Жар его ладони ощущался даже через ткань платья. Тёплое дыхание щекотало ухо, когда ему вдруг приходило в голову шепнуть ей какой-нибудь комплимент. Его взгляд то и дело бесцеремонно замирал на её губах, как будто он хотел напомнить ей о вчерашнем. Возмутительно приятные ощущения.

– Сегодня все ваши танцы – мои, – безапелляционно заявил Теодор, когда музыка закончилась.

– Почему?

– Потому что сегодня пятница и, согласно договору, я имею на вас полное право. Сегодня вы не только мой писарь, – беззастенчиво напомнил он, не торопясь выпустить её руку из своей.

Однако Теодору не удалось привести свою угрозу в действие. Не успела заиграть музыка нового танца, к нему подошёл Доминик и попросил на пару минут.

– Я ведь так и не успел поговорить с тобой о картине.

Николетт догадалась, что Доминик собрался просить сына уступить ему «Раннюю осень в лесу».

Пока мужчины разговаривали, произошёл ещё один инцидент. Запыхавшейся и засмущавшейся после танца Мариэлле Валуа принёс клубничного сока. Оба были так взволнованы, что передача стакана не прошла гладко. Сок оказался на платье сестры. Она замерла в растерянности, а Валуа вытащил из кармана платок и принялся тереть подол, от чего как подол, так и щёки Мариэллы становились всё краснее и краснее.

Николетт пришлось вмешаться. Она забрала сестру в свои покои переодеться. Но подобрать подходящий наряд не получалось. У них с Мариэллой были разные размеры и рост. Единственное платье, которое оказалось более-менее в пору, выглядело слишком буднично для бала. Пришлось смириться, что развлечения на сегодня для сестёр закончены.

Однако то, что произошло дальше, впечатлило сильнее, чем любое развлечение. В дверь постучали – на пороге показался один из слуг, Герасим. Он был очень смущён и расстроен. Перетаптывался с ноги на ногу и бормотал что-то невразумительное.

– Госпожа, извините меня, медведя неотёсанного… я ж не со зла… неловкий от рождения… – басил он покаянно, – Силушкой-то природа меня не обделила… но силу-то, её ж, соразмерять надо… Не серчайте, а?

Николетт видела, что слуга прижимает к груди какие-то бумаги, но совершенно ничего понять не могла.

– Герасим, что случилось?

Он вздохнул тяжело и выдал:

– Сломал я ваше приданое, госпожа, лось неуклюжий. Вот, – он протянул Николетт листы, которые прижимал к груди.

Она глазам своим не поверила. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это за бумаги. Но какое отношение они имеют к приданому???

Глава 46. Фамильный перстень

Николетт пробежала глазами первые строки – да, это оно, продолжение истории любви лорда Фамилиена. Она так надеялась найти эти бумаги, но даже подумать не могла, каким образом они попадут к ней.

– Герасим, расскажи всё толком, по порядку, – попросила она переминающегося с ноги на ногу смущённого слугу. – Откуда эти листы?

– Госпожа, я ж не думал, что так получится, я ж не хотел… А она – хрясть… Не серчайте… – он рассматривал свои огромные пятерни.

– Герасим, по порядку, – взмолилась Николетт. – Что хрясть? Это ты о картине говоришь?

– О ней, госпожа, о той, на которой эта… корка тыквы полосатой. Большое искусство так тыкву-то намалевать, как оказалось. Он так и сказал: «Это шедерв!»

– Кто?

– Лорд Доминик, госпожа. Он договорился с вашим папенькой и лордом Теодором о том, чтобы забрать картину в свою коллекцию. Вот лорд Теодор и велел мне шедерву эту в карету лорда Доминика отнести. Говорит: «Позови Устина и действуй». Я подумал, а зачем мне Устина-то звать? Устин занят сегодня на кухне. Густаву помогает. Гостей-то сколько! А я, что, один не справлюсь? Вот я её подхватил да и понёс. А как в карету стал заносить, а она-то и не лезет. Я её и так, и этак – никак! Ну и пришлось поднажать малёха. Вот в этот момент она и хрясть… – Герасим вытер рукавом пот со лба. – Я ж не знал госпожа, что так получится... Только вы не серчайте, я ж всё починил. Я же справный, когда руками-то работать надо, а не головой…

– Картину починил? – Николетт находилась в замешательстве, но попыталась подбодрить Герасима улыбкой.

