Антон сделал шаг в сторону и преградил мне дверь. Я зло посмотрела на него, желая, чтобы тот провалился. Антон отвечал мне тем же, в его глазах читалась если не ненависть, то открытая неприязнь. Но, видимо, человек за столом сделал ему какой-то жест, и тот отошел в сторону.

– Антон тебя проводит и заберет фотографии, – сказал человек за столом. – Но ты еще подумай. Может быть, ты создана не только для того, чтобы дворы мести?

Ехидная усмешка расцвела на лице Антона. Ему доставляло удовольствие ставить меня на место. Место придомового дворника.

В зале я не следила за соблюдением тишины, поэтому тяжелыми шагами прошла поперек всех разложенных ковров прямо к двери. Антон, который шел только по мягким направляющим и стрелкам, указывающим на выход, немного отстал. Толкнув тяжелую дверь, я вышла на улицу. За то недолгое время, когда я была в библиотеке, погода успела перемениться, как это часто бывает в Петербурге. Солнышко пробилось через тучи и освещало всю улицу. Мимо шли люди, переговаривались друг с другом, обсуждая свои бытовые проблемы. И ни у кого не было даже мысли, что среди них может шагать герой, вышедший из книг. Я тряхнула головой, пытаясь прогнать навязчивые образы, но они никак не хотели выходить из головы.

Дверь сзади открылась, и на улицу вышел Антон. Он остановился рядом и стал смотреть на прохожих.

– Давай так, – заговорил он первым, доставая из кармана сигарету и раскуривая ее, – мы сейчас едем к тебе, ты отдаешь мне фотографии, и больше я тебя не вижу.

– Двухсмысленное предложение, не находишь? – хмыкнула я. – Чего ты такой злой-то? Укусил волк из трех поросят?

Антон повернулся и зло сверкнул глазами.

– Мы здесь не в игрушки играем, и с такой сопливой девчонкой, как ты, возиться некогда. Занимайся дальше тем, что проще и под ногами не путайся. Идет война, возиться с малышками с розовым бантиком некогда.

– Война? Парень, ты там не перегрелся? Где ты войну нашел? Испугался, что Родя тебя топориком по голове тесанет в подворотне?

– Садись, – Антон смял и выкинул сигарету, достал ключи от машины.

По дороге мы молчали, я смотрела в окно, но тайком поглядывала на Антона. Он был серьезен, как солдат на службе. Глупость, конечно, это все. Литературная война, бегающие герои из книг по улицам города, убивающие обычных людей. Но судя по всему, он в это верит, иначе не стал бы так реагировать на мои слова. Парень, вроде, не дурак, накачанный, спортивный, с головой почти дружит. Даже немного симпатичный. В институте таких не было, парни-филологи в основном рохли и заучки, а этот прям воплощение мужественности и красоты. Тьфу, о чем я только думаю, мне бы от него избавиться побыстрее, не хватало ко всем проблемам раскольниковых добавить.

– А зачем нужны эти фотографии? Чем они вам так дороги? – попыталась я развязать разговор, чтобы не погрязнуть в мыслях о его накачанных бицепсах.

Антон сморщился, будто с червяком разговаривал, но все же ответил.

– Считай это фотороботы. По ним мы можем видеть, как выглядят те или иные герои. Иначе от обычных людей в толпе их не отличишь. Сергеич занимался составлением картотеки, изучал героев, из каких книг они вышли, пытался найти закономерность.

– А в чем проблема с этими героями? Ну, ходили бы они среди нас, чтобы случилось?

– Ты слишком наивна. Наверное и книжек-то даже по школьной программе не читала, – в очередной раз подколол Антон.

– Вообще-то, я филолог и в литературе понимаю побольше твоего.

– Канцелярская крыса, – пренебрежительно бросил Антон, но соизволил объяснить. – В книгах все эмоции и чувства преувеличены. Одна черта может быть доведена до гигантских размеров. Например, тот же Раскольников. Когда читаешь, ты чувствуешь все его эмоции, переживания, страхи. Это только одна часть жизни человека. Ведь у каждого есть радостные моменты, встречи с друзьями, воспоминания о родителях, радость от того, что можешь отдохнуть после тяжелой работы. А у героя этого ничего нет. Он не может переключиться или прожить свой этап жизни, забыть, свыкнуться с потерей близкого, перестать кого-то ненавидеть, простить. В героя заложена определенная программа, и он должен ее выполнять. Представь, если в мир людей выпустить доктора Джекила или Хитклифа, это тоже, что выпустить парочку маньяков из опасной психбольницы.

