Кейт улыбается и продолжает поглаживать мой живот.

— Вот бы мне платили пять центов за каждый раз, когда я писала об этом в книге…

Джош

— Доктор Ричардсон, я сказала, вы нужны в третьей смотровой, — в третий раз кричит мне сестра Шейла.

— А я сказал: минутку, пожалуйста. — Руки сжимаются в кулаки, и все тело грозит взорваться от едва сдерживаемой ярости.

Всю прошлую неделю гнев и ярость были моим режимом по умолчанию, что не очень хорошо воспринималось, потому что я и раньше не отличался жизнерадостным характером. Но я делаю все, что в моих силах, чтобы разделять работу и свою вконец запутавшуюся жизнь.

Честно говоря, я, наверное, даже не должен был выходить на работу, но отделение неотложной помощи — единственное, что держит меня сейчас в здравом уме. Мне нужно чем-то занять мысли, иначе я заявлюсь к Дину, изобью его до полусмерти и буду умолять Линси вернуться домой.

А это неправильно.

Потому что я не могу дать ей того, чего она хочет.

Она была права, что ушла. Линси заслуживает лучшего, чем я. Намного чертовски лучшего. Она заслуживает весь мир. И я не могу стоять у нее на пути.

Встав из-за стола, засовываю карту пациента, которую изучал, в прорезь и направляюсь в третью смотровую. По крайней мере, теперь сестра Шейла может от меня отстать. Я ищу карту, которая должна быть в держателе на двери, но там ничего нет. Хмуро оглядываюсь по сторонам в поисках Шейлы, которая, кстати, пропала без вести.

Ворча себе под нос, открываю дверь, чтобы посмотреть, не осталась ли карта в смотровой вместе с пациентом. Сердце сжимается при виде приветствующего меня знакомого лица.

— Господи, выглядишь дерьмово. — Марк, прищурив серые глаза, смотрит на меня с другого конца смотровой. — Выглядишь так же, как когда мы сдавали вступительные в мед: как ходячий зомби. Ты заболел?

Я выпускаю воздух, который все это время удерживал в легких, и заставляю себя шагнуть внутрь и закрыть за собой дверь.

— Нет, не заболел. Просто тяжелая неделя.

Он наклоняет голову и кивает.

— Я что-то слышал об этом.

Я хмурюсь.

— От кого?

— От Кайлы, — отвечает он, пожимая плечами. — Она не могла поверить, что нашла тебя, и ты пришел к ней, чтобы помочь с пациентом.

Я прикусываю щеку изнутри и отвожу взгляд.

— Проблема оказалась очевидной.

— Скромный, как всегда, — отвечает Марк с сухим смешком. — Мы оба удивились, узнав, что ты все еще практикуешь.

Внезапно смутившись, поправляю на шее стетоскоп.

— У тебя с этим какие-то проблемы?

Глаза Марка вспыхивают.

— Джош… какого хрена, чувак?

Я готовлюсь к ударам, которые наверняка последуют. Либо словесным, либо физическим. В последний раз, когда я был наедине с этим мужчиной, он бил меня кулаком по лицу снова и снова, а я лежал и позволял ему. Вообще-то, даже подначивал. Помню, как умолял его бить сильнее и перестать сдерживаться. Говорил, чтобы он заставил меня заплатить за все, что я сделал с его сыном. С Джулианом.

При этом он сбил себе костяшки пальцев и сломал мне скулу.

В следующий раз я увидел его в зале заседаний, где хотел отказаться от своей медицинской лицензии, но больница заставила меня молчать, и наши адвокаты составили план денежных выплат ему и его жене за потерю сына. В соглашении говорилось, что я сохраняю лицензию, а они получают деньги, чтобы помочь с болью потери их единственного ребенка. Будто деньги могли хоть как-то оправдать случившееся с Джулианом.

— Я рад, что ты все еще работаешь, Джош, — говорит Марк, совершенно заставая меня врасплох. — Ты чертовски блестящий врач. Растрачиваешь свой талант в неотложке, но если хочешь знать мое мнение, я просто рад, что ты все еще помогаешь людям.

Мышцы на моей челюсти сжимаются.

— Как ты можешь так говорить?

Марк тяжело вздыхает и бросает на меня сочувственный взгляд.

