– Ты имя малышу придумай, потому что я хочу, чтобы если девочка родится, то назвать Марией…
– Хорошо, но если мальчик народится, то Александром, как Александр Невский и Александр Пушкин, и наш император – тоже Александр, – перебил ее Алексей Федорович.
– Согласна. Затягивать с крестинами не будем, как только я оправлюсь от родов, так и проведем. В крестную мать позовем жену твоего брата Ивана, Екатерину Ивановну, а вот в крестные отцы позвать бы Ивана, так вот, видишь, он умом тронулся. Даже не знаю, кого и звать, – задумчиво сказала Lise.
– Позовем старца Никодима, лучшего человека на всей земле не сыщешь.
– Так он же старый, и выдержит ли весь обряд, и согласится ли?
– Я его очень попрошу. А если не его, то кого же? Я нашего первенца никому и доверить больше не могу.
– Вся беда, что мы мало общаемся с людьми, сколько живем, а никого толком не знаем, – сказала Lise.
– Думаю, тогда Николая Красоткина, он хороший, правда, социалистом тоже стал, но не так глубоко и веру, похоже, не потерял, как мой брат Иван, потому можно его позвать.
– Я его не знаю, но если ты его рекомендуешь, тогда давай так сделаем.
В дверь комнаты постучали, а потом она открылась, на пороге стояла госпожа Хохлакова.
– Вам записка, Алексей Федорович, только что принесли; маленькая такая, лет, наверное, десяти девочка. Я, естественно, ознакомилась с содержанием.
– Maman, давайте ее сюда, – потребовала Lise и протянула руку. Екатерина Осиповна подчинилась и отдала послание. – Так, сейчас поглядим, от кого…
– От брата Алексея Федоровича, Ивана, – вставила госпожа Хохлакова.
– Maman, я настоятельно прошу не перебивать меня, – сказала Lise и грозно посмотрела на Екатерину Осиповну. – Так, – сказала Lise и прочитала про себя, а потом посмотрела на Алексея Федоровича. – Твой брат Иван ждет тебя на Конюшенном мосту послезавтра, в четыре после полудня, – объявила Lise, как только закончила чтение, и отдала записку Алексею Федоровичу, – но ты туда не пойдешь, Алеша, или только в сопровождении меня.
– Но здесь он пишет о важном разговоре, – сказал Алексей Федорович, тоже прочитав послание.
– Ну и что?! Только со мной и все.
– Если я хочу спасти Ивана, я должен идти, а ты, жена моя возлюбленная, лучше останься дома, иначе ничего не получится.
– Я тебя одного не отпущу!
– Lise, в твоем положении тебе нельзя нервничать. Я твой муж, и ты должна мне подчиниться. Если я говорю, что пойду один, значит, так и будет. Ты должна понять меня, что это, может, единственный шанс спасти брата. И я так думаю, что у нас с ним состоится сокровенный разговор, а твое присутствие все нарушит, и встреча пройдет впустую.
– Либо я пойду с тобой, либо ты вообще туда не пойдешь, – заявила Lise.
– Lise, не ставь мне ультиматумы, прошу тебя. Ты можешь протестовать, но я туда пойду один, и давай закончим на этом, – сказал Алексей Федорович и пошел в свою бывшую комнату.
Но споры не закончились, они продолжались весь следующий день. Lise впала истерику, плакала, умоляла, но все было тщетно – Алексей Федорович был непреклонен, а когда пришло время идти на встречу, Lise, вся надутая, заявила: «Домой можешь не приходить, я тебя не жду и нисколько не волнуюсь».
– Я вернусь, Lise, к тебе, потому что очень люблю тебя и жить без тебя не могу. Да, и не обижайся на меня, пожалуйста. Прости меня, но мне правда нужно там быть одному. И не дуйся, тебе это не идет. Побереги нашего малыша, которого ты носишь под сердцем. Все, я ушел, – прощаясь, сказал Алексей Федорович и, поцеловав жену в губы, скрылся за дверью.
На Конюшенном мосту через канал Грибоедова он был уже без четверти четыре после полудня, стоя прямо посередине его, с нетерпением поджидая брата. Эта часть города не освещалась, а было уже достаточно темно, и люди были похожи на тени, спешившие по своим делам. И тщетно Алексей Федорович всматривался в прохожих, пытаясь в них угадать Ивана Федоровича, разглядеть лица было невозможно, лишь только когда человек подходил на несколько шагов, были видны его черты.
