Я воздерживаюсь от параллелей с учением об имени в новой философии. Но есть два явления, на которые не могу не указать, — до того они поразительны. Первое — это диалектика языка у Гегеля в его Епсусіор., § 455—465, где мы читаем, иапр., такие рассуждения: «Die Sprache kommt hier nur nach der eigen–thumlichen Bestimmtlieit als das Produkt der lnielligenz, ihre Vorstellungeti in einem äusserlichen Etemente zu manifestieren, in Betracht //Язык рассматривается здесь только со стороны своей своеобраз¬ной определенности как продукт интеллигенции, состоящий в том, чтобы ее представления проявлять в некоторой внешней стихии (нем.; пер. Б. А. Фохта).//. Второе — это полученное мною перед самым печатанием моей книги исследование Е. Cassirer, Philosophie der symbolischen Formen. I Teil. Sprache. Berl., 1923, где исследуется как раз эта «средняя» (в смысле Прокла) сфера. Кассирер пишет (16 стр.): «Halten wir ап der Forderung der logischen Einheit fest, so droht zuletzt in der Allgemeinheit der logischen Form die Besonderung jedes Einzelgebiets und die Eigenart seines Prinzips sich zu verwischen — versenken wir uns dagegen in eben diese Individualita! und bleiben wir bei ihrer Betrachtung stehen, so laufen wir Gefahr, uns in ihr zu verlieren und keinen Riickweg mehr ins Allgemeine zu finden. Ein Ausweg aus diesem methodishen Dilemma konnte nur dann gefunden werden, wenn es gelänge, ein Moment aufzuweisen und zu ergrei–fen, das sich in jeder geistigen Grundform wiederfindet und das doch andererseits in keiner von ihnen in schlechthin gleicher Gestalt wiederkehrt. Dann liesse sich im Hinblick auf dieses Moment der ideelle Zusammenhang der einzelnen Gebiete — der Zusam–menhang zwischen der Grundfunktion der Sprache und der Erkenntnis, des Aesthetischen und des Religiosen — behaupten, ohne das in ihm die unvergleichliche Eigenheit einer jeden von ihnen verloren ginge. Wenn sich ein Medium finden liesse, durch welches alle Gestaltung, wie sie sich in den einzelnen geistigen Grund–richtungen vollzieht, hindurchgeht, und in welchem sie nichtsdes–toweniger ihre besondere Nátur, ihren spezifischen Charakter bewahrt, — so ware damit das notwendige Mittelglied fur eine Betrachtung gegeben, die dasjenige, was die transzendentale Kritik fur die reine Erkenntnis leistet, auf die Allheit der geistigen Formen iibertragt. Die nächste Frage, die wir uns zu stellen haben, wird also darin bestehen, ob es in der Tat fur die mannigfachen Richtungen des Geistes ein solches mittleres Gebiet und eine vermittelnde Funktion gibt und ob diese Funktion bestimmte typische Grundzuge aufweist, kraft deren sie sich erkennen und beschreiben lässt»//Если мы строго следуем требованиям логического единства, угроза потерять в общности логических форм обособленность каждой отдельной области и своеобразие ее принципа невелика. Если же мы, напротив, погружаемся именно в эту индивидуальность и остаемся при ее созерцании, мы подвергаемся опасности потеряться в ней и более не найти обратного пути к общности. Выход из этой методической дилеммы мог бы быть найден только в том случае, если бы удалось выделить и по¬стичь один момент, который постоянно обнаруживается во всякой духов¬ной форме, но, с другой стороны, ни в одной из них не повторяется в одном и том же виде. Тогда, с учетом этого момента идеальной взаимосвязи отдельных областей, станет возможным утверждать наличие связи между основной функцией языка и эстетическим и религиозным познанием — без того, что здесь окажется утраченным ни с чем не сопоставимое свое¬образие каждого. Если бы оказалось возможно обнаружить посредника, через которого осуществляется формообразование, как оно протекает в каждой отдельной духовной области, в котором тем не менее каждая из них сохраняет свою особую природу, свой специфический характер, тогда был бы получен необходимый посредующнй инструмент для созер–цания, а именно тот, который трансцендентальная критика предоставляет чистому познанию, однако с его перенесением на всеобщность духовных форм. Следующий вопрос, который мы должны сами себе задать, будет, таким образом, состоять в том, действительно ли существует такая посре–дующая область, такая опосредствующая функция для многообразных духовных направлений, и обладает ли такая функция определенными ти¬пическими чертами, благодаря которым ее можно опознать и описать (нем.).//. Еще более яркие выражения на стр. 26: «Die Erkenntnis wie die Sprache, der Mythos und die Kunst: sie alle verhalten sich nicht wie ein blosser Spiegel, der die Bilder eines Gegebenen des äusseren oder des inneren Seins, so wie sie sich in ihm erzeugen, einfach zuriickwirft, sondern sie sind statt solcher indifferenter Medien vielmehr die eigen–tlichen Lichtquellen, die Bedingungen des Sehens wie die Ursprun–ge aller Gestaltung» //Познание как язык, как миф и искусство: все это не просто зер–кала, которые только отражают данные им картины внешнего или внут–реннего бытия; скорее они — не такие индифферентные посредники, но сами — световые источники, оказывающиеся как необходимым условием для видения, так и источником всякого формообразования (нем.).// Оказывается Прокл не так уж отстал от нашей современности!

