— Тебе нужно от меня что-то, великий Анубис, я готова служить, взамен прошу малость, — девочка подняла дерзкие чёрные глаза в синие сверкающие волка, игнорируя слова сокола, — обещай мне.

— Малость?! — вскричал Гор. — Меня забавляет эта букашка…

Анубис поднял руку, и Гор замолчал.

— Хорошо, дева, я дам тебе, что ты просишь, — сказал тот примиряюще, и Инпут показалось, что он улыбается. — Унесёшь ли ношу мою?

— Раз ты и я здесь, значит, да, — без возражений и тени сомнений.

— Подумай сто раз, братец, невеста-то строптивая, — Гор всё ещё потешался.

— У нас нет выбора, — мрачно ответил тот. — Мне нужно согласие сосуда.

Анубис ещё раз взглянул на Инпут, которая согласно кивнула, и коснулся её лба. Девочка сжалась и почувствовала, как её тело сковало словно морозом, ощутив нечто, что переполнило её до краёв.

— Я отдал тебе Жизнь, ты носишь Анх в себе, печать богов, я спрячу тебя так далеко и хорошо, что никто не будет знать, где ты: ни Исида, ни Маат, ни даже я, — произнёс Анубис, не отрываясь от созерцания лица девочки.

— Мы больше не увидимся? — поняв, наконец-то, почему так легко дал клятву бог, с досадой и обидой спросила она.

— Нет, никогда, твоя душа будет неузнаваема, никогда не ступит и на порог царства мёртвых.

— Ты провёл меня, Анубис, — с горечью проговорила девочка.

— Ты — моя жрица, твоя жизнь принадлежит мне, — без злобы произнёс он, пожав плечами, встал с колена, всё так же не отрывая от юной жрицы своего взгляда. — Ты же хотела послужить мне, дева… — лёгкая усмешка как награда богов, и Анубис приблизился к Гору.

— Да, Великий Тёмный, — произнесла девочка, трепеща всем телом и склоняя голову.

Комната вновь погрузилась в нестерпимо белый свет. Когда он рассеялся, помещение оказалось пустым. Напрасно этой ночью жрецы бога Амона-Ра искали девочку, и даже Геб и Нут не сказали бы, где она.

Примечания:

* энергичный египетский танец

** музыкальный инструмент-резонатор, обычно делавшийся из бронзы, но иногда из золота или серебра, имеющий открытую петлеобразную форму, с ручкой, с тремя или четырьмя струнами, проходящими через отверстия, на концах которых были прикреплены звенящие кусочки металла; был украшен фигурой Изиды или Хатор

*** ритуальный сосуд, как правило, алебастровый кувшин с крышкой в форме человеческой или звериной головы, в котором древние египтяне хранили органы, извлечённые при мумификации из тел умерших. После извлечения органы промывались, а затем погружались в сосуды с бальзамом из Каноба (откуда и название)

Лондон. Наши дни.

Её руки нашли опору в деревянном изголовье кровати, нещадно скрипевшей под их неистово двигавшимися в унисон друг другу телами. Белокурые волосы беспорядочным каскадом ниспадали на обнажённую тяжёлую грудь со светлыми сосками, возбуждённо торчавшими небольшими горошинками. По белоснежной тонкой коже изящных женских предплечий скользили мужские крупные ладони с проступившими дорожками вен. Дыхания тяжёлые, пунктирные. Протяжный женский стон после того, как его губы поймали сосок и, втянув вовнутрь рта, языком приласкав, резко вытолкнули из себя и подули холодным воздухом. Сдерживаемое шипение от контраста, и её бёдра осели на нём плотнее, так что теперь пришла его очередь вскрикнуть и сжать её ягодицы, притянув к себе настолько, что между ними не осталось даже воздуха, замерев на мгновение, чтобы он смог её и себя внутри неё ощутить острее. Он почувствовал вибрацию от чувственной дрожи, прошедшей по всему телу: она только подбиралась к пику. Мужчина приподнял её и вновь резко притянул к себе, так что она почти рухнула на него, отпустив изголовье, царапала крепкие плечи, кусая мочку его уха, так что он уже почти был готов закончить. Мощные удары по блестящей от смазки коже распалённой до предела плоти, сжимающей его член… Кажется, она что-то шепнула ему, посмотрев в его глаза, пока он пытался сфокусировать свой размытый взгляд на её лице. Испарина тел передавала жар от одного к другому. Девушка всхлипнула, и он почувствовал, как она сжалась вокруг него. Быстрые рывки в податливое влажное тело, и он, сдержанно простонав, притянул её, всё ещё пребывающую в истоме, к своей груди, сам разрядившись пульсацией, уткнувшись своим лицом в её плечо, запутался в облаке светлых волос, вдыхая их восточный аромат, на несколько секунд потеряв самого себя.

