Учитывая неудачи первой экспедиции, изыскатели в 1937 году решили подниматься по Амгуни на батах — небольших долбленых лодках. Но их застали летние паводки. Лодки опрокидывались, разбивались о камни, имущество и продовольствие шло на дно. К месту работ они добрались только во второй половине лета. И опять изыскателям, работавшим в отдаленных районах, пришлось испытать трудности: работы затянулись, еды не хватало. Особенно тяжелое положение сложилось в партии Н. И. Иванова, которая вынуждена была оставить имущество и снаряжение и без продовольствия выбираться из тайги.
Несмотря на это, экспедиция привезла богатый изыскательский материал. Были составлены детальные морфокарты всего левого берега Амгуни. По этому варианту трасса проходила поймой реки, затапливаемой в паводки, а где река прижималась к высоким скалам, полотно дороги должно было идти прямо по руслу реки. Для этого требовалось отсыпать водоотбойные буны и траверсы, а чтобы насыпь не размывало, валуны нужно было укладывать весом не менее тонны каждый. Конечно, приходилось учитывать, что со временем река найдет слабые места, как бы прочно ни было укреплено полотно. А поскольку протяженность скалистых берегов была большая, левобережный ход казался трудоемким и дорогим. Решено было снова вернуться к правобережному варианту…
— Извините, — не выдержал я, — меня удивляет: зачем было проделывать такую большую работу, когда итоги ее могли оказаться бесполезными? Вам не кажется, что это возвращение к правобережному варианту требует нравственного оправдания, не говоря уж о деньгах?
— Нет, — горячо возразил он, снисходительно улыбнувшись моей запальчивости. — Бесполезными они не оказались. Попытаюсь вас убедить цифрами: затраты на изыскания составляют всего около двух процентов от стоимости строительства. Ошибка изыскателя стоит во много раз дороже, чем сами изыскания.
И, словно пытаясь замять мой конфуз, он продолжал:
— Уже в следующем, тридцать восьмом году новая экспедиция обследовала правый берег Амгуни. Был составлен детальный план района. На плане обрисовался рельеф русла реки при выходе ее с гор, контуры полей торфяников, вечной мерзлоты и узких полос вдоль берега, где мерзлота растоплена. Более ровная местность, отсутствие мерзлоты, которую здесь растопили грунтовые воды, доступность для автотранспорта — все это выгодно отличало правобережный вариант от левобережного.
Но изыскания должны проверить все существующие возможности для строительства. Поэтому в тридцать девятом году был пройден третий — подгорный вариант. Он не обещал дать лучшего решения, местность была значительно выше. В профиле линия трассы должна была подниматься круто вверх и, обогнув русло реки в районе конуса-выноса, опуститься большим уклоном. К тому же для выхода к реке Ирунгде приходилось искусственно удлинять трассу.
Окончательное сравнение всех трех вариантов показало, что правобережный является самым экономичным. Он и был рекомендован к строительству в сороковом году.
Как видите, участок в верховьях Амгуни сложный, — говорит старейший сотрудник Ленгипротранса. — Но на БАМе ведь немало таких тяжелых участков. Строить БАМ трудно. Без современной высокопроизводительной техники и самой совершенной организации строительства на БАМе делать нечего. Строительство БАМа — проверка нашего роста. Зато и перспективы, которые открывает это строительство, значение этого края для экономики страны просто неоценимы.
Знаете, — мечтательно говорит он, — откроется линия Ургал — Березовка, возьму билет и поеду по БАМу. Ведь этого ждал сорок лет. Разве не замечательно посмотреть на дело своих рук? Это лучшее, что останется после нас.
Олег Левитан
БАЛЛАДА О ДУРНОЙ ПРИМЕТЕ
Стихотворение
Он курчав и смугл. А румянец ал.
Гнать велел коней. «В Петербург!» — сказал.
Распирало грудь. Путал мысли ром.
Вдаль летел возок снежным севером.
А назад летел частокол из лип.
Лошадиный храп да полозьев скрип.
Ошибись, ямщик! Заверни в сугроб!
Остуди, снежок, воспаленный лоб!
В эту даль — нельзя! Там — черна гроза!
А седок вздохнул и закрыл глаза.
Видно, жизнь ему будто в горле ком —
что в тюрьме сырой, что в Михайловском…
«Там — мои друзья, мне без них невмочь!
Если битва там — я бы смог помочь!
Если ж прахом все и в крови родник
нашей Вольности — знать, и я должник!..»
А над ним летит та, чей голос тих,
та, что боль и грусть превращает в стих,
та, кому легко и его житье, —
и звучит над ним голосок ее…
«Ты — избранник мой, я — твоя судьба…
Я молю тебя — не губи себя…
Риск — удел друзей, а твоя корысть —
ночью свечи жечь, утром перья грызть…»
— «Нет, оставь, отстань! Не могу я так!
Или дружба — пыль, и ценой — в пятак?..»
— «Их пути трудны, а твои — трудней,
ты — должник судьбы, не забудь о ней…»
А глаза ее — как глаза Аннет.
А метельный снег заметает след.
И исчезла тень, повторив: «судьбы…»,
так, что кони вдруг встали на дыбы!
«Что там, брат ямщик?» А ямщик сквозь жуть:
«Да косой, видать, перебег нам путь!
Знать, охота, что ль, слышь — собачий лай?»
А седок кричит:
«Заворачивай!..»
…И опять летит частокол из лип.
Лошадиный храп да полозьев скрип.
А метельный снег заметает след…
Заметает след. На десяток лет.
Валентин Бобрецов
СТИХИ
ШТОРМ НА ЛАДОЖСКОМ ОЗЕРЕ
Ладога — не озеро, ладонь.
И гадай по линиям волны:
либо кверху дном, на валуны
Валаама, либо же — на дно.
Бьются брызги сотнями багров
о борта, а эхо — до глубин
озера, и помнится по гроб,
что закат на Ладоге багров:
будто не вода — гемоглобин!
„Не надо незначащих слов…“
Не надо незначащих слов.
Не надо судить и судачить.
Пусть будут — весна и весло.
И удочка, купно с удачей.
Пусть будут — огонь и табак,
Задачи — с исконными иксами.
Чтоб волосы ветру трепать —
простор…
И глядела б не искоса!