– А вы имеете что-то против? – с вызовом спросил граф.

– Нет, но девчонка больна…

– Давайте вы не будете строить из себя заботливого отца и продолжать говорить, что печетесь о ее благополучии. – Мишель грубо остановил собеседника, не позволив тому договорить. – Уверен, что вы возлагаете большие надежды на то, что она не выкарабкается. Но хочу огорчить вас: Кэтрин поправится, и в скором времени вам все же придется признать ее.

– Я еще не дал своего согласия! – сузив глаза, воскликнул Даррелл, сжав побелевшей рукой пустой бокал.

– Думаю, вы уже успели заметить, что оно мне не нужно, – не церемонясь, Дантон поставил графа на место. – Вы не в том положении, чтобы выбирать. Давайте не будем тратить время на пустые разговоры, я хочу отдохнуть перед дорогой. Так что с экипажем?

– У меня имеется лишь один экипаж во владении, – произнес раскрасневшийся мужчина.

– Прекрасно! Велите приготовить его к рассвету, – бросил граф, поспешно направившись к двери.

– Но…

– Не волнуйтесь, его вернут в целости и сохранности!

Мишель так и не смог сомкнуть глаз, ибо усталость терзала его, делая тело ватным, но рассвет слишком скоро заглянул в окно. Не удосужившись даже раздеться, он долго лежал, глядя в темный, отсыревший потолок. Но не успели воспеть первые петухи, как граф уже был на ногах. Сполоснув лицо холодной водой, Дантон поспешил вниз, надеясь, что экипаж уже готов.

Выйдя во двор, Мишель действительно обнаружил там карету, вот только состояние той совсем не внушило ему доверия. Казалось, что экипаж настолько рыхлый, что даже не способен выехать за пределы поместья. Однако выбирать не приходилось, и, убедившись в том, что приготовления идут полным ходом, он отправился за девушкой.

Кэтрин находилась все так же без сознания. Служанка с взволнованным видом торопливо хлопотала вокруг нее. Похоже, женщина надела на подопечную все теплые вещи, которые только нашлись в доме, и, помимо того, закутала ее в плотное шерстяное одеяло. Наблюдая за сборами, Дантон отметил, что лицо девушки немного порозовело, возможно, потому, что ей под кучей барахла было слишком душно. Но кухарка тут же развеяла его предположения:

– Пожалуйста, следите за ней. Ночью у девочки снова был сильный жар, а под утро ее начало жутко знобить.

– Хорошо, – ответил Мишель, оторвав взгляд от девушки.

– Я хотела отправиться с вами, но хозяин не позволил, – пожаловалась дрожащим голосом женщина. – Сердце кровью обливается от одной мысли, как она перенесет дорогу.

– Все будет хорошо, – пообещал мужчина, сам полностью не веря в то, что может произойти чудо.

– Сейчас придут мужики и отнесут ее в карету, – сообщила кухарка, снова коснувшись лба Кэтрин.

– В этом нет необходимости, я понесу ее сам.

Мишель придвинулся ближе к Кэтрин и встряхнул онемевшую руку. По его настоянию в повозке соорудили своеобразное ложе, поместив ровные доски на противоположные сиденья. Таким образом, девушка могла лежать и находиться в покое. Только, похоже, покой в этой развалюхе им мог только сниться, ибо трясло путников так, что мозги обещали превратиться в кашу. По этой причине графу приходилось постоянно придерживать голову девчонки, которая так и не приходила в сознание. Он то и дело прислушивался к ее дыханию, когда оно становилось еле ощутимым, и проверял, не поднялся ли снова жар. Мишель смотрел на бледную кожу служанки, и она отчего-то теперь казалась ему немыслимо хрупкой. Но Дантон понимал, что его предположение обманчиво, ведь эта самая девица сбегала от него несколько раз и в одиночку смогла преодолеть огромное и довольно опасное расстояние, чем, кстати, не всегда могли похвастаться даже торговцы с вооруженной охраной. Поморщившись, Мишель вдруг вспомнил еще и о том, как однажды ей удалось скинуть с кровати сильного парня, его брата, чем девушка подписала себе приговор. И если бы граф не явился вовремя, остановив казнь, она вряд ли была бы сейчас жива. Он понимал, что Кэтрин отнюдь не намеренно способствовала гибели Габриэля, но все равно не мог этого забыть. Навсегда девчонка останется для него связанной со смертью брата. И именно поэтому она должна понести должное наказание… Или, возможно, уже понесла?