В заключение этого параграфа заметим, что если бы даже и не было у Прокла специального учения об именах, изложенного выше в примечаниях, то уже его учение о демиургии («пара–дейгма», «демиург» и «идея», ср. прим. 65) было бы вполне достаточно для построения нашего § 8. Перечислим некоторые тексты.

Парадейгма: in Tim. I 29 парадейгматическая причина рядом с «действующей» и «целевой», ср. также 1717_18; 427— то же и демиургическая причина; 5і9, 819; 920_22; 117–9 — умно–парадейг–матическая причина, которую Платон называет αύτοζώον //живое само по себе (греч.).//;139— j о — в умном чувственное содержится парадейгматически, в чувственном умное — отобразительно (είκονικώς); 1718_2| —целевая причина является через монаду, парадейгматическая — через диаду, деятельная — через триаду; 332і_2з — смертное и бессмертное представлено в парадейгм. причинах; 1342о—21 — парадейгм. причина — в умных жизнях; 1357_9 — также о пред–уставленности в парадейгме; 21312—.і4 — эманационная реверсия перводейственных причин в парадейгме; 3352в—ЗЗбі — спе–цификум парадейгмы действовать бытием, демиурга—действовать энергией; 40022_24i II 15027_28— неделимое в душе обстоит отобразительно, делимое — парадейгматически; 1511—то же; in Crat. 16|5_i7; 25—27* 1 ?7–9— имя, как парадейгма, вместе с эйдосом противостоит материи; 1922_2з — ум есть демиург — законодатель, влагающий в имена отображения парадейгмы; 2O22—215 — о двойной уподобительной энергии демиургического ума: при помощи одной он создает целостный мир в соответствии с умной парадейгмой, при помощи второй нарекает вещам соответственные имена; 522з_зо; 929_)0— Деметра, изливая всякую жизнь, имеет в качестве парадейгмы Ночь; inst. theol. 195 (ср. выше in Tim. I 1 Зэ_ю). Более обычное понимание термина «парадейгма» у Ямвлиха: comm. math. Festa, 52б — умная и телесная парадейгма противопоставляется математической; 73і2, 80s — совсем обыденный смысл; ср. 17|2, 27і2, 56js и др.; protr. Pistelli, 302_6 — душа должна подражать лучшим образцам (кажется, единственный во всем трактате текст с «парадейгмой»); более близкое к Проклу словоупотребление, кажется, только в трактате in Nie. ar. intr. Pist., где, судя по темам, интересующим тут Ямвлиха, труднее всего было бы это ожидать. IO21 — число — парадейгма миротворчества (да и то взято у «акусматиков Гиппаса»), 82І9_20 — Платоново «брачное число» (вспомним Plat. R. P. VIII 546 sqq.) в качестве парадейгмы; впрочем, бесцветное употребление в 3225–Зато всецело за Проклом в понимании парадейгмы следует Damasc. рг. рг., § 60, 93, 133. О «парадейгматических добродетелях» Porphyr. sent, intell. XXXII. Демиургия: in Tim. 707_12 — демиург как умная полнота умов; 230^5 — демиург относится к вечно–сущему и есть всегда λογισμός θεού //помышление бога (греч.).// (ср. Plat. Tim. 34а); 288ί4_27 — демиург есть вечно сущее и непреходящее, абсолютно знающее себя и иное; 305lG_20 — вслед за Плотином, на которого Прокл тут ссылается (по–видимому, Plot. III 9,1), он признает всякого демиурга, чисто умного и управителя над вселенной (ср. весьма важные для истории философии сведения, сообщаемые тут Проклом, по поводу учения о демиурге, — о Нумении ЗОЗ27 sqq., Гарпократионе 30422 sqq., Аттике 305б sqq., Амелии ЗОбі, Порфирии ЗО632, Ямвлихе 307і4 sqq., Феодоре 309i4 sqq.; для истории философии эти страницы — сущий клад); 