Вертикальность этой модели, хотя и не является, конечно, той же самой, что и буддийская иерархия этического правления, представленная в Белой Истории, тем не менее напоминает структуру XIV в., особенно в том, что tör помещен между самым высшим элементом и реальными средствами управления. Конечно, некоторые монгольские интеллектуалы могут и не согласиться с этой точкой зрения, но мы, исследуя современные монгольские работы, приходим к выводу, что работа Эрдемта является отражением общей тенденции, направленной на возрождение идеи törü.
Надеемся, что мы дали предварительный ответ на первый из наших вопросов об эволюции идеи tör. Хотелось бы в заключение данной статьи кратко рассмотреть второй вопрос — как история развития этого термина может способствовать нашему пониманию отношения монголов к государству.
Современное значение tör состоит из множества соотносимых идей — закон, порядок, принцип, регуляция, доктрина, государство, правление, наказание и репутация. По-видимому, связующим звеном этой совокупности является концепция, для которой в английском языке нет аналога, — конкретизированное понимание «государственности». Мы можем найти, по меньшей мере, четыре способа выражения этого понимания в настоящее время.
Одной из тенденций, присущих интеллектуалам, является подчеркивание огромной длительности существования tör для придания ему более весомого статуса. Так, Ш. Бира утверждает, что идея и практика töryos берет начало от хунну, а затем, наряду с понятием ulus, переходит к тюркским государствам, а от них — к монголам [2001а, c. 210–215].
Другой, и даже более важной, тенденцией, которую мы обнаружили не только среди выдающихся ученых, таких, как Ш. Бира, но и среди политиков и простых людей, это наделение tör духовным качеством. В результате ученые, используя историческую традицию tör, помогают создать национальную идеологию. Апеллируя к более раннему символическому употреблению tör, что уже упоминалось, Ш. Бира, например, пишет о «традиции столпа-государства» (tulgar tör) монголов. Он утверждает, что «у монголов есть обычай поклоняться своему tör как богу» (törüo burhanchilan tahin shütej) и что они молятся обо всем духу государства (töriin sülddee bühnee daatgadag zanshiltai) [2001b, c. 486]. Еще он пишет: «…говорится, что tör — это живой дух (amin süns) всех стран-государств (uls)» [2001, с. 207]. Это является отголоском некоторых повседневных практик, таких, как возлияния для töriin sülde, проводимые бабушкой Бум-Очира в социалистическое время, а также создает идеологическую основу для государственных ритуалов. Последние монгольские правительства идентифицировали töriin sülde с находящимися в правительственном здании девятью белыми знаменами (tsagaan süld) Чингис-хана, символизирующими мир, и с «белыми и черными знаменами» (tsagaan, khar süld), находящимися в здании Министерства обороны и символизирующими защиту от войны. Toriin sülde также включен во множество церемоний государственных ритуалов поклонения (töriin takhilga) и жертвоприношения törö и знаменам Чингис-хана, празднования 840-летия Чингис-хана, ритуалов у священной горы Burkhan Khaldun и в честь 800-летия основания Монгольского государства. Такие церемонии проводятся при поддержке официальных лиц или под непосредственным руководством президента и премьер-министра Монголии.
Некоторые монгольские ученые связывают эти верования и практики с особым отношением к государству. Так, Лундендорж пишет, что в целом наивысшим являются обязанность государства, его участие в социально-экономической жизни и координация посредством так называемого «государственного способа производства» (töriin üildverleliin arga buyu niigem-ediin zasgiin am’dpald töriin üüreg oroltsoo, zohitsuulalt yamagt öndör baidag) [Лундендорж 2001]. «Западные ученые могут называть это восточным деспотизмом, — пишет он, — но его нельзя рассматривать как форму отсталости. Скорее, это является особой объективной реальностью природы, истории, образа жизни и социальной психологии. Для монголов сложный сакральный и светский характер tör является одним из важных способов сохранять государство сильным (hüchtei bailgah). Поэтому монголы уважают и почитают (hündelj deejileh) тор ёс и своих правителей. Это одна из причин, почему кризисы власти в Монголии редки».
