Проблема в том, что времени у меня нет. Ребенок родится уже очень скоро, и до этого момента я бы хотела знать, какое счастье меня ждет.

Входит доктор Лиззи, прерывая мой ментальный ступор.

— Привет. Как у нас дела? — Она лезет в ящик стола и достает допплер.

— Я огромная, — невозмутимо отвечаю я.

Она улыбается.

— Вы именно такая, какой я хочу вас видеть.

Она выдавливает мне на живот немного геля и поворачивает динамик, чтобы услышать сердцебиение.

— Вы подсчитывали удары?

Я киваю.

— Да… орешек очень активен, что удивительно, потому что я не думаю, что ребенку там достаточно места для дыхания, не говоря уже о кувырках.

Доктор Лиззи кивает.

— Женское тело — удивительное творение.

Сердцебиение ребенка пульсирует через допплер, и все внутри меня млеет каждый раз, когда я слышу этот волшебный звук. Удивительно, как до безумия можно влюбиться в кого-то еще, даже его не видя. Жаль, что Джош понятия не имеет, на что это похоже. Каким отцом он будет для этого ребенка, если, по его словам, не способен любить?

— Пульс хороший. Сейчас проверим шейку матки, — говорит она, протягивая мне салфетку, чтобы вытереть гель.

— О, хорошо, самая веселая часть, — бормочу я, занимая позицию.

За месяц это самое большее, что мне перепадает, потому что папочка моего ребенка решил надеть кольцо мне на палец. Вот только… кольца не было. Еще одна причина, по которой мое предложение войдет в книгу рекордов как самое жалкое.

Доктор Лиззи заканчивает осмотр и помогает мне сесть.

— Вы обсуждали план родов?

Я мотаю головой в знак отрицания.

— Пока нет, но я подыскала ясли при оздоровительном центре моего босса.

Я улыбаюсь, потому что мы с доктором Гантри так хорошо ладим, что она предложила мне более постоянную работу в своей клинике после того, как я вернусь из декретного отпуска. Несмотря на все, что происходит между мной и Джошем, это единственный положительный момент, за который я крепко держусь.

Доктор Лиззи улыбается.

— Замечательно, и не беспокойтесь о плане родов. У вас есть немного времени, чтобы определиться, но не тяните слишком долго. У вас тридцать четыре недели, наблюдаются признаки схваток, и раскрытие уже до сантиметра. Не удивлюсь, если малыш сбежит немного раньше из-за стесненных условий проживания.

— Как полагаете, когда ребенок может родиться? — спрашивает Джош, и в его тоне нет ни капли непринужденности.

Доктор Лиззи вскидывает руки.

— У многих женщин раскрытие не меняется до последнего дня, поэтому постарайтесь не волноваться.

— Если бы роды начались сейчас, это наверняка означало бы перевод в отделение интенсивной терапии, да? Ей нужен постельный режим? Она может бросить работу.

У меня отвисает челюсть.

— Извините, — огрызаюсь я и с предупреждающим выражением поворачиваюсь к Джошу. — Не надо говорить за меня.

Джош прищуривает глаза.

— Линси, если у тебя раскрытие уже на сантиметр, тебе следует соблюдать постельный режим. Сейчас не время для твоих…

— Эй, пожалуйста, успокойтесь. У многих моих пациенток раскрытие шейки матки на сантиметр происходит довольно рано, но потом не меняется до самого конца. Некоторым даже приходится вызывать роды.

— Нам не нужна стимуляция, — огрызается Джош, и я снова поворачиваюсь к нему. В его глазах вспыхивают оборонительные искры. — Вы читали о стимуляции? Она вызывает множественные риски.

— Так же как и папочки, которые ведут себя как мудаки, — рычу я, сразу же досадуя, потому что доктор Лиззи становится свидетелем наших проблем. Я перевожу свое внимание на нее. — Простите.

Она качает головой.

— Такие споры происходят постоянно. Вы отлично справляетесь. Ребенок в порядке, и состояние шейки матки меня не беспокоит, но мы проверим ее на следующей неделе, чтобы удостовериться. Попробуйте на этой неделе все обсудить, чтобы быть на одной волне. Хорошо?