321j_26 — о миротворческом эйдосе в демиурге (очень важный текст); 356зі—3572 ум в своих действиях имеет цель в демиурге, как и душа подражает уму; 3622_9 — демиург, как ум, продуцирует все путем мыслей, и миротворчество его — мысленно; З72,3_]Ѳ — д. — несмешанный ум, содержащий умную сущность, энергии и потенции, умную жизнь и знание целостей, триадическая монада и определенная единичность монады; 41520_29 — °б отличии демиурга от первичного ума. О трех видах демиурга — I 12,_7 — умном (ср. 1322_24» 36118_27> 4276_ 12* 43І23–28» 452і5_16), душевном (ср. 74і5_і8), природном. In R. P. I 344_б— солнечный ум обладает крайней силой, не такой, как демиург; 8214_,б — узы Кроноса вскрывают единение всецелой демиургии в отношении к умному превосходству Кроноса, ср. выше 82І0__í2 — падение Гермеса и крайние демиургемы эманаций; 909_,3 —о–мировым демиургам приличествует и неделимая, в мировом смысле, единичность; 90|5_2і — о непричастности множеству демиургической монады и о пребывающей эманации исходящего из нее числа (ср. о демиургической монаде 984); 98І7_22 д<емиург> в себе самом пре–дуставил причины душ и пр.; 982б_29 — 0 перводейственных причинах в демиургическом уме в связи с проблемой ума (ср. и далее 99); 1014_7 — демиург, как и у Plat. Tim. 41 e, — до сходящих в область становления душ; IO625—1072 — единый и целостный демиург дарует в своих эманациях раздельные потенции для космических устроений; 107jj_13f l8_23— демиургические эманации не отрываются от демиургической монады; 1 1628_30 — материальное, наполняя все рождением и гибелью, действует по демиургическому промыслу, ср. 1276; 1348_!2; 13419_22; 13522_26; 1371 j; 14227—І 43іб — о демиургийных эманациях в мире, связанных с Гефестом, Ареем и Афродитой; 15625_28 — о трех демиургических монадах; 16416_2І; 165ю; І75,5_17 — вся красота становления от Демиурга происходит через Елену; 193ю, 242в,II 3J8_22; 8j5_23 — о всецелой и о троякой демиургии, Зевсовой, Дионисовой и Адонисовой; 14320_22 — о хи–образной деятельности демиурга (Plat. Tim. 36b); 1692oí 173i_3; 2041–4 — небо — демиургема демиурга–отца; 22025_28 — демиургические потенции в мире через световые лучи; 22426_28 — о демиургическом «видотворчестве»; 2522б; 254ιβ; 28419_20; in Crat. (кроме приведенных выше) 2314_і5, 26п_,8 — отношение Платона к Аристотелю в вопросе о демиурге; 284_6; 48j_12— от интеллигибельных и таинственных причин, через интеллектуальные, к демиурги–ческому строю, ср. 4822_24; 4822—492о — одно из лучших мест об отношении демиурга к чувственному диакосмосу; 5013_25 — также об энкосмических функциях демиурга; 515_13 — о всесовер–шенном демиургически–умном наполнении всего; 51 із—5222 — о демиургических потенциях и энергиях, об их «видотворчестве» и о тройном демиурге; 53,_6 — демиург владычествует над жизнью, умной, душевной, телесно–делимой; 5329—54ц — о реверсии множественности к единичности через демиурга; 552б— 564; 5624—57із — о тройной демиургической функции имени Кроноса и о чувственном диакосмосе; 64j2_27; 662ι_27; 784_j2; 797_28 — весьма важный в мифолого–диалектическом смысле текст; Кронос с Реей продуцирует при помощи демиургических причин соприродных Гестию и Геру, откуда —дальнейшие эманации; 83,0_п — Кроиос — монада титанического диакосмоса богов, Зевс — демиургического, ср. 84,8 2з> 85*—865 — чрезвычайно важный мифолого–диалектический текст о демиургической триаде: Зевс — отец, наполняющий (ούσιωόώς) Посейдона, Посейдон— потенция, наполняющая Плутона (ζωτικώς), Плутон— умная энергия (νοερώς //сущностно… жизненно… умственно (греч.).