— Джош, если бы ты отвечал на мои гребаные звонки или письма, то знал бы, как я сожалею обо всем, что случилось после Джулиана.

— О чем, черт возьми, тебе сожалеть? — спрашиваю я, не веря своим ушам. — Это была моя вина.

— Нет, чувак, — говорит он, качая головой и двигаясь ко мне, так что мы оказываемся всего в паре метров друг от друга. — И не пытайся убедить меня, что это так. Потребовались месяцы терапии и изучения его медицинских записей, чтобы я пришел к правильному выводу. Ты сделал все возможное, и я не позволю твоему горю утащить меня обратно во тьму.

Утащить его обратно? Он вышел из темноты? Но, как? Марк потерял своего единственного сына.

— Не понимаю, как тебе это удалось.

Марк медленно моргает, и в его глазах появляется печаль, которая мне слишком хорошо знакома.

— Я ничего не забыл, но могу жить с этим. Уживаться. Джулиан хотел бы этого. — Уголки его губ приподнимаются в улыбке. — Мне нравится представлять, что он всегда смотрит на меня, и чем счастливее видит, тем счастливее чувствует себя.

В груди становится так тесно, что мне приходится прижать к ней руку, потому что я буквально чувствую, как тело может расколоться пополам. Охрипшим голосом я говорю:

— Я все еще в темноте, Марк.

Он кивает.

— Как и сказала Кайла. Она сказала, что ты даже ни разу не взглянул на нее, когда пришел помочь ей с пациентом.

Я моргаю, чтобы избавиться от жжения в глазах, и пытаюсь вспомнить, что, черт возьми, вообще говорил Кайле. Потому что почти не помню, как встречался с ней в тот вечер. После ухода Линси, я разгромил детскую гребаным гаечным ключом и вылетел из дома. И ехал уже несколько часов, когда мне позвонила Кайла, снова умоляя о помощи. Смутно помню, как зашел в ее номер и почувствовал благодарность за то, что она меня отвлекла. И благодарность за напоминание о том, что я врач и могу помогать людям. Как только я погрузился в дело ее пациента, стена отчуждения поднялась, и я вновь стал доктором Ричардсоном. Или доктором Мудаком, как называла меня Линси.

С тех пор я работаю столько часов, сколько мне позволяет больница. И даже не был дома, предпочитая кровать в дежурке той, в которой все еще ощущается аромат Линси. Весь мой долбаный дом — это Линси. На каждом квадратном сантиметре есть что-то ее, и находиться рядом с этим всего спустя неделю ее отсутствия — это слишком.

— Как пациент Кайлы? Ты знаешь? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от мыслей о Линси и ребенке.

Марк кивает.

— Похоже, ты был прав, и они лечили не те симптомы. Она кое-что поменяла, и малышка ожила.

Мои ноздри раздуваются, когда я выдыхаю через нос.

— Хорошо.

— Джош, — зовет Марк, касаясь моей руки.

Я вздрагиваю от прикосновения, готовясь к тому, что он снова мне врежет, но также странно жажду этого.

— Марк, зачем ты здесь? Не похоже, что тебе нужен врач.

— Нет, — отвечает он с полуулыбкой. — Мне нужен друг.

— Я? — недоверчиво спрашиваю я. — Почему?

— Потому что мне нужно, чтобы ты кое с кем познакомился.

В этот момент дверь в смотровую открывается, и входит жена Марка, Сиерра. Сиерра и Марк познакомились, когда мы были интернами. Я до сих пор помню их свадьбу, будто это было вчера. Помню, как смотрел на ее лицо и мечтал, чтобы женщина смотрела на меня так, как Сиерра смотрела на Марка. Забавно, как может измениться жизнь.

Перевожу взгляд с лица Сиерры на ее руки. На них спит ребенок, на вид ему около шести месяцев. Я резко охаю, когда Сиерра одаривает меня теплой улыбкой.

— Привет, Джош. Давно не виделись.

Я громко шмыгаю носом, переводя взгляд с ребенка на пол.

— Привет, Сиерра, — хриплю я, ненавидя, что вспышки видений, как она рыдала на полу рядом с кроватью Джулиана, крутятся в моей голове, как чертов фильм ужасов.

Она откашливается и подходит ближе.

— Это наш сын.