Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Костылев Валентин ИвановичОрлов Александр
Стрижак Олег
Баханцев Дмитрий Никифорович
Андреев Виктор Николаевич
Ростовцев Юрий Алексеевич
Бобрецов Валентин Юрьевич
Воронцов Александр Петрович
Насущенко Владимир Егорович
Леушев Юрий Владимирович
Александров Евгений
Ивановский Николай Николаевич
Иванов Виталий Александрович
Макарова Дина
Петрова Виктория
Знаменская Ирина Владимировна
Шумаков Николай Дмитриевич
Герман Поэль
Кобысов Сергей Андреевич
Рощин Анатолий Иванович
Гранцева Наталья Анатольевна
Любегин Алексей Александрович
Милях Александр Владимирович
Дианова Лариса Дмитриевна
Цветковская Римма Фёдоровна
Вартан Виктория Николаевна
Скобло Валерий Самуилович
Далматов Сергей Борисович
Бешенковская Ольга Юрьевна
Макашова Инна
Губанова Галина Александровна
Дунаевская Елена Семёновна
Пидгаевский Владимир
Скородумов Владимир Фёдорович
Горбатюк Виталий
Храмутичев Анатолий Фёдорович
Жульков Анатолий Иванович
Пудиков Николай
Нешитов Юрий Петрович
Гуревич Наталья Львовна
Левитан Олег Николаевич
Мельников Борис Борисович
Решетников Юрий Семёнович
Менухов Виктор Фёдорович
Сидоровская Лариса Борисовна
Зимин Сергей
>
Молодой Ленинград ’77 > Стр.46
Содержание  
A
A

Ольга Бешенковская

СТИХИ

„Глухонемые говорят…“

Глухонемые говорят —
Как будто музыку рисуют:
Их пальцы нервные парят
И взгляду слово адресуют.
Смотрю
             (немея от стыда,
Краснея сладостно и густо),
Как вырастает их беда
В какой-то новый вид искусства…
А наших строчек лепота
Откуда? — Память умолчала.
А не Гомера ль слепота
Дала поэзии начало?

„До обидного прост и недолог…“

До обидного прост и недолог
Путь к старинному сейфу души:
Бородатый, как черт, социолог
Пододвинет вопросник: — Пиши! —
Бесполезно уже притворяться —
Разглядит он, как ты ни таи,
Сквозь замочную щель перфораций
Все наивные тайны твои.
И — держись, развеселая личность! —
Лучше даже, чем другу, видны
И усталость твоя, и скептичность,
И тенденция к чувству вины…
Только хрустнет задетая ветка,
Расцветет ли строка ни о чем —
Мефистофель двадцатого века,
Усмехаясь, стоит за плечом…

„Каким ты будешь, будущий язык?..“

Каким ты будешь, будущий язык?
Один для всех — как музыка и небо…
Один для всех: для Фета и для Феба,
Для коренастых сеятелей хлеба
И бледнолицых пахарей музык.
Чем будешь ты: рисунком или словом?..
Ты ко всему заранее готов:
И молча в спектре вылиться лиловом,
И выразиться в запахах цветов…
Готов для всех признаний и наветов
Дарить оттенки слуху и очам,
Готов своих пленительных поэтов
И утешать, и мучить по ночам;
А я — лететь к тебе издалека…
Хоть мой скафандр — фланелевый халатик —
Смешон в хрустальной готике галактик,
Но вдруг пронзит восторгом и охватит
Прикосновенье к тайне языка…
И зазвучат (и слышала не я ли?)
Уже в моей языческой дали
И борозда раскрытого рояля,
И клавиши подтаявшей земли…

Николай Ивановский

ПОПУТНОГО ВЕТРА, САШКА!

Рассказ

Сашка вновь сбежал из ремесленного училища.

Поздно вечером, побродив по набережной, он зашел в Румянцевский садик и, втянув голову в воротник шинели, лег на скамейку. Ночной ветер посвистывал в голых деревьях и обдувал Сашкины брюки. В Сашкином носу хлюпало, он стучал зубами и подвывал ветру, подтягивая колени ближе к подбородку.

— Пацан, пацан! — разбудил Сашку человек с простуженным голосом.

Сашка вскочил.

— Я тоже посижу, не возражаешь?

Сашка не возражал.

— Ох и гудит!

— Голова? — сообразил Сашка.

Человек с прищуром посмотрел на Сашку и, проведя согнутым указательным пальцем под обвисшими усами, спросил:

— Ты откуда?

