Та приподнялась на локтях, разрыдавшись и собрав все силы, смогла вытолкнуть из себя младенца. Комнату, а исследовательнице показалось, что стены храма сотряслись, огласил громкий, нетерпеливый, полный болезненного ожидания крик миниатюрной девочки. Линда, быстро омыв маленькое тельце, отрезала и перевязала пуповину, объединявшую младенца и мать, подумав, что теперь их будут скреплять более крепкие узы, и передала девицам, чтобы они запеленали ребёнка. Ставшая матерью роженица облегчённо откинулась на матрас, насквозь пропитавшийся кровью.

— Это дочь, — глухо утвердила, а не спросила мать.

— Д-да, — нечётко произнесла учёная, пробегаясь удивлённым взглядом по измученному лицу девушки. — Напрягись ещё разок, — попросила она девушку — послед вышел мягко, не причинив ей боли. — Отдайте матери ребёнка, положите рядом, как только она отдохнёт немного, её надо переместить на более удобное ложе, — немного задумалась, — и снова нужны будут тряпки, следите за ней, чтобы не было сильного кровотечения, в таком случае зовите меня.

Девочки согласно кивнули и, положив дитя рядом с матерью, унеслись исполнять приказ Линды.

Та уже хотела выйти, как была остановлена словами девушки:

— Инпут не забудет твоей доброты.

Портер улыбнулась, уточнив:

— Это твоё имя?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Ты так нарекла девочку? — догадалась Линда.

Мать кивнула и приложила ребёнка к груди. А обессиленная рехет вышла из небольшого помещения, всего пропахшего кровью, и сползла по стенке рядом с проходом, мелко дрожа и рыдая. На крик младенца примчался Камазу. Мужчина помог ей подняться на не слушавшиеся её ноги и слегка встряхнул исследовательницу. Она вскинула своё лицо, сплошь в дорожках солёной влаги, на него.

— Как… девушка? — спросил он, — жива?

Линда безучастно кивнула.

— А ребёнок? — он словно бы клещами вытаскивал из неё ответы на свои вопросы, начиная злиться.

— Девочка… дочка, — она слабо улыбнулась, — здорова, но ослаблена, — Линда наконец-то включилась в разговор, — нужна кормилица и лекарство для ран матери.

— Хвала богам, — прошептал тот радостно, — всё найдём, но ты… не рада? Всё уже позади… Ты — благословение богов, твоё имя отныне — Бахити**, — затем спросил: — Надеюсь, с девушкой всё будет хорошо?

Линде хотелось закричать от злости и оттого, что она ничем не могла помочь страннице, пришедшей к ним из пустыни, в такой ситуации, мир всегда был жесток к женщине, а уж в те времена тем более.

— Думаешь, с ней будет всё хорошо?! — учёная еле сдерживалась от гнева. — Камазу, её насиловали, жестоко, беременную, я не знаю, отчего её глаза стали слепы и можно ли это вылечить, но очень хочу, чтобы лекари постарались, на её животе множество синяков, её ещё и били, я не знаю, каким ей чудом удалось бежать и от кого, но с ней это сделал какой-то злобный сумасшедший, — затем, повинуясь порыву, прильнула к нему. — Береги её, жрец, пуще ока, её и дитя, которое она тебе принесла, вот твоё благословение, Камазу.

Слуга Великого Тёмного, крепко сжав её плечи, ответил:

— Клянусь всем, что есть на земле, так и будет, Бахити.

Затем поспешил туда, где лежала хрупкая девушка с выпавшими на её долю, одной только ей известными страданиями, которые Линде даже не хотелось себе представлять, потому что такое и с ней могло случиться здесь, если бы не слуги Инпу и её поистине роскошное везение, словно бы сама богиня Рененутет вела её своею рукою по пескам времени. Рукою, которая могла в любое время её оставить.

Ревность и убеждение. Дуат.

Инпу, закрепив дар Сешат у пояса штанов, обещая себе позже разобраться с загадкой богини Судьбы, вошёл в своё жилище и увидел у жертвенника стоявшую к нему спиной стройную девушку, длинные тёмные волосы которой свободно струились по обнажённой коже, спускаясь к ягодицам, затянутым лёгкой, почти невесомой, ничего не скрывающей прозрачной тканью, заставляя гадать, так же ли они сочны и упруги при прикосновении, как и на вид. По подрагивающим плечам женщины понял, что она плачет. Инпу тяжело вздохнул и прошёл к ней, поравнявшись, смотря прямо перед собой. Отчего-то пылающее лицо подставил лёгкому сквозняку, что пробрался в его дом и потревожил и без того грозившее затухнуть пламя жертвенника.