//); откуда и миф о похищении Коры; 86в—874 — о тройных умно–демиургических функциях этих богов; 89|0_,8 — Зевс, Кронос и Титаны; 919_|5; 912з—92в; 92гб; 9322 — о тройной связи демиургического ума с жизнеродительными причинами; 9419_2І; 954_9 — нераздельный в делимой демиургии Дионис; 9713_15 — Аполлон единит мировую множественность непрерывно, демиургический же ум — с выбором; 99ів—ІОО7 — важный текст о диакосмических функциях демиургического ума; 10127—Ю29; 104гз—Ю5і7; Н220_2з· Р1°*· IV 4, 9—10; IV 8, 1—2; V 9, 3. Iambi, comm, math., 794_8 — демиургический бог устрояет мир эйдосами, логосами, по закону чисел, о демиургическом нусе — Schol, in IV Iambi, libr. (в том же изд. Pist.) І2622, и о демиурге 1272; Protr. 18І0_15—мудрость есть умное око и жизнь, начальник всей демиургии; 5418__24 — более обыденный смысл, как и 5524_25, I ^13—22» СР· 11825. Ničom, arithm. intr. только 71 jg — о демиургических искусствах. Damasc. рг. рг., § 94 о семи демиургах, 96, 305, 306, 312—317, 318—349. Для учения об идеях основоположным является Procl. in Parm., в особенности 3–я и 4–я книги. Излагать эту бездну мысли можно было только в особом труде. Третья книга затрагивает, напр., след, существенные вопросы. Прежде всего, идут доказательства существования идей: 1) делимое и чувственное предполагает неделимое, и мир как плирома эйдосов требует этих эйдосов в чистом виде как демиургических причин (V 1—9 Cous.’); 2) душа знает правильное, напр, правильные круги, — тем более их должен знать в нетелесном виде ум, для которого создавать все — значит мыслить себя (9—10); 3) если бы каждая вещь зависела от себя, то не было бы целого ума, и, значит, все создается умом и в уме и через мышление (10—12); человек порождает человека, но это не решает вопроса о подлинном происхождении человека, ибо сказать «из семени» — значит ничего не сказать, поскольку семя уже предполагает человека и есть человек в потенции, т. е. должен быть человек в полноте своей смысловой энергии, и это и есть идея человека (12—17); 5) всякая вещь предполагает свою причину, временная — временную и вечная — вечную, а это значит, что необходима целая иерархия причин от «неподвижных» и «неизменных по сущности и по энергии», т. е. νοερά, через «неподвижные по сущности, но подвижные по энергии», т. е. ψυχικά, к «явленному», чувственному и делимому (17—18, эманирующая ή υίρεσις //умственных… душевных… ослабление (греч.).// эйдосов); 6) всякое доказательство основывается на каком–нибудь высшем положении и предполагает нечто общее, τά καϋόλον, как, напр., астрономические рассуждения о небесных сферах предполагают геометрию, и, след., эти общие положения должны уже основываться на самих себе, и идеи эти должны предшествовать рассуждениям о чувственных вещах (18—19). Далее идут столь ясные и яркие тезисы и доказательства, что просто не хочется даже и затрагивать кратко этого в настоящем труде, не занятом этими вопросами специально. Интересующихся я должен отослать к другому своему труду. Здесь же да будет позволено привести разве только более или менее интересные тексты для иллюстрации Проклова понимания термина ιδέα.