– Её, – кивнул он. – Заднюю стенку, что отвалилась, назад пристроил – комар носу не подточит. Да только листы-то, что выпали, не стал снова внутрь запихивать. Подумал, а вдруг это бумаги важные?

Наконец-то, история Герасима дошла до нужного момента. Выходит, листы хранились внутри картины, между полотном и задней стенкой. Николетт была крайне изумлена. Как они могли туда попасть и главное – откуда у папеньки взялась картина? Николетт уже столько раз хотела задать этот вопрос родителю, но каждый раз что-то мешало.

– Я сначала собирался отдать бумаги вашему папеньке, но не нашёл его. Говорят, он уже отбыл. Поэтому пришёл к вам, госпожа. Не серчайте на меня, медведя неуклюжего, а?

Серчать Николетт совершенно не собиралась. Наоборот, похвалила Герасима и за то, что тот смог починить нечаянно поломанную картину, и за то, что сообразил отдать бумаги Николетт. Герасим удалился радостный, что госпожа на него не сердится.

Николетт не терпелось начать чтение, но всё же она заставила себя отложить это занятие на потом. Первым делом нужно было отыскать папеньку и выяснить, откуда у него полотно. Жаль, если он действительно уже уехал. А ещё Николетт собиралась найти Теодора и попросить, чтобы он оставил картину в замке хотя бы на денёк. Совершенно необходимо было тщательно исследовать полотно. Возможно, выпавшие листы – не единственный секрет этого «шедерва». Фантазия Николетт настолько разыгралась, что появилось немыслимое предположение – а вдруг под слоем жёлто-зелёных полос в стиле упрощенизма кроется та самая легендарная картина с магической тайнописью? Николетт доводилось не раз слышать истории о том, что к подобным уловкам прибегали как из мошеннических, так и из добрых побуждений.

Она припрятала листы под подушку и выскочила из покоев. Музыки уже слышно не было – большинство гостей разъехались. Ни папеньки, ни Теодора быстро найти не удалось, поэтому Николетт отправилась поговорить с привратниками, дежурившими на выезде из замка. Сразу выяснилось, что отец действительно уже уехал. И самое досадное, что и карета лорда Доминика тоже отбыла. Это означало, что картина уже находится на пути к своему новому месту назначения.

Расстраиваться Николетт не стала. Можно ведь будет попросить Теодора в ближайшее время навестить его родителей. С этой успокаивающей мыслью вернулась к себе. Устроилась удобно в кресле и приступила к чтению. История растрогала до слёз. Николетт и представить себе не могла, какой необычной окажется судьба лорда Фамилиена и его экзотической птички.

С того дня, как он узнал, кто на самом деле скрывался под маскарадным костюмом, жизнь Фамилиена перевернулась с ног на голову. Нет, внешне ничего не изменилось, но что творилось в его душе! Он смотрел на свою скромную робкую горничную, которая, как и прежде, каждое утро приносила ему кофе и убирала покои, смотрел и не понимал, как мог раньше не замечать, насколько нежное и милое это юное создание. В ней столько простоты и естественности. Но он видел и другое – глубину. В омутах её бездонных глаз таилось что-то манящее неизведанное. Чего ему стоило, как прежде, оставаться в общении с ней холодным безразличным хозяином! Однако однажды он не выдержал:

– Зачем ты сделала это, Лилая? – он поймал её хрупкое запястье, когда она ставила чашку вечернего кофе на стол. – Зачем?

Фамилиен ведь знал, чувствовал – она давно поняла, что он догадался, кто был в костюме экзотической птицы на том балу-маскараде.

Её глаза вспыхнули на мгновение. Ещё ни одна женщина так не жгла его душу одним только взглядом. Но в следующую секунду опять сделалась кроткой.

– Это была невинная шутка, милорд. Я прошу простить.