– Как вы себя чувствуете? Может, стоит послать за лекарем? – с тревогой спросил Мишель, сжав тонкие пальцы старухи.

– Ты виделся с Габриэлем? – неожиданно произнесла графиня тихим, скрипучим голосом.

– Бабушка, Габриэля нет, он…

– Не смей! – воскликнула графиня, пронзив внука ледяным взглядом. – Не произноси этого вслух. По-твоему, я совсем из ума выжила? И забыла, почему у меня в душе пожар, такой уничтожающий, что я даже не чувствую этого холода вокруг. Мой мальчик лежит в земле неотмщенный, виновная в его смерти не наказана, и в этом повинны мы!

– Графиня! – тон Мишеля стал более официальным, ибо он понял, что женщина в здравом уме и далека от той, какой ее описывала прислуга. – Мы с вами прекрасно знаем, что произошедшее с Габриэлем всего лишь несчастный случай.

– Несчастный случай, говоришь? – зашипела пожилая дама, трясясь от гнева. – Эта тварь столкнула мальчика с кровати, и он напоролся на нож. Это ее рук дело, она виновата в его смерти. Ничтожная дрянь убила моего внука и исчезла без наказания. Она должна была заплатить за содеянное собственной жизнью! И как я могу теперь ходить на его могилу, зная, что он не отмщен. А ты, Мишель? Что сделал ты, чтобы наказать виновных? Счел, что девка мертва, и, даже не увидев тела, свернул поиски? Неужели твоя совесть перед братом чиста?

– Бабушка, – сквозь зубы прорычал Дантон, – я поступил так, как посчитал нужным. Мы прочесали все вокруг и не нашли следов, люди вымотались и находились на грани. И почему же совесть должна меня мучить? Не оттого ли, что вы пытаетесь перекинуть свою вину на меня?

– И в чем же моя вина? – снова осипшим голосом воскликнула старуха. – В том, что я, как могла, пыталась защитить свое дитя? Да и этого оказалось мало: я не уберегла внука. Сына, доверенного мне покойной дочерью…

– Нет, ваша светлость, вы виноваты в том, что потакали его демонам, утаив все от меня. Уверен, что, узнай я об этом раньше, все бы обернулось по-другому, – возразил Мишель, все еще считая бабушку виноватой в гибели брата не меньше Кэтрин. Он утаил от старухи правду о том, что нашел служанку, заранее зная, что графиня потребует ее смерти. И даже если бы Дантон отказал, вряд ли бы старая дама не нашла лазеек. Тогда он сообщил ей, что девчонка, скорее всего, мертва, так как они не нашли никаких следов, надеясь, что таким образом успокоит старую даму. Но нет, та отказалась верить в это, не увидев собственными глазами тело, и потребовала продолжить поиски. Мишель, естественно, ей отказал. Граф не стыдился своей лжи, не чувствовал вины за то, что обманывает женщину, вырастившую их с братом. Наоборот, он злился на нее за то, что она много лет скрывала от него страшную правду.

– Я говорила тебе, что ты ничего бы не смог изменить, – устало ответила Эдит Дельмас. – Я перепробовала все возможное, но безрезультатно. Узнай ты все раньше, стало бы только хуже. А теперь тайну нашей семьи знает эта проклятая девчонка, и не известно, кому она ее поведает!

– Почему вы думаете, что она все еще жива? – как можно убедительнее поинтересовался Дантон, подумав в тот момент о том, что бабушка никогда не должна узнать о предстоящей свадьбе. Иначе на его голову обрушатся небеса.

– Я чувствую это, – тяжело вздохнув, ответила графиня. – Если бы девка сдохла, я бы наверняка обрела покой, даже не зная точно об этом. А так, не будет мне успокоения до тех пор, пока эта тварь дышит.

– Вздор! Вы боитесь принять правду, оттого и ищете виновных. Даже я в ваших глазах виноват, потому что остановил тогда казнь. Потому, что не нашел девчонку. Потому, что жив, а брат – нет… Вижу этот молчаливый упрек в вашем взгляде. И не утверждайте обратное, – взорвался мужчина, отступив от кресла старухи. – Я скорблю о брате не меньше вашего, графиня. Только делаю это по-своему. И сколько бы вы ни сокрушались на весь мир, сколько бы голов ни снесли, это не вернет Габриэля. Уж поверьте мне, я видел немало смертей, и в итоге все они слились воедино.

– Не верну, – отозвалась пожилая дама, снова устремив взор в давно погасший камин. – Я потеряла моего мальчика так же, как и когда-то мою горячо любимую дочь. Но она вернулась ко мне вместе с Габриэлем. Он так был похож на нее, что порой мне даже удавалось на время забыть о своей невыносимой утрате. Но теперь и его нет, и тоска стала вдвойне сильнее. Ты никогда не сможешь меня понять, ибо тебе не приходилось хоронить детей. И не смей мне говорить о том, что я ищу виновных. Да, я ищу их! И я готова выжечь даже стены этого проклятого замка, потому что они стали свидетелями стольких трагедий.

Мишель не отвечал, хмуро посматривая на неподвижное изваяние истощенной женщины. Он понимал, что доказывать ей что-то и объяснять бесполезно. Она жаждет наказать виновных в надежде хоть немного таким образом заглушить свою боль. И что он мог сказать ей, зная об этом? То, что собирается жениться на девушке, которую бабушка ненавидит больше всего? И пусть этот союз не принесет той счастья, а скорее наоборот, станет пыткой, вряд ли это утешит старуху.