In Tim. I 264—272 — очень важное место (комментирующее Plat. Tim. 28 ab) для понимания идей как демиургической соотнесенности с инобытием, ср. о демиургической триаде, которая пребывает ένοειδώς, γεννητικώς (в инобытии) и έπιστρεπ–τικώς //единой по эйдосу, порождающей… возвращающей (греч.).//, 2692б_28 и 27118—272е; 3136_,9 — о явлении идеи в Фанете; 318j0 2δΐ 3236_7 — парадейгма содержит четыре идеи; 323го—32414 — парадейгматические идеи, интеллигибельно раньше демиурга, интеллектуально — в нем; 3446_м — мастер — не демиург идеи, но — вещей (ср. Plat. R. P. X 596b); 3942_8 — идеи не отделены от ума, но ум, устремившись на себя самого, видит все эйдосы; 402t S2 — об идеях в связи с тем, что автозон есть всегда парадейгма, но не всякая парадейгма — автозон; 41627_29 — отображения получают от парадейгмы не только идею, но и названия в связи со своим эйдетическим оформлением; 428гі—439δ — Фанет, являя себя из тайных глубин божества, облекается в целостные идеи; 437,7_24 — об установке диакосмоса интеллигибельных идей в благе; 45 225__27 — единая идея, создающая космос; II 122—2б — телу свойственно становление, уму же не свойственно, так что по идее своей он άγένητος и αιώνιος //нерожден… вечен (греч.).//; 529_31—о заполнении четырьмя идеями, при помощи декады, всей демиургии; 442д—45s — о физической идее стихий; 6228_зо — о простых и сложных идеях демиурга; 742з_27 — весьма инструктивное место относительно употребления терминов ιδέα, σχήμα, μορφή, είδος: схема — как бы явленное изваяние (άγαλμα εμφανές) эйдоса и форма формы (μορφή μορφής), «как бы дыхание специфически–наличной сущности», причем простое по сущности получает ту или иную схему, а смешанное и сложное — «идею схемы»; 126зо—127з — пентада души — усия, потенция, энергия, и усия тройная — непосредственно–наличная сущность, или υπαρξις, гармония и эйдос, причем порядок всей пентады такой: гипарксис, гармония, идея (очевидно, отождествляется с упомянутым только что эйдосом), потенция, энергия (ср. 1279 17); 1479_(1 — опять о четырех идеях автозона; 1544_6; 157І9_25 — о получении одной идеи из трех эйдосов (ср. Plat. Tim. 35а); 1584; 1613_4; 2012, 23—душа несет идею тождества; 208іб, 230is, 234із — снова о четырех идеях живых существ; 22412_13; 2354_7 — о разделении энкосмического пространства по «идеям», «схемам» и «сферам»; 254зі—255з;25617_19— о сведении в одну демиургическую идею; 2739_І5, ^5–18.22–25» 12]5_16 — идеи умных живых существ — генады;1^22–2а'у 2128 29 — парадейгматическая идея; 32зг—ЗЗі — об идее в связи с временем как иконой вечности; ЗЗго, 38ί9 2о σεμνή και όλοτελής ιδέα времени; 6129_3ο — иДея неба и четырех стихий; Ю19_22; 1023_9) 2і—27» 1037_]3> 23—27» 11519_2з — каждая часть имеет двойное подобие в отношении к собственной целости и в отношении к парадейгме своего порядка как целого, т. е. к идее цельности (важный текст для понимания термина); 118t_4; 155|_3; 1635_7 ]9 2і; 166|2_і4; 200іо_і4 — ° «схемах», наполняющих «идею»; 200|4_19; 221,3_15— всецелостные первичные идеи не только полагают внутри–космические вечные вещи, но и все тленные; 224,9_20; 22820_2і; 24023_27; 2652_4; in R. P. I 3215_29; 3727^28Í 136jз 2i — об Иде как месте идей; 26014_16; II 33723_28. In Crat. 242j — идея челнока; 2428—25j; 369; 385_7. Iambi, comm, math. 13l8_I9 — идея предела; 162ι — идея единого, 26гз — блага, 3324_25 — от идей к είκάσματα и είδωλα νοητά, 347_9 — математическое в идеях φαντάζεσϋαι, 34 П_І7 — об άμέρεια // подобиям… умным изваяниям… представляется… неделимости (греч ).// идей, 4015_21; Ničom. аг. intr. 7М — идея множества. Damasc. § 310 — об идеях в первом демиурге, 311 — исключительное по важности рассуждение об идее как о тождестве умного и вне–умного. Огромный материал о понятии είδος у Прокла, как и о том же понятии у Платона и Плотина, к сожалению, нет возможности поместить в настоящем издании (ср. некоторые материалы в конце прим. 214).

Надо вспомнить при этом изложенное у нас учение о диалектических категориях, как оно дано в «Пармениде» и у Плотина VI 2, 4—8 (см. конспект VI 2, 4—7 в прим. 41 и перев. с консп. VI 2, 8 в прим. 43). Там и здесь — почти одно и то же.