– Алексей Федорович, Алексей Федорович, уходите оттуда!.. – вдруг раздался знакомый ему крик, в потемках была видна фигура бегущего к нему человека. Но Алексей Федорович только пошел ему навстречу, желая выяснить, кто же это такой. Наконец расстояние сократилось, и он узнал в кричащем Николая Красоткина. – Уходите отсюда, – продолжал он, крича, махая руками, потом он повернулся, и Алексей Федорович услышал «Заткнись» и увидел, как к нему вплотную подошел какой-то прохожий, и Николай тут же упал на снег, а этот человек, молодой с виду, пошел дальше. Тогда Алексей Федорович уже побежал к лежащему Николаю Красоткину и вот, оказавшись рядом, увидел, что тот лежит на спине и держит руку у правого подреберья, а из-под нее текла кровь и залила уже весь снег около него. И тут Алексей Федорович ужаснулся от увиденного и закричал что было сил:
– Держи убийцу!!! Доктора скорей позовите! – Потом оглянулся вокруг и склонился к Николаю. – Потерпи, сейчас я тебе помогу. Доктора зовите, что стоите? – А вокруг стали собираться люди. – Доктор есть? Мой друг умирает.
– В печень попал… ваш брат… ко мне… в контору прибежал… весь бледный… трясется и говорит… кхе, кхе, и говорит: беги на… Конюшенный… мост… там Алешку убивать будут… предупреди…
– Молчи ради Бога, тебе разговаривать нельзя, – чуть ли не плача, умолял Алексей Федорович. – Да доктора же позовите!
– Священника надо, – кто-то сказал из толпы собравшихся.
– Извозчика, в больницу…
– Поздно везти-то, весь кровью истечет, пока привезут.
– А я… знаете… что вспоминаю… Алексей, кхе, кхе, – закашлялся Николай. – Похороны Илюшечки… вашу речь… что мы все тогда… соединились, вот я… хотел пострадать за всех… теперь иду… вот за Христом… и не забуду… никого. А еще, знаете, я хоть и социалист, но у нас социализма не построишь – вера во Христа крепка… надобно ее в народе сломать… тогда и строить, но тогда… кхе, кхе, это будут такие люди – почище сатаны.
– Коля, не умирай, я прошу тебя. Сейчас доктор будет – и сразу станет все хорошо. Ты только потерпи.
– Так, разойдись, разойдись, народ! Ну, чего сказал, расступись, дай пройти, – командовал жандарм и, протиснувшись к умирающему, заключил: – Значит, убийство. Кто свидетель? Убийцу опознать, кто сможет? – и свистнул в свисток. Тут же с соседних улиц стали подходить полицейские.
– Подождите, он еще не умер! Николай, только глаза не закрывай, слышишь меня? – стоя на коленях, со слезами умолял Алексей Федорович. Николай Красоткин еще силился что-то сказать и даже пытался приподнять голову, как спустя минуту его телом уже обладало трупное окоченение.
– Николай, Николай, – звал Алексей Фёдорович, не в силах поверить, что Николай Красоткин умер.
Скоро подъехал извозчик, и его положили на сани.
– В морг его. Вы, я вижу, знакомец его. Проедемте в участок, составим протокол, – сказал жандарм, помогая Алексею Федоровичу подняться с колен.
Подъехало еще несколько извозчиков, и на них посадили порядка десяти человек и также повезли в участок. Там в разговоре со следователем Алексей Федорович наотрез отказался давать какие-либо показания, заявив только то, что с ним он должен был встретиться по важному делу и все. Пробыв два с половиной часа в полицейском участке, он вышел весь опечаленный, и когда вернулся домой, то ни с кем, даже с Lise, не мог говорить. Шокированный и пораженный произошедшим, глубоко подавленный, он прошел в свою бывшую комнату, не раздеваясь и не снимая обуви, придвинул кровать к двери, чтобы не смогли открыть с той стороны, и прямо в пальто плюхнулся в нее.
Он не мог понять, как это произошло, ему ни разу в жизни не приходилось быть свидетелем убийства. Алексей Федорович понимал, что тогда на мосту был на волосок от смерти. У него крутилась в голове лишь мысль о том, как брат смог это допустить. Как после произошедшей трагедии с ним быть, если он предал его, хоть наполовину, но все едино, предал своего кровного брата. И главное, он не знал, как ему поступить. Ведь смерть Николая Красоткина на совести Ивана – она черным грехом покрыла его душу. Что же теперь: отречься от него? Или продолжать борьбу за его грешную душу, иначе сгорит она в адском огне навсегда и исчезнет бесследно?