– О Господи, почему ты все еще наказываешь меня детьми за содеянное столько лет назад? – сдавленно произнесла графиня, словно забыв о присутствии внука. – Не смогла, видимо, я вымолить прощения за все эти долгие годы. Не смилостивился ты надо мной, зная даже то, что я защищала свое дитя. Тяжко покарал меня за убийство зятя…

Мишель остолбенел. Далеко не сразу до него дошел смысл сказанного старухой. Ее голос в такт биению сердца звенел в ушах графа, беспрестанно вторя «Убийство зятя… Убийство зятя…»

У Эдит Дельмас была одна-единственная дочь – Габриэла Дельмас, позже ставшая графиней Дантон, а значит, зять у женщины также один. Отец Мишеля… Но Дантон знал, что смерть того была несчастным случаем. Или же нет?

– О чем вы молвите, графиня? – не своим голосом произнес мужчина, тут же заметив, как старая дама подпрыгнула в кресле.

Она действительно забыла о его присутствии и теперь смотрела на внука испуганными глазами. Но как ни сожалей о сказанном, слов назад не вернешь. Да и жалела разве Эдит Дельмас об этом? Вряд ли. Смерть Габриэля напрочь лишила ее всех чувств, за исключением удушающей скорби. Смерив Мишеля тяжелым взглядом, женщина вновь устремила взор в камин, не удостоив его ответа.

– О каком зяте вы говорите, бабушка? – настаивал мужчина, желая немедленно получить ответ.

– Какой бред только не скажет человек, обезумевший от горя, – тихим голосом ответила та. – Всему ли стоит верить?

– Нет уж, будьте добры объясниться, ваша светлость! – потребовал Дантон, отбросив жалкую попытку бабушки оправдаться. – Вы, как никто другой, бабушка, далеки от безумия.

– Как смеешь ты допытывать меня? – возразила оскорбленно старая дама. – Смею напомнить тебе, внук мой, что я воспитывала вас с братом, отдав всю душу.

– Я всего лишь пытаюсь получить объяснение высказыванию, столь неосторожно брошенному вами, – парировал мужчина, пропустив упреки бабушки мимо ушей. – И достаточно лжи, графиня, снизойдите, наконец, до правды!

– Хорошо, мальчик мой, я поведаю тебе правду, пусть даже после ты возненавидишь меня, – и, немного подумав, словно в оправдание, старая дама добавила: – Ибо мне нечего стыдиться, я защищала свое дитя.

– Я готов услышать любую правду, – с чрезмерным равнодушием отозвался Дантон, не подозревая, что в скором времени услышанное надолго выбьет его из колеи, спровоцировав ненужные воспоминания.

– Я однажды уже говорила тебе, что твой отец впадал в безумие, – начала Эдит Дельмас, глубоко погрузившись в воспоминания, – Даже спустя много лет воспоминания той жуткой ночи мне даются с трудом… Но последующие события куда больнее… Ты был тогда совсем ребенком, а твоя мама находилась на сносях. И я старалась всячески подбадривать тебя, боясь, что в столь юном возрасте ты можешь почувствовать себя одиноким. Тем вечером мы с тобой снова засиделись допоздна и, следуя по коридору замка, – графиня мимолетно подняла бледную, иссохшую кисть, указав на дверь. – услышали крик, доносящийся из покоев твоей мамы. Тогда первой мыслью было, что, наверное, что-то случилось с ребенком. Но, ворвавшись в комнату, я обомлела, увиденное просто повергло меня в шок. Картина, представшая перед нами, до сих пор мучает меня в кошмарах. Благо, ты был маленьким и забыл весь тот ужас. Твой отец с кинжалом в руках, склонившись над телом обнаженной матери, истязал ее. Словно наяву, все еще вижу яркий блеск лезвия, приближающегося к круглому животу Габриэлы. Ужас от увиденного парализовал меня, не давая соображать, но призыв дочери, полный мольбы, тут же вернул к реальности. Все, о чем просила моя девочка, – это увести тебя… Отдав тебя няньке, я поспешила вернуться. Единственными мыслями были помочь твоей маме, спасти ее из рук безумца. На раздумья не оставалось времени, а в глазах так и стояло исполосованное в кровь тело моей девочки. И, инстинктивно схватив со стены подсвечник, я вновь ворвалась в ее комнату. Ни на миг я не забывала безумные глаза зятя: они были настолько жуткими, что вселяли непомерный страх… Один удар по голове – и он мешком рухнул на постель, а алое пятно растеклось по простыням. Габриэла перепугалась до смерти и, позабыв о своих увечьях и о ребенке, которого носила под сердцем, впала в истерику. С трудом убедив ее списать произошедшее на несчастный случай, я уложила дочку в постель. Но в тот миг я и подумать не могла, что удар стал для графа смертельным. Видимо, сама судьба покарала его за жестокие деяния… Но все же расплата коснулась и меня. Габриэла любила мужа и поэтому умалчивала обо всех издевательствах, скрывая шрамы под одеждами. И его смерть стала для нее настоящим ударом. А для меня болезнь дочери была сущим наказанием. Не успев разрешиться твоим братом, моя девочка, обессилевшая от горя, поспешила за супругом на тот свет, но прежде взяла с меня обещание заботиться о детях. Но разве без этого обещания я не позаботилась бы о вас?