Тёмная холодная пустота в груди высасывала все мысли и желания. Сколько он просидел в одном положении уставясь в пустую стену, он не помнил. Затем появились мысли, злость и ревность. Жгучая, необузданная, безумная ревность. Всегда спокойный и сдержанный, Дарион никогда бы не подумал, что это разрушительное чувство будет испытывать сам. Глядя на других, его всегда удивляло, как можно ревновать свою пару? Ведь должно быть доверие.

Теперь он знал — можно. И понимал: ревность – это страшно. Она затмевает глаза и туманит сознание, не давая воспринимать происходящее ни разумом, ни сердцем. Под её влиянием искажается все и видится в извращённом свете. Понимал, но избавиться от этого чувства не мог.

Всегда спокойный и уравновешенный, привыкший все решать холодным разумом, он удивлялся своему абсолютно нелогическому поведению. Эмоции захлестнули его с головой, грозя затопить окончательно. Захлёбываясь ими, мужчина поражался происходящему с ним. Разумом понимая, что поступает неверно, не имел сил все исправить. Противоречивые чувства буквально раздирали его. Он жаждал тишины и покоя, чтобы вылечить свою метущуюся душу. И в то же время хотелось все крушить и причинять боль. От этих желаний ему становилось только хуже. Заставляя сомневаться в себе как в правителе.

Дарион знал, что к нему рвётся Эдхар. Но встретиться с ним лицом к лицу не было ни сил, ни желания. Да и к чему привела бы эта встреча, одним Ушедшим было известно. Поэтому он игнорировал требования брата и просьбы открыть доступ, разбивая в кровь кулаки о стену. Сходя с ума, не понимая своих поступков. Берясь анализировать их, не понимал себя ещё больше. Удивлялся своим поступкам, эмоциям, чувствам, даже мыслям. Почему такое происходит с ним? Он не знал.

Когда физическая боль стала преобладать над душевной, начал более-менее здраво рассуждать. Пытаясь понять почему всё так случилось, погрузился в воспоминания, проживая каждый день и час, что был рядом со своей парой.

Вот тогда-то и пришло к Дару мучительное осознание, что он никогда и не был близок с ней, отгородившись от неё умными, ненужными словами, лелея своё душевное спокойствие. Ну как же, она же боится Его! Горький смешок сорвался с губ молодого правителя, ядовитой болью отзываясь в сердце.

Он издевательски смеялся над собой, крича в пустоту: “Что же, пожинай плоды, которые сам посеял и любовно взрастил. Что же ты не рад? Горький вкус у них? А кто виноват в этом: Эдхар, Алина? Нет – я сам!”.

Все глубже и глубже мужчина погружался в пучину беспросветной тоски, занимаясь самоедством, стоя на продуваемой всеми ветрами скале и смотря на море. Шторм стихал, на небе появлялись чистые, свежие краски нового дня. Возрождая надежду, освещая робкий огонёк веры… Перевязав искалеченные руки какой-то тряпицей, Дарион дал разрешение секретарю на портальный перенос документов, надеясь отвлечься. Рутинная, привычная работа помогла очистить мысли и душу, дала возможность принять верное решение и прийти к согласию с собой.

Наконец, Дар был морально готов для разговора с братом, понимая, что его затворничеству пришёл конец. Эдхар не заставил себя ждать, сразу шагнув в портал. Его брат осунулся и под глазами залегли тени, усталое лицо и тревога в глазах.

Глава Тайной Канцелярии быстро шагнув к Дару, схватив его за грудки, прошипел в лицо:

– Помнишь, что я сказал тебе, что буду думать? – Дарион подтверждая, кивнул. – Так вот. Даже думать было не о чем. Как я могу перейти дорогу родному брату и украсть его пару, которую ты ждал так долго? О чем ты думал, когда развернулся и ушёл, так и не поговорив со мной, с Алиной? – с каждым словом он тряс своего венценосного брата сильнее и сильнее.

Молодой правитель не выдержав, ударил Эдхара по рукам, вырываясь из захвата и оправляя одежду.

– А что я должен был подумать, видя как вы обнимаетесь и целуетесь в коридоре? – грустная ухмылка исказила его лицо и тут же в него прилетел кулак.

