но когда учёная увидела роженицу, то почувствовала, как волосы на её голове зашевелились от ужаса. Девушка лежала на плотном высоком матрасе из листьев пальм, кинутом на пол. Она была худа, а кожа местами обгоревшими струпьями свисала с ног и ступней, на руках — язвы, полные гноя. Тёмные волосы залипшей паклей свалялись на голове, беспорядочным комом торча с её одной стороны. Линда взглянула на несчастную, что-то бубнившую себе под нос, и растерянно оглянулась на Камазу. Затем снова обратила свой взор на девушку, которая, вероятно, совсем недавно только-только достигла своего совершеннолетия. На её тело целомудренно была наброшена тонкая ткань, словно паутинка, впрочем, не скрывшая крови в межножии.

— Мне нужно много чистой горячей воды, неиспользованные ткани и две помощницы, крепкие девочки, которых не вывернет от увиденного, — девушка словно бы отстранилась от того, что происходило вокруг, роды ей принимать не приходилось, но анатомию она знала хорошо, одно только её удручало, и она поделилась своими опасениями со жрецом, — роженица слепа и сильно измождена, не ела и не пила, наверное, долгое время, и ребёнок…

На лбу Камазу выступили капельки пота. Он легко догадался, о чём ему хочет поведать рехет.

— Ты обещала мне, пришедшая с сабом, — взгляд жреца стал стальным, как острый нож, как и голос.

Линда ничего не ответила, вместо этого прошла к лежавшему перед ними и корчившемуся в родовых муках дару пустыни.

«Не многовато ли для такого маленького промежутка времени посланниц Инпу?» — эта мысль промелькнула в сознании Линды настойчивым набатом, и она вновь вгляделась в лицо девушки, которая слеповато водила им из стороны в сторону.

Где-то на фоне раздумий и сомнений Камазу распорядился принести всё то, что просила Линда.

Измученная девушка не могла сопротивляться присутствующим, у неё не было сил, но, без сомнения, она боялась, страшилась того, чего не могла увидеть, и безотрывно шептала:

— Я — дочь своего отца, я — дочь своего отца, я — дочь своего отца…

Прежде всего её следовало успокоить, и Портер уселась рядом с ней на колени, взяв за ладонь, затем слегка помассировала хрупкие плечи. Она хотела вывернуться из рук Линды, попыталась закрыться, как будто боялась, что её вот-вот ударят, начав группироваться, желая спрятаться, стать как можно меньше, из груди рвались рыдания, невероятными усилиями сдерживаемые ею, но учёная мягко, но настойчиво мяла кожу шеи и без умолку приговаривала.

— Тебе хотят помочь… Ты в храме Инпу, здесь облегчат твои страдания, здесь тебя защитят и вылечат твои раны, дадут кров и пищу, ты не будешь ни в чём нуждаться, твоё дитя родится здоровым, — увещевала её Линда, пытаясь успокоить.

Девушка замерла, прекратив все движения, и слепо, но безошибочно уставилась в лицо рехет. Той в эту секунду показалось, что она прозрела. Неожиданно незнакомка расхохоталась и одновременно зарыдала, в бессилии откинувшись спиной на матрас, но затем её рука крепче ухватилась за руку Линды, и она, что есть силы, прошептала, как будто это было посланием ей:

— Я есть дочь своего отца…

Через короткое время, в течение которого учёная успела осмотреть девушку и сделать вывод, что ребёнок ещё жив, ей с поклоном принесли всё, что она просила, две рослые девушки. Они, не моргая, с ужасом глядели на роженицу. Ужаснулась и рехет, ей открылось намного больше, чем помощницам. Приготовившись к процедуре и мысленно моля всех богов этой вселенной — и настоящих, и выдуманных — о помощи, морально собравшаяся Линда присела рядом, чётко следя за тем, чтобы девушка не теряла сознание.

— Пить, — вновь надломленно прошелестела роженица, и Линда смочила её сухие губы.

Портер решила, что сделает всё возможное и невозможное для того, чтобы помочь девушке выжить. Ходить она наверняка не могла, это причинило бы ей ещё больше боли. Линда села к её голове, мягко уложила её, немного сопротивляющуюся, к себе на колени, попросив девчушек смочить тряпку, и оттёрла грязь с её лица, поразившись тому, насколько черты лица незнакомки прекрасны. Роженица затихла, и из её глаз потекли слёзы от ласковых прикосновений учёной. Тёплая вода, которой та омыла её лицо, принесла облегчение. Это чувствовалось. Линда что-то пела ей — она прислушивалась, пока новые схватки не завладевали ею и она вновь не корчилась в родовых муках. Временами темноволосая девушка впадала в сон, приносивший ей успокоение, но ненадолго. Ей не хватало сил, чтобы разрешиться от бремени, и она была близка к тому, чтобы сдаться. Но потуги найденной в пустыне беременной с каждым разом проходили всё слабее и слабее. Две жрицы, приставленные Камазу, беспрестанно находились рядом, подавая воду и тряпки, успокаивая. Так прошло несколько часов, а солнце уже успело скрыться за горизонтом.

Когда в очередной раз слепая не отозвалась на схватки, Линда, помогавшая ей, громко прокричала, пытаясь достучаться до её сознания:

— Что бы ни случилось с тобой в прошлом, не сдавайся сейчас, у тебя есть шанс подарить жизнь тому, кто будет любить тебя крепче всего, потому что нет уз сильнее и надёжнее, чем матери и ребёнка, и любовь его безусловна к тебе, что бы ни было потом между вами, — Линде хотелось разреветься, она гладила девушку по выпуклому животу, пытаясь хоть как-то простимулировать, чувствуя по движениям изнутри, что ребёнок хочет жить.