Я не могу сказать, что главы VI 2, 4—8 есть нечто последовательное и ясное. Собственно говоря, и формулировать главные мысли, и проанализировать их последовательно в пределах всех пяти глав — задача не из легких. Нужно помнить, имея в качестве путеводной нити, то, что в VI 2, 4—7 мысль Плотина движется, главным образом, индуктивно. В VI 2, 8 она принимает как будто противоположное направление, — дедуктивное. В самом деле, с чего начинает Плотин? Он начинает с констатирования чувственной данности мира. Он видит, что этот мир находится в непрерывном движении, что он то возникает, то уничтожается в своих частях. Отчего это? Таково начало, — VI 2, 4. Ясно, говорит дальше Плотин, что если мир движется, а всякое тело по самому своему существу ничего движущегося не содержит, а есть, наоборот, некая инертная масса, то мир должен быть движим и оживляем извне. Начало, движущее и оживляющее мир, не есть мир, но жизнь и душа мира. Если тело мира движимо извне, то жизнь и душа мира уже не есть нечто движимое извне, — но самое бытие этой жизни заключается в движении. Значит, мы уже поднялись до того начала, где бытие тождественно с движением и где нет реальной раздельности между одним и другим (в то время как тело может и двигаться, и не двигаться). Это — то, что можно считать зафиксированным в VI 2, 5. Но что же дальше? Жизнь и душу мы рассматривали до сих пор в связи с оживляемым телом и миром. К самостоятельной значимости души мы пока отнесли только то, что душа не имеет в себе жизнь и движение, но есть жизнь и движение. Углубляясь далее, мы спрашиваем: от чего же зависит эта самодвижущаяся и само–движущая жизнь, или душа? Что нужно для того, чтобы была душа, чтобы было это самодвижение? Тела мы уже отбросили; результат душевных энергий нас уже не интересует, и мы рассматриваем теперь только самые энергии души. Мы видим, что они зависят от того, что душа мыслит, созерцает. Это и есть, по–видимому, главный вывод VI 2, 6. Чтобы усвоить этот вывод, надо помнить, что, по учению Плотина, существует только ум и чувственность. Если из души исключить моменты чувственного движения, точнее, моменты, приводящие к чувственному движению, то в ней останутся только умные моменты и их умное же движение, т. е. мышление. Надо, однако, резко разграничивать бытие души в качестве души, жизни, и бытие ее в качестве мышления. Если душе–бытие свойственно ей так, что она не может не быть душой и жизнью, движением, то мысле–бытие свойственно ей так же извне, как движимость свойственна извне телу. И как тело может двигаться и не двигаться, так и душа может мыслить и не мыслить, может забывать себя и все иное. Только самому уму мышление свойственно так, что он не может не мыслить. Для ума так же необходимо вечно мыслить и двигаться в мысли, как для души — вечно двигать путем своей мысли то, что есть иное в отношении ее, т. е. оживлять его. Отсюда ясно, что мы приходим к необходимости признать для ума категорию движения. Тело — движимо душой; душа движима сама собой, но это самодвижение есть лишь причастие мышлению, умному движению; значит, ум должен двигаться, т. е. мыслить, — чтобы душа была причастна этому мышлению и через то двигала телами и оживляла их. Так, путем индуктивной диалектики, Плотин приходит к категории движения, как к отличной от категории сущего. Отсюда уже нетрудно вывести категорию покоя, так как движение было бы немыслимо, если бы никто не покоился. Таков смысл VI 2, 7. Проделавши этот индуктивно–диалектический путь, Плотин в VI 2, 8 становится, по–моему, на путь чистой дедукции. Тут он устанавливает свое основное воззрение в диалектике, что быть — значит быть мыслимым. Потом же, привлекая понятия потенции и энергии, переходит к категории движения, после которой вполне ясной оказывается дедукция и всех прочих категорий. Мыслиться — значит быть в уме энергийно, т. е. двигаться; движение же невозможно без покоя; но так как движение отличается от покоя и сущего, то возникает различие, а так как все категории суть сущие, то они и не различны, — возникает тождество. Сущее, покой, движение, тождество и различие суть пять умных категорий Плотина. Специальное изложение учения Плотина, однако, не может ограничиться анализом VI 2, 4—8, но обязано извлечь еще массу мест из Плотина, где он касается этого учения и где можно найти много мыслей, разъясняющих и углубляющих эти главы VI 2, 4—8. От этого я считаю себя в полном праве отказаться, в связи с моей темой, и укажу только на замечательнейшую диалектику в VI 7, 13—14 (первая из этих глав дается мною выше, в прим. 40 — в переводе и формулировках). В особенности трудно дать точное резюме VI 2, 6; по–моему, эта глава есть нечто довольно бессвязное. Опуская тормозящие детали, Bouillet (Les Ennéades de Plotin. Paris, 1861. III, стр. XXX) прекрасно формулирует содержание этой главы в таких выражениях: «Dans ľäme ľessence est le princípe de tout ce qu’elle est, ou plutôt ľessence est tout ce qu’est ľáme; elle est par consequent la vie. Ľessence et la vie de ľáme forme une unité; mais cette unité se fait multiple relative–ment aux autres étres, dés qu’elle développe ses puissances, et qu’ elle essaie de se contempler».//В душе сущность есть принцип всего, чем она является, или ско¬рее сущность есть все, чем является душа; следовательно, она есть жизнь. Сущность и жизнь души составляют единство; но это единство дробится на множество относительно прочих существ, как только душа проявляет свои потенции и пытается созерцать себя (фр.).//