Монголы не думают, продолжает Лундендорж, что государство является инструментом силы и насилия (albadlaga, hüchirhiilliin heregsel), скорее оно — «мой хозяин» («minii ezen») и «наш спаситель и защитник» («bidniig avran hamgaalagch»), и поэтому монголы со словами: «Пусть дух государства благословит (нас)» («töriin min’ süld örshöö»), жертвуют ему первинки чая и молока. Поэтому, считает Лундендорж, восточный «деспотизм» не похож на западный, где власть направлена сверху вниз. В случае с Монголией она порождается снизу, изнутри. Иными словами, народ сам создает «деспотизм» [Лундендорж 2001].
Эти идеи подводят нас к двум завершающим позициям. Множество высказываний простых монголов выражают идею, что государство (tör) в идеале является универсальным и беспристрастным. Это контрастирует с ограниченными и пристрастными способностями обычного человека. Например:
Tör tümen nüdtei (у государства десять тысяч глаз).
Törson biye hoyor nudtei (у рожденного тела два глаза).
Tör tömör nüürtei (y государства железное лицо).
Törsön bey mahan nüürtei (у рожденного тела мясное лицо).
Töriin helhee erdem (отношение между государствами — мудрость [знание]).
Törliin helhee etseg eh (родственное отношение — это отец и мать).
[Дашдорж 1964, с. 80].
Интересно, что эта идея тоже восходит к XVII в. В Алтан Тобчи находим:
Törü-dü törügsen-i tala bü hara gele. «Говорится, „уважая государство, не будь пристрастным к своим родственникам“» [(Алтан Тобчи) Булаг 1989, с. 117; (Алтан Тобчи) Bawden 1955, p. 160][135].
В других современных примерах содержится ярко выраженная идея, о которой мы уже говорили — государство (tör) представлено в каждом человеке. Отдельный человек и отношения родства рассматриваются не как противоположность tör, а как его созидание посредством их собственной практики саморегуляции:
Biye-iyen jasaj chadaxgüi bol, ger-iyen jasax chadaxgüi.
Если ты не можешь управлять (исправить) своим собственным телом, не сможешь управлять семьей.
Ger-iyen jasax chadaxgüi bol, ulus-ig jasax chadaxgüi.
Если не можешь управлять семьей, не сможешь управлять государством.
(Внутренняя Монголия. Халхская версия вместо ulus употребляет tör).
Как мы показали в своей статье, сходная идея прослеживается ретроспективно ко временам Белой Истории (XIV–XVI вв.), когда törü считался подобным зрачку глаза или внутреннему сердцу человека.
В заключение можно отметить следующее. Идея tör использовалась в ходе монгольской истории разными способами. Она прошла путь от обозначения диспаративных этико-политических принципов к буддийским идеям идеального управления, а затем к коннотации государственности и иногда, действительно, имела отношение к реальным образам государственного управления. В целом, тенденция использовать tör для реальных политий была наиболее сильной тогда, когда монголы добивались политического единства и суверенитета (исключением было использование в период социализма tör для перевода иностранного термина, русского слова «государство»). Несмотря на то, что эта тенденция то нарастала, то ослабевала, tör всегда сохранял конкретный смысл, как нечто вне или выше любого реально существовавшего управления. Возвышение tör в значении «государственность» до духовного уровня, т. е. объекта поклонения, восходит, по меньшей мере, к XVII в., что хорошо сохранилось среди простого народа. Однако остается очень важным первое документально подтвержденное значение törü у монголов — идея высоких принципов, отраженная в Сокровенном сказании. То, что все монголы, вне зависимости от социального слоя, в течение веков верят, что törü представляет высшие идеалы политического и этического поведения, позволяет понять, почему они уважают «государство», когда оно идентифицируется с törü.
