В субботу Джон Горка грузил на телегу мешки с мукой и вез ее в Разъезжее. Кристина и Джонни провожали его до дороги, где он целовал жену и сына, и, забравшись на телегу, понукал двух гнедых мулов шагать бодрее. Кристина и Джонни махали ему руками, потом, не торопясь, отправлялись обратно. Кристина собирала цветы, Джонни бегал вокруг и помогал ей: отрывал цветочные головки и совал ей со словами: «Мама, ня!». Кристина принимала подарки с преувеличенными выражениями благодарности и складывала в карман фартука, продолжая собирать охапку цветов, которые потом расставляла по всему дому, для красоты и аромата.
Девушка и сама не подозревала о том, но у нее был сильный магический дар. Она видела вещие сны, чувствовала беду или радость, и ей в самом деле всегда фантастически везло. Сегодня ей было как-то не по себе. Ночью ей снился кошмар, и она даже просила мужа быть осторожнее. По мере приближения к дому тревога молодой женщины возрастала; в какой-то момент она вдруг сообразила, что не слышит ни птиц, ни насекомых – и уже давно. Выпрямилась, оглядываясь. Тревога оформилась в настоящий страх, и страх этот недвусмысленно сфокусировался на сыне. Опасность грозила именно ему!
– Джонни, – нервно произнесла Кристина, протягивая сыну руку, – идем скорее домой!
В непривычной тишине и шаги их, и шелест травы под ногами, и дыхание казались какими-то особенно зловещими. Кристина подхватила на руки Джонни и почти побежала к тропе, ведущей на скалу, к мельнице. Страх нарастал; сердце молодой женщины колотилось, чуть ли не выпрыгивая из груди. Взлетев на свою горку в считанные минуты, Кристина ахнула и застыла: по всему двору лежали люди: рабочие, кухарка и служанка, застывшие, с искаженными лицами и широко раскрытыми глазами, полными муки и ужаса.
– Мамочка… – Прошептала Кристина, пятясь.
– Мама, Майта! – Джонни указал на служанку, лежавшую к ним ближе всего. – Мама! Майта!
Из-за дома появилась всадница на вороном коне, женщина в черной полумонашеской одежде, с бледным узким лицом и змеиным взглядом. Кристина задохнулась от ужаса. Она не знала эту женщину, но мгновенно поняла, что она – зло. Усмехнувшись одними губами, женщина щелкнула пальцами, и Кристина застыла, не в силах ни шелохнуться, ни даже вздохнуть. Ребенок выпал из ее парализованных рук, и заплакал, ударившись о землю.
Барр наслаждалась. Ребенок нужен был ей для особого обряда. Пребывание в Пойме становилось почти невозможным, магия лесной ведьмы была так сильна, что Барр могла лишь заботиться о том, чтобы оставаться невидимой для Мириэль, но ни на что другое у нее уже не оставалось сил и времени. Она теряла зря время, и это бесило ведьму. Для проведения сложного и долгого ритуала ей нужен был ребенок, мальчик, не старше трех лет. Его, живого и обездвиженного, нужно было уложить особым образом, и специальным двойным ножом вырезать полоску кожи по контуру всего тела, обязательно без единого разрыва. Получившийся ремешок и давал, после проведения еще пары ритуалов, защиту от проклятой эльфийки, делал ведьму невидимой для нее. Именно этого мальчика ведьма выбрала по двум причинам. Во-первых, мельница стояла на отшибе, случайный человек сюда никоим образом попасть не мог, хозяин надолго уехал, и ведьма получала здесь достаточно времени для всех манипуляций. Во-вторых, Александра Барр с особым удовольствием разрушала жизнь и счастье именно таких, как Кристина: любимых, счастливых и красивых. С отрочества, с того момента, как жених, выбранный родителями, взглянув на нее, спросил их, нельзя ли жениться не на «этой», а на ее младшей сестре, Барр ненавидела красивых, люто, страстно ненавидела. Первой ее жертвой была ее сестра, потом – послушницы в монастыре, куда родители запрятали дочь, пугавшую и огорчавшую их. А потом Александра потеряла им счет, но наслаждаться их муками и ужасом – не перестала. Представляя, как вернется мельник и обнаружит изуродованные тела жены и сына, ведьма испытывала настоящее наслаждение, вплоть до чувственной дрожи.