Представила Хитклифа, разгуливающего по улицам и поежилась. Маньяков и так хватает, когда по вечерам с лекций возвращаешься, еще оравы непрошенных гостей точно не нужна.

– Как ты попал в эту организацию? У вас есть отбор, объявления в газете «ищу хранителя героев»?

– У каждого свой путь, – коротко бросил он.

Въехав во двор, машина остановилась напротив дверей дворницкой.

– Я тебя подожду здесь. Вынесешь фотографии и можешь браться за веник. Твою основную работу никто не отменял, – гоготнул Антон, выключая зажигание.

Я вылезла из машины и пошла к парадной. Открыв дверь в квартиру, постаралась бесшумно пройти в свою комнату, но тут же поняла, что это у меня не получится остаться инкогнито. Из кухни выглянул Денис, увидел меня и уже свободно вышел в коридор с огромным бутербродом в руках. Я кивнула в знак приветствия и прошла в комнату. Денис последовал за мной с набитым ртом.

– Даже ржать в очередной раз надо мной не будешь из-за того, что я ныкаюсь от Юльки с бутербродом за спиной?

Я ничего не ответила, прошла к столу и стала собирать разложенные на нем фотографии.

– Зачем фотографии собираешь? – спросил Денис, заглянув мне через плечо.

– Ты все равно не поверишь. Их отдать надо. И забыть о том, что они вообще были. А Сергеич вернется, закончится моя практика по уборке территории.

– Чего случилось-то? – Денис даже перестал жевать и внимательно смотрел на меня,  – Ты Сергеича видел? Про отца спросил?

– Не видела, – буркнула я и вышла в коридор.

Спустившись, подошла к машине. Мотор все еще мерно урчал, но в машине никого не было. Я заглянула внутрь. Ключи были на месте. Огляделась по сторонам, но двор и сквер были пусты, не единого звука, кроме шороха листьев, колышущихся на ветру. Тишину прервал скрип ржавой двери. Я обернулась. Дверь дворницкой была открыта, покачиваясь на старых петлях. Недолго думая, я рванула дверь на себя, входя в полутемное помещение.

Уличная тишина резко обрывалась, стоило только войти внутрь. Стараясь не шуметь и не наступать на разбросанные инструменты, лопаты и метлы (я выругалась, представляя, какой раз за последние два дня нужно делать уборку), я прошла внутрь. Голоса доносились из основной комнаты, в которой располагался стол и где на стенах раньше были вывешены фотографии.

– Где они? – надрываясь, кричал какой-то человек. 

Я не смогла его разглядеть, дежурная лампочка покачивалась из стороны в сторону, кидая причудливые очертания теней на стены и потолок. Смотря под ноги и стараясь не наступить ни на что, я сделала еще пару шагов.

– Да пошел ты, – раздалось в ответ, и до меня донесся шум борьбы.

В тусклом свете лампы было видно, что в центре комнаты по полу катаются двое. Было невозможно разглядеть лиц, но я узнала белую футболку Антона. В драке он явно проигрывал, получая удар за ударом по лицу. Я огляделась по сторонам в поисках того, чем можно было огреть нападающего и спасти Антона, но рядом нашелся только черенок лопаты. Крепко обхватив его, как это делали в боевиках и фильмах про бейсбол, пошла вперед. Антон сбросил нападающего с себя, но они опять покатились по полу. Я замахнулась и со всей силы ударила. Человек под лопатой глухо застонал и упал навзничь.

– Туша рыночная, – выругался кто-то, отталкивая обмякшее тело на пол.

Это был голос не Антона.

Я так и стояла с лопатой наперевес, когда парень поднялся с пола и встал во весь рост. Даже света покачивающейся лампочки хватило, чтобы понять, что передо мной стоит тот парень, который подсаживался ко мне в сквере, который пытался залезть ночью в дворницкую, которого я видела на фотографиях и которого Хан назвал Раскольниковым.