Но сейчас этот страх отступил на время: все мужчины семьи, и София тоже, боялись за герцогиню. Все помнили, как она убивалась по своим дочкам, как тяжко перенесла это горе. Ее сыновья обожали мать, и сейчас все их помыслы были обращены на нее. Первый взрыв отчаяния при страшном известии был ужасен, герцогиня кричала, падала в обморок, билась в истерике, и лекарям пришлось пускать ей кровь и накачивать ее успокаивающими микстурами. Теперь она внешне казалась спокойной, опустошенной и подавленной, и ее мужчины надеялись, что она смирилась с потерей, как бы ужасна она ни была. Герцог и его сыновья были не глупыми, но довольно простыми и незатейливыми людьми; из тех, кто умеет сильно чувствовать, но не умеет ни выразить как-то свои чувства, ни утешать, ни понять. Их сострадание обычно выражалось в бессильном созерцании слез и мук тех, кого они искренне любили, и безгласном и бесплодном сочувствии. Любой из них мог избить обидчика, зарубить злодея, наорать, угрожать – но не утешать. Но кого они могли наказать сейчас? Им сообщили, что Вэл выпил лишнего и стал расхаживать по парапету, чтобы похвалиться своей ловкостью, но не удержался и сорвался вниз. И причин не верить в это у них не было. У герцога в голове не могла даже возникнуть мысль, что кто-то, даже Кенка, мог бы причинить намеренное зло его сыну! Он и теперь винил Кенку в том, что тот не удержал его сына от пустой похвальбы. Но кто из них в юности так не делал?!
В распахнутые ворота ступила пара гнедых коней, которых вел под уздцы их человек с траурной лентой на шляпе. Герцогиня задрожала, крепче вцепившись в руку Софии, издав какой-то сдавленный звук, напугавший ее мужчин. Эрик подался к матери, герцог помрачнел еще больше. Сына он любил – он всех своих детей любил и безумно гордился и ими, и женой, которая подарила ему таких сыновей. Кто еще на этом Острове мог похвастать такими парнями?! Кони щелкали подковами по плитам, гремели колеса скорбной повозки с накрытым ковром гробом. Позади ехали верховые, тоже с траурными лентами. Герцогиня с ужасом смотрела на то, что было накрыто ковром. Неужели там ее мальчик, ее Вэлери, такой живой, такой веселый, проказливый, любящий и ласковый?! Да нет же! Этого не может быть!
– Этого не может быть! – Воскликнула она вслух. – Нет же, нет! Аскольд, скажи им, что там не Вэл! Они напутали…
– Мама… – Эрик взял ее за плечи, София, сдерживающаяся из последних сил, закрыла лицо руками.
– Аскольд! – Закричала герцогиня, вырываясь. – Прикажи им, прикажи им убрать это, это не Вэл! Мой мальчик жив, жив!!! – Она кричала, срываясь на визг, билась, запрокидываясь, ноги нелепо подламывались, и она повисала в руках своего сына, и видеть и слышать это было невыносимо-тошно для всех, кто здесь присутствовал, включая слуг. Алиса рыдала, с ужасом и жалостью глядя на нее и не зная, что делать. Герцог стоял неподвижно, как скала, лицо, мрачное, суровое, было неподвижно.
– Уведите мать, – Сказал он негромко, и сыновья с трудом увели ее в замок. Всхлипывающая София подошла и взяла за руку неподвижного герцога, погладила ее, нагнулась и поцеловала. Дрогнув, герцог, не издавая ни звука, обнял ее и прижал к груди. Он тоже не отрывал взгляда от ковра, покрывающего длинный ящик. Он тоже не мог поверить до конца в то, что его младший сын, баловень и любимчик семьи, сейчас лежит там, холодный, немой и уже начавший разлагаться на такой жаре. Но горе его, как бы ни было огромно, было немо и беспомощно. И он был благодарен Софии за слезы, которыми она щедро мочила сейчас его траурный камзол – сам он плакать не умел и не мог.
– По-моему, – заметил Гарет, натягивая повод и останавливая Грома, – мы едем совсем не короткой дорогой, а вообще неизвестно, куда.
– Да что вы такое говорите, ваше высочество! – Залебезил егерь. – Вовсе даже правильной дорогой едем, скоро сами башни Гармбурга увидите, я здесь каждую тропку знаю!
– Я полуэльф. – Возразил Гарет, глаза его опасно блеснули красными искрами. – И знаю прекрасно, где находится то, что мне надо. Гармбург там, – он уверенно указал на юго-запад, – а мы уже несколько минут едем прямиком на северо-восток. Насколько мне известно, там Кальтенштайн, а дальше – Дракенфельд.
– Это да, но здесь, ваше высочество, местность такая…
– …что можно без дорог ехать, ног не поломаешь. – Закончил за него с угрозой Гарет. – Кому ты нас продать решил, иуда, Кальтенштайну или фон Бергу?!
– Помилуйте, как это продать?! – Испугался егерь. Гэбриэл только глянул в его бегающие глазки, на испарину на лбу, и, подъехав, взмахнул кинжалом. Егерь, всхрапнув, свалился с коня, который, испугавшись запаха крови, шарахнулся и понес.
– Однако! – Заметил Фридрих. – А вы уверены, граф?