Доктор Лиззи прощается, и Джош встает, чтобы помочь мне подняться со стола. Я отдергиваю руку и слезаю сама.

— Мне не нужна твоя помощь, ясно?

Джош рычит себе под нос.

— Джонс, мы можем, наконец, поговорить об этом? Ты молчишь уже несколько недель и смотришь на меня, как на гребаного монстра.

Я скрещиваю руки на груди в знак защиты.

— Неправда.

— Правда. — В его глазах мелькает боль, которую он редко показывает. Потом чуть приседает, чтобы оказаться на одном уровне с моими глазами. — Я не монстр. Я всего лишь мужчина, который хочет быть с тобой и растить этого ребенка вместе. Что в этом такого плохого?

— Ты мужчина, который меня не любит. — Заставляю себя произнести эти слова вслух для него, но в основном для себя. Глаза наполняются слезами.

Он выпрямляется, его лицо становится суровым.

— Просто я так устроен, Линси.

— Не думаю, что раньше ты был таким, — возражаю я, делая к нему шаг и касаясь его щеки. — И я знаю, что в глубине души ты не такой. Я вижу тебя, Джош. Вижу твое сердце. Может, если бы ты просто поговорил с кем-то о том, что с тобой происходит, мы могли бы стать чем-то большим.

— О чем мне нужно с кем-то говорить?

Мои глаза вспыхивают.

— Гм… для начала, что в том письме, которое я нашла у тебя в столе? Кажется, оно стало для тебя спусковым крючком.

Он делает шаг назад, все его тело выпрямляется, как шомпол.

— Это не подлежит обсуждению. Не хочу, чтобы ты давила на меня, Джонс.

В полном отчаянии я провожу руками по волосам.

— Тогда не настаивай на своем предложении. Если я собираюсь подписаться на брак без любви, то мне нужно быть уверенной, что я хорошо подумала над этой запутанной ситуацией.

Затем прохожу мимо него и захлопываю дверь ванной, мне нужно перестать смотреть в его тлеющие, полные боли глаза, по которым я скучаю каждый день. Что совершенно безумно, потому что этот мужчина такой отстраненный и сломленный, но… мне его не хватает. Я скучаю по тому, чем мы были вместе, даже если это была ненастоящая, вечная любовь.

Сглатываю комок в горле.

Вот дерьмо.

Вполне возможно, что именно эти причины и подвигнут меня сказать «да».

Джош

— Макс, я схожу с ума. — Делаю очередной глоток виски и смотрю на друга. Он сидит в баре рядом со мной и пьет, как чемпион. — Мне нужно, чтобы она сказала «да». Я не могу ее потерять.

Макс щиплет себя за переносицу.

— Тебе следовало сперва обдумать предложение, Джош. Блядь. Почему ты сначала не поговорил со мной?

Я скрежещу зубами.

— Не о чем мне с тобой говорить, я буду стоять на своем. Я не собираюсь делать ей предложение с сердечками и цветочками, когда у нас не такие отношения.

Макс поворачивается ко мне и бросает на меня сочувственный взгляд.

— А ты уверен, что не влюблен в нее? Потому что это единственное, что она ждет.

Грудь болезненно расширяется, и мне хочется давить на нее пальцем до тех пор, пока она не лопнет.

— Я не люблю ее, Макс. И не хочу ее любить. Если полюблю, то не буду мыслить ясно. Я не могу терять бдительности, как это случилось с Джулианом, ни с ней, ни с кем-либо еще… никогда.

— Но Линси и ребенок — не твои пациенты, Джош.

— Неважно. — Я ударяю кулаком по стойке. — Жуткое дерьмо случается каждый день, и мне нужно знать, что я не буду ослеплен дурацкими эмоциями, как в Балтиморе.

— Там было совсем другое, Джош. Со смертью Джулиана связано много тяжелых и сложных моментов.

— А ты думаешь, что любить Линси и нашего ребенка не будет тяжело и сложно? — восклицаю я, глаза щиплет от одной только мысли, чтобы отдать им свое сердце. — Любовь к ним заберет лучшую часть меня. Это меня погубит, Макс.

Макс отрицательно качает головой.

— Ты на самом деле считаешь, что не сможешь признаться в любви к собственному ребенку после того, как впервые возьмешь его на руки?