У штурвала молодцеватый капитан то и дело одергивал новенький китель и, притрагиваясь к тонким усикам, пронзительно смотрел на Шуркину мать, а она, улыбаясь, о чем-то говорила с дядей Васей, обняв за плечи Шурку и Сашку.
В рубке по приказу капитана кто-то накручивал патефон и ставил одну и ту же обшарпанную пластинку: «Чайка смело пролетела над седой волной…»
Инна Макашова
СТИХИ
НАША АРИФМЕТИКА
Пасмурным зимним днем
думала я о нем.
Он обо мне не думал…
Минус и плюс — в сумме
круглый безмолвный ноль.
А в результате — боль.
„Надену клетчатую куртку…“
Надену клетчатую куртку,
которой много-много лет.
В ней было весело и жутко,
в ней был студенческий билет.
В ней было холодно и жарко,
в ней доброй я была и злой.
Платки, записки, мелочь, марки
в карманах прятались порой.
Вселяя веру и надежду,
она спасала от задир…
Моя рабочая одежда!..
И мой парадный вицмундир!
Галина Губанова
СТИХИ
„Октябрь. Недавно сжатые поля…“
Октябрь.
Недавно сжатые поля
Уже похолодели и притихли,
И в ожиданье долгих зимних вихрей
Темнеет молча влажная земля.
А клен —
Замерзший худенький птенец, —
Впервые желтизну свою заметив,
Еще не ведает,
Что это — не конец,
И горестно роняет листья в ветер…
„Иного не было и нет…“
Иного не было и нет —
Лишь ели, звезды и овраги,
Да строчка на листе бумаги,
Как на снегу неровный след.
Елена Дунаевская
КАМЕННЫЙ ОСТРОВ
Стихотворение
Был лед как птичий клин,
И лед тянулся в дали.
Пейзаж был как душа —
Неясен и знаком.
Серебряный резец
На матовом металле
Стволы гравировал,
И думал о другом
Сутуловатый дым
И дымная погода.
В безмолвие вели
Пологие пути.
Был деревом гранит,
Тянули птицы воду.
И было хорошо.
И некуда идти.
Александр Воронцов
КРИК ЧИБИСА
Повесть
1
Лес был такой нарядный и величественный, что хотелось всему миру поведать о радости общения с ним.
Но разведчику надо идти бесшумно, стараясь ничем не выдать своего присутствия, не поломать ветку, не зашуршать травой. Идти осторожно, сохраняя каждый кустик. Не оставляя следов. Будто тебя здесь и не было.
Федор усмехнулся. Странно — пройти бесследно. Словно ты не человек, а бабкин святой дух. Даже вон пичужка несмышленая, прыгающая по сучкам, и то радуется своему нехитрому житью.
— Эй, друже, не лови ворон, споткнешься. — Федор почувствовал легкий толчок в спину.
Он обернулся. Увидел бугристое, ехидно осклабившееся лицо Ивана. Ответил без обиды:
— Не шуми. Это я так. Вспомнилось.
Поправил на плече ремень автомата, надвинул на лоб пилотку.
— Поди опять о Зине своей взгрустнул? — Глаза Ивана прищурились.
— И о ней тоже, — нехотя подтвердил Федор.
Ему было неприятно. Неожиданное вторжение в душевные тайны всегда неприятно. Мог бы и помолчать Иван беспокойный. Но Иван не унимался.
— Зря только себя растравляешь, — уже примирительно добавил он. — Не ко времени. Вот доберемся до дому, там помечтаем.
Федор понял правильно: дом — это всего-навсего землянка. Их родная, обжитая, прокуренная фронтовая землянка.
— Отставить разговоры! — послышался хриплый голос лейтенанта Бугрова.
Бойцы могли услышать этот голос даже во сне. А сердитое выражение окаймленного светлой бородкой лица лейтенанта понимали без слов. Иван и Федор смолкли. Прибавили шагу. С усиленным вниманием стали всматриваться в окружавшую их лесную чащу.
Разведчиков было пятеро. Шли четвертый день. Позади осталась добрая сотня километров. По болотам и оврагам. Между кустами и деревьями. Мимо деревень, до отказа набитых вражескими солдатами. Мимо вымерших хуторов. Около фашистских батарей и аэродромов. Вдоль дорог, по которым катились танки со зловещими крестами на броне.
Шли и все замечали. Схватывали цепкой памятью. Наносили условными знаками на карту. А по ночам, затаившись в глухом месте, посылали в эфир зашифрованные сигналы. Затем исчезали, как тени. И знали: их работа не пропадет даром.
Вчера к концу дня достигли крайней точки намеченного маршрута. Заночевали в лесу.
Утром командир взвода сказал:
— Ложимся на обратный курс.
Что ни говори — морпехота. Морская терминология бытовала у них даже на суше.
Разведчики склонились над картой и еще раз мысленно представили, где пройдет их путь. Лес. Ложбина, поросшая кустарником. Брод через тихую речушку. Большой луг. Опять лес. Склон уступа. А там — линия фронта, свои.
— Махнем через речку — считай, уже дома, — сказал Хромов и подмигнул Федору.
Иван был врожденным оптимистом. Все у него получалось легко и быстро. И, между прочим, не только на словах. Перейдет передний край в любом месте. Ужом проползет. Вода на пути — можно вброд, а можно и вплавь. «Языка» взять — пожалуйста. И за два с лишним года войны всего одна царапина. Осколком мины по бедру чиркнуло. Зажило через месяц.
Но не всем так везло.
— У тебя всегда раз-два — и готово, — усмехнулся старшина второй статьи Восков, — скорый больно. После речки, считай, еще километр на брюхе ползти. А вдоль опушки дорога проходит.
Восков был командиром отделения, ближайшим помощником Бугрова. Имел два ранения. Говорил отрывисто и властно. В споре хмурился, глядел исподлобья. Действия предпочитал обдуманные и осторожные.
— Будто мы никогда не ползали, — не то обиделся, не то удивился Хромов. — Все пузо в мозолях.
Старшина промолчал. Только брови еще плотнее сомкнул над переносицей.
— На дороге патрули могут быть, — сказал Федор.
Иван покосился на него. Резанул взглядом: «Патрулей боишься?»
Лейтенант поднялся. Поправил маскхалат. Осмотрел бойцов. Подал знак стоявшему в дозоре Батурову: «Присоединяйся». Потом повернулся к Хромову:
— Дело говорят ребята. Проскочить через дорогу нелегко. И вообще: держи ушки на макушке. Ликовать дома будем. А пока не сидеть на крылечке, быстро к речке.