Брови Кейт взволнованно приподнимаются.

— О, звучит пикантно. Как дела у доброго доктора? Вы вместе уже несколько недель. Живете в тайном грехе с плодом любви, о котором ваши семьи до сих пор ничего не знают.

Я поднимаю на нее взгляд.

— Полагаю, здесь должна присутствовать любовь, чтобы нашего ребенка можно было назвать плодом любви. И у нас с Джошем все хорошо. Он много работает, но когда появляется дома, мы ведем себя как нормальные взрослые, которые живут вместе. Наличие собственной спальни и ванной избавляет меня от многих проблем. И, мне кажется, что он, наконец-то, отказался от мысли, что я буду оставлять свои туфли в шкафу в прихожей.

— Парни иногда такие тупые.

— Однозначно.

— Как можно помнить, какие у тебя туфли, если они не разбросаны по всему дому?

— Вот именно! Джош очень спокоен и методичен в своих повседневных делах. Это немного увлекательно, потому что тот так глубоко погружен в свои мысли, что, по-моему, даже не замечает, что я наблюдаю за ним. Но он никогда не выходит из дома, не узнав, как я. Однажды я засекла, как он открыл дверь моей спальни, чтобы взглянуть на меня, думая, что я сплю.

— Разве тебе от этого не жутко? — спрашивает Кейт, сдерживая смешок.

— Возможно. — Я пожимаю плечами. — Но и… вроде как мило?

Кейт мягко улыбается.

— Да. Довольно мило. Такой резкий скачок от Доктора Мудака, каким он был с тобой в этом кафетерии несколько месяцев назад. Итак, если у вас все хорошо, когда вы планируете рассказать родителям?

Я закатываю глаза и глубоко вздыхаю.

— Это единственный спорный момент, который у нас все еще остается. Я хочу рассказать сейчас. Он — никогда.

— Никогда — это не вариант, — говорит Кейт. — Полагаю, старые добрые Сью и Даррен заметят, когда ты появишься на рождественской мессе с ребенком на руках.

— Вот именно. — Я стону и подпираю голову руками. — Мне придется заставить его рассказать родителям, потому что, когда мои узнают, они потребуют встречи с ним и его семьей.

— Это точно. — Кейт согласно кивает. — Но как ты его заставишь? Доктор Мудак не из тех мужчин, которому можно указывать, что делать.

Я выпячиваю губу.

— Он определенно любитель поуказывать.

Кейт кивает, постукивает пальцем по губам и прищуривается.

— Тебе нужен план.

— План?

— Да… вроде… запасного плана на случай, если он не расскажет им через неделю или две. Что-то, чего он не ожидает. — По лицу Кейт расплывается коварная усмешка.

— Я знаю этот взгляд. — Мои глаза округляются, и беспокойство змейкой вьется в животе. — Это твой взгляд задумки нового книжного сюжета.

— Только на этот раз не для книги, Линс. — Она закусывает губу и шевелит бровями. — Это задумка для реальной жизни.

Джош

Возвращение домой субботним утром после ночной смены в отделении неотложки почти всегда приводит меня в мрачное настроение. Пятничные вечера означают, что идиоты отправляются веселиться, чтобы превратиться в пьяных идиотов. Укурки веселятся, чтобы обкуриться. И, похоже, весь мир решает, что как только наступят выходные, им пора забыть о наличии мозга и совершенно безрассудно обращаться со своими телами, полагая, что найдется тот, кто приведет их в порядок.

Сегодня вечером ко мне поступил мужчина, у которого генитальный пирсинг зацепился с генитальным пирсингом его партнерши, и, когда я освободил их, на месте пирсинга был виден разрыв тканей.

Я вздрагиваю от этой мысли, и меня внезапно поражают воспоминания о безумных сексуальных вопросах, которые Линси задавала гинекологу на прошлой неделе.

Черт возьми, могла ли она сделать эту встречу еще более неловкой? Во время следующего приема я предложу выйти из комнаты, прежде чем доктор начнет задавать Линси личные вопросы. Это была чертова пытка. И то, как доктор все твердила и твердила о том, какую пользу может принести секс во время беременности, только делал тот факт, что у нас с Линси его нет, еще более болезненным.