Дантон не чувствовал к Кэтрин никакой жалости. Он смотрел на ее потрескавшиеся губы, слышал, как на сильных кочках она издает тихие стоны и вздрагивает, корчась от боли. И при этом не испытывал ни капли сострадания. Возможно, если бы отныне девушка не была связана с его планами, Мишель, не раздумывая, прекратил бы ее мучения. Но теперь она должна стать для него избавлением, своего рода щитом от навязчивых невест. Да, конечно, он мог бы продолжать избегать двор и уклончиво отвечать на письма короля. Но ведь недолог час, когда его величество посчитает такое отношение пренебрежением, и возможно, тогда двор будет для Мишеля навсегда закрыт. Дантон, конечно, смог бы это пережить без каких-либо потерь, но все же он надеялся на то, что однажды мирному договору придет конец и король снова призовет его на службу. А на что еще ему оставалось надеяться? Когда-то, пускаясь галопом в бой, Мишель представлял, как однажды война закончится, они разобьют врагов, и тогда, вернувшись домой, он наконец-то выполнит свое предназначение: обзаведется семьей, продолжив свой род, как и требует от него положение. Граф был так наивен, что смел мечтать о том, как однажды научит своего сына всему, что знает сам. Представлял также, как будет сражаться с ребенком на деревянных мечах. Но этому не суждено сбыться, и теперь у него осталось лишь одно предназначение – война. Он прекрасно знал, что мир не продлится слишком долго; весь этот договор лишь ширма для врага, которому необходимо было время, чтобы набраться сил. Скоро они ударят снова. И король вряд ли призовет Дантона, если затаит на него обиду. Ведь о том, насколько обидчив монарх, было известно всем придворным. И если уж тот посчитает, что его величественной персоной пренебрегают, Мишеля не спасут от изгнания даже те средства, которые он вкладывает в содержание армии. По этой причине Дантон не мог отказать королю прямо; для любого мужчины в стране огромная честь – породниться с королевской семьей. И Мишель не был исключением. Отказ нанесет глубокое оскорбление его светлости, и граф не сможет внятно объяснить причину этого, тем самым навсегда себя отдалив. Да, и предстоящую женитьбу его величество вряд ли одобрит. Но здесь мужчина всегда сможет сослаться на любовь. И кто, как не король, воспевающий баллады этому волшебному, по его мнению, чувству, сможет понять своего верного капитана.

Граф продумал практически все, но для осуществления его планов девчонка непременно должна очнуться. Он знал, что она вряд ли добровольно согласится стать его женой, и спрашивать ее согласия совсем не собирался. У Кэтрин нет выбора – девчонка итак полностью принадлежит ему. И ни один человек на Земле не сможет этого изменить. Даже на тот свет он не отпустит ее без своего на то согласия.

Погрузившись глубоко в раздумья, Дантон даже не заметил, как сильно дрожит девушка. Ее тело буквально выгибалось, корчась на импровизированной постели. Оторопев, мужчина уставился на спутницу, недоумевая, что необходимо сначала предпринять. Опустив ладонь на мокрый лоб, Мишель почувствовал, насколько сильно пылает ее кожа. Опять начался жар. Быстро отыскав кувшин с водой, которую им в дорогу приготовила кухарка, он выплеснул содержимое на ткань и обтер лицо девушки. Кэтрин прерывисто застонала, а после истошно закричала, тем самым вогнав мужчину в ступор. Дантон прижимал холодную тряпку ко лбу девушки, глядя, как ее трясущиеся руки пытаются содрать одежду. Она извивалась, словно в судорогах, казалось, что вещи, надетые на нее, раскалены и обжигают тело девушки, тем самым причиняя ей страшную боль. И действительно, когда Мишелю с немалым трудом удалось поймать ее трясущиеся руки, он услышал, как со стоном она прошептала:

– Пустите, мне горячо…