Девушка лениво перекатилась в сторону, и теперь они оба, тяжело дыша, уставились в потолок. Она убрала налипшие волосы со лба и прямого носа, мельком взглянув на обои в комнате, невольно задержала взгляд на них. Мысленно ругнувшись, какого же чёрта он всё ещё не снял их совместные фото со стен, она всё же заставила себя вглядеться более пристально в лица на них. Вон то, в розовой рамке, она подарила ему, когда они заканчивали школу. Там она в бальном платье с выпускного: в белом, кричаще-пафосном. Девушка закатила глаза и улыбнулась. Тогда все они, выпускники средней школы, были такими важными, входящими во взрослую жизнь, по сути, всё ещё оставаясь детьми. А то как же объяснить их обоюдный порыв пожениться на первом курсе университета… А вот и фото в тёмной рамке, как раз на церемонии. Они здесь очень счастливые. Понимали ли они тогда, что слишком молоды для такого ответственного шага, и осознавали ли, что слишком разные для него? Светлые стены в их моментах жизни, застывшие цветными пятнами, как окна из обыденности в светлое прошлое. Светлое ли? Или это память услужливо подбрасывала подрихтованные чувством самосохранения воспоминания? Она сейчас и сама бы не сказала. Тёмное пятно на пастельного цвета обоях притягивало к себе, и она судорожно сглотнула вмиг ставшим пересохшим горлом. Всё же кое-что из их совместного прошлого и он бы стёр из своей памяти, возможно, даже предпочтя вообще не знать девушку.

— Я убрал его фото, Линда… — тихо и медленно, словно прощупывая почву перед диалогом, произнёс он.

Она лишь молча кивнула. В горле стоял ком. Человек же ко всему привыкает, почему ей сейчас так же больно, как тогда, год назад, когда из операционной вышел бледный доктор и произнёс страшные слова — те, которые никогда не должен слышать родитель?

— Никто не виноват, — всё так же тихо.

Линда кивнула и протяжно выдохнула, краем глаза заметив, что мужчина смотрит на неё.

— Я знаю, Баррет, — прошептала она, ей бы заплакать, выплеснуть боль, ей бы крушить всё вокруг себя, ей бы выстрадать из себя то чёрное, что засело в ней с гибелью её мальчика.

Но она была спокойна, до такой степени, что Баррету первое время пришлось возить её на приёмы к лучшим психотерапевтам страны. Она знала, что пугала его в те дни. Он тогда сам не сошёл с ума лишь только потому, что с горя от потери сына ему пришлось переключиться на проблему с женой. Линда посмотрела в глаза мужа, и еле обозначившиеся мимические морщинки вокруг глаз дёрнулись — она, найдя в себе силы, улыбнулась.

— Всё прошло, это будет навсегда с нами, но сейчас надо двигаться вперёд, — проговорила она заученными фразами. — Я в душ, а потом к себе.

Она хотела встать, как была остановлена рукой мужчины.

— Может, ты останешься? Хотя бы сегодня? — спросил он её с надеждой, карий тёплый взгляд умолял.

Линда улыбнулась и, повернувшись на бок, привстала на локте. Провела пальчиком по русым волосам, по прямому профилю вниз, пощекотав кожу в излучине ключицы, устремившись вниз к подрагивающему, чуть выпуклому животу, остановилась у границы паха. Баррет в предвкушении замер, и его контроль ослаб. Девушка ловко вывернулась из его рук, быстро вставая с постели.

— У меня много работы, ты же знаешь, недавно прошла конференция, к которой я готовилась долгое время, я устала, — её тело красиво изогнувшись, высилось над ним.

Баррет усмехнулся и лениво заложил руку за голову, любуясь фигурой Линды.