С учением о категориях Плотину тоже не повезло. Обычно, кто не переводит такие трактаты, как VI 6, тот не переводит и первые три книги VI Эннеады (Энгельгардт, Кифер, Малеванский). Излагают Плотиновы категории обычно тоже так, что от них ничего не остается. И это при постоянном и внимательном отношении к аристотелевскому учению о категориях! Кто дал себе труд изучить эти первые трактаты из VI, тот понимает, что Аристотелевы категории — ребячество в сравнении с Плотиновыми. Из исследователей Плотина, достойно ценящих категории Плотина, я бы отметил, прежде всего, С. Steinhardt, Melet. Plot. Halis, 1840, 25—28 (хотя и он не выполняет в этом своем изложении того, в чем он сам же видит превосходство Плотина над Аристотелем, 25, — «quum Aristoteles пес mutuum earum inter se nexum neque originem exposuisset, ipse plenam illarum notio–num vim perscrutari atque aperire studuit…» // в то время как Аристотель не изложил ни их взаимосвязь, ни про¬исхождение, тот стремился обозреть и обнаружить всю силу этих поня¬тий (лат.).// Ср., впрочем, его же «Quaestionum de dialectica Plotini ratione». Fasc. I. Naumburgi, 1829, 20—30). Затем—C. H. Kirchner, Philos, d. Plot., который в предварительном обзоре (29) и в выведении самих категорий (57—58) хотя и чересчур кратко, но все же дает диалектику категорий, привлекая совершенно уместно кроме VI 2 еще и другие места. Не давая вполне отчетливой диалектики, все свое изложение Плотина на категориях красиво строит Ed. v. — Hartmann, Gesch. d. Metaph. Lpz., 1899. I. Впрочем уже Порфирий вернулся в учении о категориях к аристотелизму в своем знаменитом Isagoge, что обычно и отмечается исследователями, правда, чересчур резко. Ср.: A. I. Kleffner. Porphyrius, der Neuplatoniker u. Christenfeind. Paderb., 1896, 32—33; простоватое изложение — C. Prantl. Gesch. d. Logik, Lpz., 1855. I 614, 626 sq. (с обычными резкостями); A. Trendelenburg. Gesch. d. Kategorienlehre. Berl., 1846, 242 (пренебрежительно мало). Нельзя не отметить с некоторым удовлетворением в отношении учения о категориях работы Владиславлева, который (Фил. Плот., 88—90) хотя и весьма тускло, но все же намечает некоторые диалектические связи между категориями. Зато Блонский (Фил. Плот., 231—232) в этом отношении весьма небрежен, как и в комическом изложении существа самой диалектики (стр. 63; I 3, 4—5 Блонский понял в том смысле, что диалектика отличается от формальной логики только тем, что это метафизическая логика, — как будто бы формальная логика Плотина, как и Аристотеля, противоречит метафизике и не есть ее «орган»!). Нужно, однако, сказать, что никакие методы изучения Плотина не помогут, если нет хотя бы элементарной конгениальности с диалектической системой Плотина. Так, А. Тренделенбург, прославившийся своим классическим непониманием Гегеля, также и в отношении категорий Плотина заявляет: «Es ist bei Plotin das Fremde zum grossen Theil verworfen, aber das Eigene nicht durchgefiihrt und doch nur am Fremden versucht // Плотин по большей части отвергает чужое, но и его собственное последовательно не проводится, а отыскивается только в чужом (нем.).// (Gesch. d. Kategorienlehre. Berl., 1846, 242. Ср. неправильные возражения на Плотинову критику Аристотелевых категорий, 233— 237 и далее). Однако все это — ничто в сравнении с ругательствами и недостойным тоном столь почтенного исследователя, как С. Prantl, который в своей знаменитой «Gesch. d. Logik im Abendlande». Lpz., 1855. I 613—614, вместо изложения логики Плотина, дает на двух страницах только одни непристойные выражения по адресу философа, вроде «hochmutiger Pharisäer» или «…ein Kategorientafel, …muss wohl ebensosiiss und behaglich sein, als die Faulheit der Ekstase», «etwas komisches» //высокомерный фарисей… таблица категорий… должна быть та–кой же сладостной и приятной, как истома экстаза… нечто комиче¬ское (нем.).// и пр. Это показывает, что для Прантля нет иной логики, кроме формальной. И после этого, что же это за «история логики»? В сравнении с такой методологией, добросовестное, хотя и тоже наивное в смысле понимания диалектики, исследование, как упомянутого выше Fr. Lukas, Die Methode der Eintheilung bei Platon. Halle — Saale, 1888, является целым откровением. Но после обследования всего материала у Платона прийти к выводу, что «Gesammtbild» платоновского метода деления не содержит в себе диалектики как специфического метода (301—303), — это тоже чудовищно. — Для всего § 9 см. таблицу категорий в прим. 85.