– Вполне. – Гэбриэл протянул кинжал Кайрону, и тот тщательно протер его. Левая рука у Гэбриэла вполне себе восстановилась, но правая, которой он превратил лицо Смайли в фарш, все еще болела и висела на груди, в платке, практически не боеспособная.
– Я полагал, что слухи о вашей решительности – не более чем легенда. Теперь вижу, что слухи не лгут. Вы опасный мужчина!
– Скорей бы все остальные это поняли. – Пробормотал Гэбриэл. – Да и отвязались бы от нас на веки вечные!
– Я говорил вам, принц: вы еще пожалеете, что ввязались в наши разборки. – Сказал Гарет. – Это очень опасно.
– Фон Грау никогда не бегали от опасности! – Гордо выпятил тевтонскую челюсть вперед Фридрих. И добавил уже без пафоса:
– Мне надоело быть комнатной собачкой при вашей тетушке. Лучше смерть в бою, чем прозябание в Сансет!
– Ну, зная тетю, – Гарет в то же время внимательно осматривался и не менее внимательно прислушивался, – я не удивлен и вполне тебя одобряю и приветствую. Младший, что думаешь?
– Кровью пахнет. – Лаконично ответил Гэбриэл.
– Да. – Подтвердил эльф, ноздри его раздувались. – Большой кровью.
Адам закричал по-немецки. Призывая отряд в пятьдесят человек – остальные две с половиной сотни во главе с Гейне Гарет оставил в Гармбурге, чтобы не тащиться в охотничий замок огромной гурьбой, – готовиться и снаряжать арбалеты, он проехался вдоль своего маленького отряда, проверяя готовность наемников.
– Откуда? – Поинтересовался, взглянув на эльфа, Гарет. Тот на миг прикрыл глаза:
– Со стороны Гармбурга, со стороны Кальтенштайна и со стороны Зеркального. Со стороны Гармбурга – самый маленький отряд; со стороны Зеркального – самый большой.
– Уйдем?
– Не думаю. – Эльф открыл глаза, удобнее переместил для боя сабли. – Оставшееся направление – на Дракенфельд. Там… тоже бой. Не знаю, кто и с кем…
– Враги наших врагов – наши друзья?
– Возможно… Если только это не корнелиты. Тогда они против всех, и против Хлорингов – в том числе. Они кидаются на все, что движется.
– Если корнелиты осаждают Анвилское аббатство, здесь они быть не могут.
– Учитывая скорость распространения слухов у дайкин, они могли давным-давно покончить с аббатством и забрести в эти места. Особенно, если кто-нибудь дал им отмашку: здесь Хлоринги!
Отряд был небольшой: тридцать конных и сто двадцать пехотинцев, копейщиков и ополчения, вооружённого кто чем. Вел отряд пожилой, но крепкого и бывалого вида рыцарь, глянув на герб которого, Гарет скривился: Мэйхью, вассал Бергстрема.
– Далековато вы забрались от своего феода, сэр Мэйхью. – Заметил Гарет, когда они сблизились.
– Да и вы далековато от Гранствилла. – Неприятно прищурившись, ответил Мэйхью, разглядывая Гэбриэла. – Ваше высочество … ваши высочества.
– Куда путь держишь? – Прямо спросил Гарет. Рыцарь, откровенно пересчитывающий его людей, сплюнул:
– В недобрый час вы встали на нашем пути. – Оскалился Мэйхью, обнажая меч. – С нами Бог! – Рявкнул во весь голос, и зазвенела сталь. Гэбриэл, не умевший биться конным, мгновенно спешился, выхватывая Виндсвааль, Гарет сшибся с Мэйхью. Лязгала сталь, хрипло и страшно кричали люди, визжали кони. На Гэбриэла бросились сразу трое, привлеченные видом его правой руки. Он с лёгкостью ускользнул от атаки, поражая противников своей быстротой и гибкостью – при его-то росте! – и своей силой. Недостаток мастерства, как всегда, побуждал его к отчаянной свирепости, Гэбриэл рубил со всей силы, чтобы наверняка, и у его противников отлетали головы и конечности, раскалывались черепа, а кого-то он почти разваливал пополам, рубанув сверху, вместе с доспехами: Виндсвааль рубил и плоть, и сталь с почти одинаковой лёгкостью. Почти чёрный от крови, в которой уделался весь, словно мясник, с оскаленными зубами, с горящими красным огнём глазами, огромного роста, он выглядел так жутко, что ополченцы просто бежали от него с воплями ужаса, да и воины отступали в нерешительности. Гарет рубился с коня, который бился наравне со всадником, кусаясь, лягаясь и подминая под себя и топча копытами; лихо, мастерски и не без позерства рубился Фридрих. Но всех затмил эльф. Как ни банально сравнение с маслом и горячим ножом, но именно так бился Кину с людьми. Если люди, за свою короткую жизнь, становятся виртуозами клинка, то кем мог стать эльф за тысячу лет?.. Казалось, что он вообще не нуждался в спутниках и соратниках. Противников он косил с непостижимой и оскорбительной лёгкостью, сам совершенно неуязвимый в своей лёгкой эльфийской броне, с двумя изящными эльфийскими саблями в руках, которые сверкали вокруг него, превращаясь в один смазанный вихрь. Только длинные тёмные косы взлетали за плечами. Когда битва закончилась, оказалось, что на нём даже крови почти нет… В отличие от братьев.