Поместье Им Каности. Алина

Отец забрал меня домой сразу как удалось успокоить мою истерику. Он всю дорогу не отпускал моей руки, так и вёл, словно маленького ребёнка. Я не вырывалась, понимая, что ему было нужно успокоиться. И убедиться, что я рядом и со мной все в полном порядке. А мне необходимо было ощутить тепло родного человека и защиту, словно ребёнку. Как только мы вышли из портала домой, я попала в руки Фаби и Намира. Братья буквально вырвали меня из рук отца, обнимая и тиская как маленькую. Благо Кирит их угомонил, но тут же сам сгрёб в объятья, шепча что-то успокоительное то ли мне, то ли себе. Не буду обманывать, было ужасно приятно до щемящего чувства в сердце.

Проведать Шамси мы шли всей толпой. Ну ладно, братья пошли со мной, но ведь следом шел и отец с Киритом, что-то тихо обсуждая. В комнату к раненому брату я почти вбежала. Быстро окинув на первый взгляд уже здорового парня, высказала все, что думаю о нем и его поступке и только потом решилась обнять. Страх за его жизнь всё-таки был, хоть я и чувствовала, что с ним все в порядке. Но пока не убедился сам, страшно, волнительно и тревожно.

Влетевшего, словно его втолкнули, в комнату к брату Пуриша было сложно не заметить, и мы все уставились на управляющего. Он же, передёрнув плечами, оправил одежду и как ни в чём не бывало, подошёл к отцу. Его вопрос удивил всех нас, он просил разрешение слугам высказать свою радость по поводу моего возвращения. И когда немного дезориентированный отец качнул головой в знак согласия, в комнату буквально ворвались слуги, словно дожидаясь около дверей.

От такого наплыва желающих высказать свою радость моему возвращению и переживания за меня, я впала в ступор. Было ужасно приятно до слез… Оказывается, все эти люди волновались и молились Ушедшим за меня. Хизра плакала и радостно улыбалась, обнимая и говоря всякие милые глупости. Изия, наша повариха, охала и ругала меня за глупость, но по-доброму. В её глазах читалось такое облегчение и нежность, что было немного не по себе.

Я всегда относилась к слугам с уважением и не ожидала, что они прониклись ответными тёплыми чувствами ко мне. Было ужасно приятно, но от слез и объятий я устала. Фаби, как всегда, легко прочитал мои мысли. Вместе с Пуришем они увели всех слуг, которые ушли только после обещания, что я ещё поживу дома несколько дней. И у всех будет возможность со мной пообщаться. Оставшись, наконец, одни с братьями, переглянулись. Но не успели обмолвиться и парой слов, как к нам влетели близнецы и Нафис, и обнимашки продолжились. Братьев не получилось бы остановить, да я и не была против.

Устроиться решили в комнате Шамси, не стоило нашему раненому напрягаться и ходить. Фаби, найдя Пуриша, попросил нам накрыть ужин в покоях брата. И не ожидали, что Изия решит отправить столько еды и вкусняшек, сколько мы не съедим и за неделю, видимо решив, что с моим похищением мы все оголодали. Но все это было неважно. Главное, мы вместе и все обошлось. Я была безмерно рада оказаться дома, в кругу любимых и дорогих мне людей.

***

Дни шли за днями, в академию меня не пускали, и я маялась от безделья, но самое сложное оказалось выкинуть из головы ту ситуацию в лечебном корпусе. Мужчины как сговорились: ни Эдхар, ни Дар не появлялись в поместье. Обсудить что произошло и от чего такая реакция было не с кем. Общение с братьями и занятия с Киритом не помогали.

Тревога и непонимание поселились в душе и не хотели отпускать. Раз за разом прокручивая в голове ту ситуацию только сильнее запутывалась и в поведении мужчин и своём. Эдхар всегда был рядом, практически с первого дня моего появления в этом мире. Моя поддержка, опора и моя первая влюблённость. От чего же мне было так больно за реакцию Дара? От чего хотелось оправдаться перед ним и услышать, что он не сердится на меня?

Устав маяться сомнениями и непониманием, пошла к отцу. Благо, он оставался в поместье, переговоры перенесли на другое время. Не знаю, что я ждала от Лихара, возможно совета или взгляда со стороны. Отец выслушал внимательно, но помочь не смог, скорее, окончательно запутал сообщив, что Дар уже несколько дней ведёт затворнический образ жизни. Уходила из кабинета отца в смятении, а ноги сами несли в дальний уединённый уголок поместья, за озеро и дальше.