Основоположным в этом отношении является трактат «О числах» (Plot. VI 6), содержание которого сводится к следующему. Ясно, прежде всего, что главы 1 и 18, трактующие о вопросах более основных и общих, чем учение о числе, должны быть рассматриваемы как вступление и заключение. Вступление трактует вообще о величине не в специфически вещном смысле, но в смысле вообще определенности. Беспредельное множество само по себе есть нечто расплывающееся, неустойчивое, и потому оно — дурно; благим является только то, что имеет твердые и определенные границы, что не выходит из себя и не теряет себя самого. Об этом же самом, в сущности, трактует и заключение. Тут тоже говорится о самодовлении и самосовершенстве общемировой жизни и об умной его определенности. Центральное содержание трактата, по выключении первой и последней глав, может быть разбито на три главные части. Первая часть, обнимающая главы 2—6, трактует о том, что не есть число. А именно, а) оно не есть нечто беспредельное и бесформенное (2 гл.), ибо самая беспредельность мыслима только в связи с эйдосом (3 гл.); b) оно не есть просто чувственная вещь, но нечто сущее (4 гл.); с) оно не есть нечто субъективно–психическое (6 гл.), d) но и в сфере сущего оно — не просто спутник чего–нибудь другого, но существует само по себе (5 гл.). Вторая часть, обнимающая главы 7—11 и 14—17, решает вопрос, что такое число в своем существе. Содержание ее таково: а) число, которое есть, как выяснилось из предыдущего (гл. 4—6), нечто умное и сущее, есть, прежде всего, во всем (7 гл.). Эту общую и пока неясную мысль Плотин дальше развивает в двух направлениях. Во–первых, b) говорится о числе как умной сущности самой по себе (8, 9, 10, 11, 15 гл.) и, во–вторых, с) говорится о числе как умной сущности в отношении к чувственному миру (14 и 16 гл.). Завершается вся эта вторая часть принципиальным рассуждением о числе как оформленной бесконечности (17 гл.). Наконец, третью часть составляют главы 12—13, критикующие другие точки зрения на число. — Учение ранних пифагорейцев о числе толково изложено с привлечением хороших текстов у J. Burnet, Earlv greek philosophy. Lond., 1920, 284—295.

Эйдос, таким образом, и есть совокупность пяти основных категорий, рассмотренных с точки зрения одной из них, именно единичности. Это значит, что эйдос есть структурно–умный рисунок вещи, наглядный и смысловой одновременно, смысловая фигура, данная как некая неделимая индивидуальность.

Математики, вероятно, будут удивляться, узнавши о таком определении «множества». Однако я должен сказать, что определение, данное у самого Кантора («Unter einer Mannigľaltigkeit oder Menge verstehe ich nämlich allgemein jedes viele, welches sich als eines denken lässt, d. h. jeden Inbegriff bestimmter Elemente, welcher durch ein Gesetz zu einem Ganzen verbunden werden kann»),//Под многообразием, или множеством, я понимаю вообще все многое, которое возможно мыслить как единое, т. е. такую совокупность определенных элементов, которая посредством одного закона может быть соединена в одно целое (нем.).// несмотря на то что оно часто просто повторяется у математиков (напр., у И. Жегалкина. Трансфинитные числа. М., 1907, 3, или у A. Frenkel. Einleitung in die Mengenlehre. Berl., 1923, 3, ср. у него же § 12 и 13), является в философском отношении довольно наивным. Математики с самого же начала дают антиномическое определение «множества» (Vieles — Eins), а потом не знают, что им делать с получающимися «парадоксами». На деле же антиномическая природа множества должна быть уяснена без всяких грустных квалификаций ее как «парадоксальной». Но для этого необходимо четко знать категории, которые именно антиномичны в «множестве». Таковы, прежде всего, тождество и различие. Затем необходима антиномия перехода от одного элемента к другому, ибо множество есть вид числа, а число как раз есть указание на смысловой переход. Наконец, необходимо то самое, что различествует и переходит. Так необходимо рождаются наши пять основных категорий, о которых мы говорили. Подробнее об этом я рассуждаю в другом своем труде. То же — и о топологии.