Больше не оборачиваюсь. Его агрессивное дыхание толчками шевелит волосы на затылке.

Через кухню пробегаю в спальню, потом в зал. Громко взвизгиваю, когда Марк успевает протиснуться в дверь. Забегаю в угол за кресло-качалку. Сердце ломится в рёбра как ненормальное! Меня потряхивает уже не от злости, а от адреналина.

— Поймал! — Марк с возбуждённым смешком хватается за подлокотники кресла и резко выдёргивает плетёную спинку из моих пальцев.

— Я закричу… — Выставляю вперёд руки, прижимаясь спиной к стене.

Договорить не успеваю. Он набрасывает мне на голову сорванный с кресла плед, подхватывает на руки и заваливается вместе со мной на диван.

Воздуха под плотной тканью мало, а тот, что есть, едва могу вдохнуть от паники. Вьюсь ужом пытаясь одновременно отбиться, раскрыть лицо и при этом ещё, желательно, не задохнуться. Но Марк зажимает мои бёдра между своими ногами и только затем позволяет избавиться от пледа на голове.

В его карих глазах бурлит энергия, не нашедшая выхода, словно у зверя, запертого в клетке. Зубы стиснуты, дыхание сбито… Выглядит адски горячо.

— Тс-с… — Марк медленно задирает футболку, обнажая моё тело для своего жадного взгляда. — Рано кричать. Я тебя ещё даже не начал наказывать… За грязный язык… За отвратительный завтрак… За испорченные рубашки…

— Всё… — хнычу, задыхаясь от его прикосновений. — Я прошу перемирия! Пусти…

Будто не слыша, он продолжает вести костяшками пальцев по моей коже. Всё выше и выше… Его глаза неотрывно и напряжённо следят за рукой. И я невменяемая. Тону в наслаждении без шанса вынырнуть.

— Не сегодня. Ты так хорошо старалась… — Марк только усмехается моей слабой попытке удержать футболку на груди. — Нарочно ведь провоцируешь, не так ли? Понравилось быть отшлёпанной?

Я кусаю губы, чтобы не застонать вслух. Мне срочно нужно, чтобы он поцеловал меня. Так нужно, что я готова подтвердить что угодно.

— Марк, пожалуйста.

— Пожалуйста, что? — Он поднимает голову и впивается в меня потемневшим взглядом.

Присвой меня как ты один умеешь.

Пьяно облизываю губы.

— Поцелуй меня, — голос хрипит, кровь бросается к щекам, сердце ломится сквозь рёбра… замирает в ожидании…

Наконец, он это делает — медленно склоняется и проникает мне в рот языком, опаляя нёбо хриплым стоном.

Мир гаснет вокруг и снова вспыхивает уже за закрытыми веками. Яркий как никогда. Меня размазывает удовольствием… Не ожидала, что буду реагировать каждый раз как первый. И Марк… Он целует меня так, словно хочет заклеймить.

— Мать твою, Надька… — почему-то зло рычит мне в губы.

Я ахаю, когда он внезапно переворачивает меня живот, и вдавливая одной рукой лицом в диван, второй рывком приспускает короткие шорты. А затем болезненно впивается ртом в ягодицу.

— Скотина!.. — мычу, от боли пуская слюну на обивку.

— Прости, чуть не забыл, куда ты хотела быть поцелованной, — с нескрываемым злорадством выдыхает поверх влажной, полыхающей кожи. — Ладно, Фиалка. Мне пора. Был рад тебя увидеть.

Да быть такого не может. Он вот так просто возьмёт и уйдёт?

Бросит меня в таком состоянии?!

— И как это называется, чёрт тебя дери?..

— Пока-пока… — Взмахивает рукой не оборачиваясь.

И ведь реально уходит! А так и лежу вверх задом, сгорая от досады и не утолённого желания.

Я ненавижу его. Честно-честно. Даже к вечеру моя злость не сбавляет накала. По-видимому, я действительно плохо его знаю. Вот что ему помешало закончить начатое?! А если не собирался, зачем начинал? Зачем он вообще пришёл? Лишить меня аппетита и сна?!

Но самое паршивое, вовсе не тянущий дискомфорт внизу живота. Даже увидев, как Ремизов обнимается с Ирой, меня до сих пор к нему магнитом тянет. Интересно, эта тупость как-нибудь лечится?

Солнце уже скрылось за горизонтом, а возбуждение никак пройдёт. Мне приходится приложить титанические усилия, чтобы первой не набрать номер Марка.