Я и так постоянно думаю о сексе с Линси. Мне совершенно не нужно напоминание о ее повышенной чувствительности в области паха. Я хмурюсь.

Чем дольше Линси будет жить со мной, тем труднее мне придется.

Жить вместе — целесообразно, и я ожидал, что это будет больше походить на безличное сосуществование с соседом по комнате.

С момента ее переезда прошел месяц, и вместо того, чтобы избегать ее и спать в дежурках, как планировалось, я, на самом деле, чаще прихожу домой и беру меньше смен, чем обычно.

Трудно признаться, но мне нравится быть с ней дома. Нравится присматривать за ней, и я ценю ее присутствие в своем доме. Мне даже нравится эклектичная мешанина подержанной мебели, которую она расставила повсюду.

Но мне не нравятся ее чертовы туфли, разбросанные повсюду. Они представляют серьезную опасность, и в любой момент она может споткнуться о них. Доктор очень ясно дала понять, что Линси должна беречь живот, так что не понимаю, почему мы все время продолжаем этот спор.

Но все остальное? Я не против. Приятно по возвращении домой вдыхать аромат приготовленных блюд, чего только стоит ее обширная коллекция досок для мясной нарезки, на которых она всегда подает еду. Мне даже нравится, как она включает кантри-музыку, когда принимает ванну. Я уже привык к шуму вращающихся барабанов стиральной машины, несмотря на то, что однажды она умудрилась превратить кучу моих синих халатов в розовые, не заметив, что вместе с ними попало ее новое красное полотенце. В розовом халате я выглядел так, будто готовился к переводу в гребаную гинекологию.

Кроме этого, дома все довольно спокойно. Я даже частенько сижу на ее уродливом диване. Может, потому, что у меня никогда не было настоящего дома. Даже в Балтиморе я жил в полностью меблированном кондоминиуме, но никогда не чувствовал себя там уютно.

Покачав головой, отгоняю воспоминания о Восточном побережье и заезжаю в гараж, паркуясь рядом с машиной Линси. Там вечно полно книг, игрушек и папок, которые она притаскивает домой с работы. Они с доктором Гантри, кажется, установили крепкую связь, и я рад, что все так хорошо получается. Это очень подняло ей настроение, и она ценит, что может внести свой вклад в домашние расходы. Неважно, что я не обналичил чек, который она дала мне на прошлой неделе, и, вероятно, никогда его не обналичу.

Когда прохожу через боковой вход в дом, меня оглушают ревущие звуки Enya. Бросаю ключи на стойку и направляюсь в гостиную. По телевизору идет какое-то фитнес-видео. Зайдя в комнату, у меня отвисает челюсть от того, что происходит на полу перед диваном.

Линси лежит на спине, на коврике для йоги, волосы разметались вокруг нее, согнутые в коленях ноги вытянуты вверх и широко раздвинуты, руками она держится за стопы и медленно раскачивается из стороны в сторону. Поза эротична независимо от того, во что она одета. Но тот факт, что на ней нет ничего, кроме бирюзовых стрингов и черного спортивного лифчика, вызывает безумно грязные мысли.

Я таращусь дольше, чем это уместно, прежде чем выйти из оцепенения.

— Что ты делаешь?

Линси замирает, и, открыв рот, поворачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Что ты делаешь дома? — спрашивает она высоким, паническим голосом.

— Гм… я здесь живу.

Опустив ноги, она садится на колени, давая мне полный обзор пышного бюста, почти вываливающегося из лифчика.

Она откашливается и заправляет волосы за уши.

— По субботам тебя обычно нет дома.

Я хмурюсь от такого ответа.

— Извини, что нарушил твои планы. Но ты все еще не ответила на мой вопрос… чем ты занималась?

Она нервно улыбается, поправляя лифчик.

— Пренатальной йогой. Это была поза счастливого ребенка.

— Поза счастливого ребенка? — Я качаю головой, лаская ее взглядом с головы до ног и задерживаясь на обнаженной плоти. — А позу счастливого ребенка обязательно делать в нижнем белье?