— Из Москвы.

— Заливай, я тебе что, милиционер? Как звать-то?

— Са-а-шка-а.

— Дя-я-дя Ва-а-ся, — передразнил человек Сашку. — Давно заикаться стал?

Сашке было не до шуток — холод колотил его до самых печенок…

— Во, слышишь, гудит!

— Голова-то?

— Коробка гудит, старпом беспокоится…

Сашка уловил слабый гудок буксира, и отношение к дяде Васе у него стало самое уважительное. Мысль о том, что дядя Вася похож на боцмана из кинофильма «Мы из Кронштадта», согрела Сашку.

Дядя Вася с трудом привстал и снова сел на скамейку.

— Надо подождать. Ноги не идут…

— А вы за меня держитесь, они и пойдут.

— Ишь ты, все знаешь, — усмехнувшись, одобрил дядя Вася Сашкино предложение и, покачиваясь, встал.

— Все знает прокурор! — съехидничал Сашка, положив на свое плечо его тяжелую руку.

Они двинулись к набережной.

Издали, в ночном полумраке, казалось, Сашка тащит на себе медведя…

Буксир «Стремительный» чихал трубой и скрипел сходней.

Сашка оказался в машинном отделении буксира, где дядя Вася был хозяином.

Он выложил на стол перед Сашкой два куска рафинада, хлеб, шматок сала, принес чайник. Потом дядя Вася дул, обжигаясь, в алюминиевую кружку с крепким чаем и таким образом, по его выражению, прочищал мозги. Они обстоятельно говорили: дядя Вася из крепких морских слов лепил образ своей молодой жены-изменщицы, Сашка при этом пренебрежительно замечал, что надо брать по годам, дядя Вася поднимал пудовый кулак и показывал им в воздухе, как бы он придавил ее любовника, попадись тот ему на узкой дорожке, ибо это не человек, а нефть ползучая, Сашка же, узнав, что «Стремительный» ходит в Кронштадт, хитро плел о себе околесицу, высказав единственную правду, что у него нет родителей и что он хочет быть юнгой.

— Поговорю с капитаном, — твердо сказал дядя Вася Сашке, — и будущей весной вместе «отдадим концы». Идет?

— Идет! — согласился сдержанно Сашка, но сам за это готов был расцеловать механика в седые усы.

Утром храп механика потрясал машинное отделение. Сашка, закинув руки за голову, лежал на промасленных фуфайках на каком-то ржавом баке в углу. Он вспоминал, как до войны с ребятами в Кронштадте, чтобы посмотреть фильм «Мы из Кронштадта», приступом брали «Максимку» — бывший собор, переименованный в кинотеатр имени Максима Горького. При входе стоял одноглазый контролер. Мишка Клюква, обладатель красного широкого носа, медленно жевал кислое яблоко. Младший брат его Вовка держал во рту наготове два грязных пальца и ждал: как только после третьего звонка Мишкин плевок из жеваного яблока угодит контролеру в единственный глаз, он должен сразу же свистнуть… Барьер трещал! Но трещали брюки и куртки у многих мальчишек, кинувшихся по кинотеатру в разные стороны и схваченных взрослыми на пути к заветной цели…

Молодой Ленинград ’77 - img_13.jpeg

— Да это же наш бассейн!

— А там… Морской завод должен быть! — выкрикивали на передних местах ребята и кляли белогвардейцев, толкающих матросов с обрыва в воду с подвешенными камнями на груди…

У Сашки, смотревшего на экран через щель портьеры, при виде падающих вниз с обрыва гитары и мальчишки-матросика к глазам подкатывали слезы.

Плавать Сашку учил отец. На заливе он семилетнего Сашку бросал в воду, а когда тот выплывал на берег, вел за руку к ларьку, ставил перед Сашкиным носом кружку кваса, себе пива.

Сашка вертелся вьюном, отчаянно бил руками по воде, но вторая кружка с квасом, обещанная отцом, заставляла его держаться на поверхности и глотать «огурцы»…

Он бы выпил и третью, да живот не позволял — тянул книзу!

Позже не было в Кронштадте мостов, барж, доков, набережных, откуда бы Сашка не прыгал. А после фильма «Мы из Кронштадта», играя с ребятами в войну «красные и белые», взял в собой кухонный нож, привязал к шее камень и, прыгнув в бассейн, еле всплыл на поверхность — нож оказался тупым, камень каким-то чудом выскользнул из веревки.

46
{"b":"830505","o":1}