— Ужин моего господина остыл, — произнесла та как будто мягко, но в голосе слышалась досада.

— Я не ужинал, — примиряюще сказал он и, повернув к ней голову, улыбнулся.

— Накажу, чтобы приготовили, — слишком подобострастно проговорила та и уже было хотела ускользнуть, как Инпу остановил её, придержав за ладонь, а затем, поддев подбородок большим и указательным пальцами, заставил посмотреть на себя. Из глаз вновь закапали крупные слёзы, а женщина упорно отводила от него взгляд.

— Что случилось? — спросил он обеспокоенно, чуть встряхнув её лицо.

— Господин больше не желает видеть свою Разию? — она наконец-то посмотрела в его глаза своими, огромными от печали.

— С чего ты взяла? — спросил он озадаченно.

— Тебя нет в храме много ночей и дней, мы с девушками подумали, что ты… что ты… — женщина запнулась, и её лицо побелело.

— Что мне принесли жертву? — спросил он насмешливо. — И ты решила проследить за ритуалом подношения богу, понравилось ли ему?

— Разве любовь не предполагает в себе беспокойства за того, кого любишь, привязанности и истомы в разлуке? — женщина несмело притронулась к его торсу, заставляя вздрогнуть. — Хочу, чтобы мой господин был всегда сыт, всегда пребывал в хорошем состоянии духа и его ничего не тревожило, а я же вижу, что тебя что-то гнетёт, поделись со мной, тебе станет легче, давай я распоряжусь и мы поужинаем вместе? — её ладони скользнули немного ниже, и девушка, не смутившись, заметила, что Инпу напряжён.

Он мягко отстранился и спросил, хмурясь:

— Ты лучше знаешь, что надо богу, верно?

— Стараюсь… — девушка пыталась разгадать причину недовольства любовника и его холодность по отношению к ней. — Стараюсь угадать любое твоё желание.

Анубис смягчился, заметив, что в уголках её прекрасных тёмных глаз вновь начинает собираться влага.

— Не хочу сейчас насыщаться едой или лаской, — мужчина взглянул на жертвенник и, кивнув на него, как будто равнодушно произнёс, словно попеняв девушке, — поддерживай огонь, а то он вот-вот погаснет.

Инпу прикрыл глаза и исчез, оставив Разии тысячу вопросов, сомнения, негодование и ревность. Мысли и намерения привели его в храм подруги. Глаза резанул яркий свет, а слух — какофония смеха и беспорядочной суеты. Возожжённые жертвенники заходились жарким пламенем и пахучими травами, обволакивавшими всё пространство, дразнили чувственное желание, легко кружили голову, а вкупе с вином, плескавшимся в кубках, подталкивали присутствующих на разнузданном празднике вечности в объятия друг друга.

Анубис недовольно поморщился и тяжёлым взглядом обвёл разномастное собрание обнажённых, атлетически сложенных молодых людей из гарема госпожи-кошки, а также праздных и мелких божков, не входящих ни в Великую Девятку, если не считать Гора и Хатхор, ни даже в первую сотню. Те редко посещали храм игривой богини, которая и не стремилась их видеть у себя, хотя и не отказала бы в приёме ни одному из них, решив те повеселиться у неё.

Мимо него «проплыло» божество маленького роста Бэс, подмигнув серьёзному Анубису, явно желая, чтобы тот расслабился, поприветствовав воздушным поцелуем хозяйку торжества и одновременно смачно ударив по попе проходившую рядом рабыню, взвизгнувшую вначале, а затем задорно рассмеявшуюся. Вкусы Бастет обычно не обсуждались. И не осуждались.

— О, кто к нам пожаловал! — вскричал с противоположной стороны залы Гор, тряхнув при этом золотыми кудрями.

Анубис широко и искренне улыбнулся. Бастет тоже обратила своё внимание на вновь прибывшего и, перед тем как подойти, присмотрелась к нему, гадая, почему он решил посетить её пиршество, будучи всегда редким гостем.