Мальчик, плача, кое-как встал на ножки, и вдруг взгляд его упал на пса Барр, Бута. Перепугавшись огромной черной собаки с тяжелым взглядом, мальчик побежал к дому, приговаривая зачем-то:
– Ое-ей… Ое-ей…
Это показалось Барр таким потешным, что она медлила, усмехаясь. Жалкая мелкая тварюшка, и бежать-то по-настоящему еще не умеет, ножки оступаются, сам качается, но торопится, нелепо машет ручонками. Некстати вдруг вспомнился давний, давний момент: Лара Ол Таэр, и ее щенок, такой же маленький, жалкий и нелепый, но бросился на нее, крича: «Не трогай маму!». Защитничек!
Кристина вся дрожала от напряжения, нечеловеческого, страшного. Материнское стремление защитить ребенка было так сильно, что пробудило спящие силы и в какой-то момент сломало чару. Громко вдохнув воздух – Барр изумленно обернулась на нее, не веря своим глазам и ушам, – Кристина отчаянно закричала:
– На помощь!!! Помогите, помогите!!! – С дороги ее вряд ли могли услышать, но Кристина вложила в этот крик не только голос, но и всю свою спящую до этого момента силу – и все-таки была услышана.
– Дура! – Барр наехала на нее конем, хлестнула плетью. – Заткнись! – И тут громко залаял Бут. На Мельничную горку взлетел здоровенный, больше похожий на волка, пес странной бурой масти, в шипастом ошейнике, и ощерился на Бута, который дыбом поставил короткую шерсть и поджал хвост. Ведьма хотела бросить на чужого пса чару, но буквально по пятам за ним сюда же взлетел всадник на сером олджерноне. И тут Барр опешила по-настоящему. Только что она думала о нем, думала с презрением и превосходством. И вот он – здесь, где его никак быть не должно, эльфийские глаза вспыхнули красным бешеным огнем, рука потянулась за мечом. Его пес – или волк, – бросился на Бута, и они сцепились, бешено рыча, покатились по земле. Ведьма бросила чару, но тщетно. На проклятого полукровку ее магия никогда не действовала! Тогда Барр ударила магией по коню, и тот рухнул на колени, дико взвизгнув. Всадник скатился с него, но не упал, гаденыш, покатился по земле и взвился, словно подброшенный неведомой силой. Обнажил меч, и Барр показалось, что тот прозрачный, словно стеклянный, и пылает изнутри белым огнем, рассыпающим холодные искры, таким ослепительным, что больно стало глазам. Хлорингу оставались какие-то несколько шагов до ведьмы, и Александра, соображающая, как всегда, стремительно, взмахнула рукой в сторону мелкого щенка. И гаденыш не подвел: кинулся спасать дристуна, раскорячился, заслоняя его собой. Ведьма медлить не стала: подхлестнула Лирра, наезжая на дерущихся псов и разгоняя их, швырнула крысу, и с криком:
– Бут, за мной! – Галопом рванула прочь со скалы. Полукровка за ней не погнался – занятый каргом, потерял время. Но Барр мчалась, не останавливаясь, еще очень долго, пока не очутилась на берегу реки, на причале, где как раз собиралась отчалить баржа.
И только очутившись на палубе баржи, плывущей в сторону Фьяллара, Барр перевела дух. Осмотрела поскуливающего пса: проклятый волк успел-таки здорово его хватануть за шею. Спасли любимца только складки кожи, которые и прокусил противник, не добравшись до горла. Обработав рану пса, Барр присела на дрожащие ноги, недоумевая, что это с нею?.. И только какое-то время спустя сообразила: эти слабость, дрожь, испарина и легкая тошнота – это страх. Элементарный страх. Она испугалась! Впервые в жизни – испугалась до чертиков! Перед внутренним взором все еще стояли перекошенное от ненависти и бешенства лицо и горящие красным эльфийские глаза. И страшный огненный меч.
Гэбриэл и в самом деле за ведьмой погнаться не смог, пришлось убивать карга, и успокаивать молоденькую женщину и ее ребенка, ревущего в голос, до визга. Мальчик сильно ушибся и до смерти перепугался, да и Кристина была не в себе, прижимала к себе сына и, глядя прямо перед собой безумными глазами, только и твердила:
– Он такой маленький! Он такой маленький! – и Гэбриэл просто не мог оставить их здесь, среди трупов, в таком состоянии, как ни хотелось ему догнать ведьму и покончить с нею прямо сейчас. Как он понимал Кристину в этот момент! Он живо представил себе Вэнни на месте этого перепуганного мальчика, и сердце его сжалось от жалости и гнева. О, нет, он эту тварь не убьет! Он ее заставит ответить за каждую жизнь, за каждую! И отвечать долго, как можно дольше, чтобы прочувствовала, сука, каково оно!