Никогда. Ни при каких обстоятельствах!

Я не звонила и не буду звонить парню первой. Лучше разобью телефон, взорву в микроволновке, утоплю в унитазе! Но никогда больше не буду навязываться…

Может быть, меня перемкнуло так сильно, потому что я сидела взаперти так долго. Без развлечений. Без ярких эмоций. Не удивительно, что эта небольшая интрижка на фоне пуританских будней так меня раскатала. И я буду идиоткой, если не попробую развеяться.

С намерением устроить девичник, заворачиваю во двор к Маринке.

Аверина полулежит на качели, меланхолично выпуская дым сигареты в мутное небо.

— Гарик ушёл? — Скольжу внимательным взглядом по её индифферентному лицу. — Что-то ты не выглядишь довольной.

— Поссорились, — отмахивается, изящно дёргая плечом. — Его в моей жизни становится слишком много.

— Как-то ты жёстко с ним. Вы столько лет встречаетесь…

— Спим, — цинично поправляет Маринка. — И что-то мне подсказывает, без огонька.

— Как это?

Она с хриплым смешком запускает пальцы себе в волосы.

— А чёрт его знает. Может быть, фитилёк сыроват? Мне не с чем сравнить.

Аверина так редко делится личным, что для меня её неискушённость становится новостью.

— Я чувствую себя рядом с тобой распутницей, — признаюсь, опять возвращаясь к порочным мыслям. Да что ж такое… — Марин, ты недавно предлагала посидеть где-нибудь. Как насчёт большой пиццы и нашего любимого дивана?

— У меня есть идея получше. Тебе полчаса собраться хватит? — выдаёт она с пугающим энтузиазмом.

Пугающим, потому что сегодня я готова совершать глупости.

Марк

На часах без шести минут полночь. Самое время освежить в памяти непродолжительное и затёртое до дыр хоум видео. Клянусь, это самое развратное зрелище, когда-либо попадавшееся мне на глаза! Тридцать четыре секунды… Ровно два глотка мадеры… И бесконечно сексуальное скольжение женских губ по горлышку бутылки — всё, что я успел заснять, прежде чем завалить Фиалку обратно на кровать.

Та ночь в гостинице была отвязной, упоительной до дрожи в пальцах, срывающих влажные стоны и тихий, умоляющий шёпот. Безудержный разврат, но восхитительный и, по-своему, невинный. Никаких других форм секса, кроме классической, мы так и не попробовали.

Остальное — только в моих больных фантазиях. Не просто назойливых — страшных своей навязчивостью. Как заклинило на ней! Это не сказать, что пугает, но и не радует. Девчонка ведь отбитая совсем, не угадаешь, что выкинет.

Ещё одни токсичные отношения. Оно мне сейчас надо?

Досмотрев до конца, удаляю запись.

Убираю телефон на пустую половину кровати, накрываю голову подушкой. Её запах остался на наволочке, в лёгких, на коже… Присутствие Нади будто осело тяжестью внутри черепной коробки и растёт там как опухоль.

Вдыхаю слабый аромат жасмина как одержимый. Заморочила мне голову, зараза.

Звук входящего сообщения пробивается сквозь наполнитель, лениво нашариваю рукой телефон.

Короткое послание кидает меня в пот…

«Я в семнадцатой палате». И адрес.

От Нади.

Метнувшись к шкафу, наспех натягиваю первую попавшуюся футболку, джинсы. Плечом прижимая к уху мобильный, зашнуровываю обувь. Бесконечные гудки долбят по вискам. Не отвечает.

Я мозгами понимаю, что раз написала сама, значит всё не так уж страшно. Палата — это не реанимация, не морг. А ещё понимаю, что стряслось что-то исключительное. Как раз потому, что написала сама.

Проношусь вниз по ступенькам, в холле задеваю кого-то плечом, извиняюсь. Всё это машинально. Мысли самые разные в голову лезут, сердце отчаянно крушит грудную клетку. Кроме кофе, сегодня ничего в себя не вливал, а состояние пьяное — ключом в замок зажигания не с первого раза попадаю, внутри всё потряхивает нервными спазмами.

Уперевшись двумя руками в руль, медленно тяну сквозь зубы кислород, сосредотачиваясь на дыхательном ритме. Это тот случай, когда спешка может стоить массу времени. Жёстко беру себя под контроль, срываю машину с места. Гоню как полоумный, и только в дороге, глядя на то, как под капотом исчезает асфальт, начинаю осознавать, что даже не запал… Меня конкретно контузило.