В этот квартал входил дом, плотно примыкавший к другим его строениям, но отличавшийся и планировкой, и просторностью, и наличием двух больших залов. Вход в дом был обращен на одну из магистральных улиц. Планировка его отличается обилием широких коридоров, огибающих компактную группу хозяйственных помещений, оба зала и еще одну (или две) изолированную комнату. Именно этот дом в публикациях получил наименование дворца самаркандских правителей. Стены его главного зала площадью 11×11 м были покрыты ставшей всемирно известной живописью (табл. 35, 1–4). Сохранность настенных картин, сочность их красок, официозность сюжетов и содержание поясняющей согдийской надписи показались некоторым исследователям достойными только верховного правителя (Альбаум, 1975, с. 118). Дворец согдийского правителя, построенный лишь на несколько десятилетий позднее того времени, когда расписывался афрасиабский зал, открыт на цитадели Пенджикента. Возведенный в период завоевания страны в цитадели маленького городка, при всех претензиях его строителя на помпезность, он вряд ли мог превосходить дворцовые сооружения столичного Самарканда. Тем не менее его приемный зал отличается масштабностью и такими особенностями планировки и устройства, которых ни в малой мере нет в описываемом доме.

Живопись высокого мастерства в залах и кулуарах выделяет его из ряда прочих жилых построек. Очевидно дом принадлежал одному из богатейших и влиятельных горожан (Шишкин, 1966, с. 12), возможно крупному придворному чину.

Предполагаемый дворец IV–V вв. открыт в Еркургане. Большой зал (13 м в стороне) через возвышенный глубокий айван был связан с двумя значительно меньшими помещениями, ограниченными с двух сторон узкими коридорами. Внешняя стена здания и одновременно большого зала возле пола через каждые 1,5–1,7 м прорезана узкими (10 см) вентиляционными щелями (табл. 14, 6). Стены неоднократно белились ганчем или окрашивались в красный цвет. В одном из помещений на высоте более 1 м от пола по побелке отбита горизонтальная красная полоса. Местами сохранилась побелка полов. Зал с глубоким айваном и усиленной вентиляцией мог служить для многолюдных приемов.

Варахшинский дворец VII–VIII вв. располагался у подножия цитадели на площадке, отделенной от нее узким пространством, и вплотную прилегал к городской стене. Восстановить облик дворца хотя бы в один из периодов его жизни мешают многочисленные перестройки, существенно менявшие планировку здания (табл. 14, 5). Помещения разных размеров располагались по обе стороны широкого (4,5 м) коленчатого коридора, выводившего в обширный двор с монументальным айваном в его южном торце. Айван представляет собой уникальное для своего времени сооружение, открывавшееся во двор тремя арками: центральная пролетом шириной 7,75 м, боковые по 3,25 м. Арки опирались на кирпичные колонны двухметрового диаметра и на две пристенные полуколонны. Основанием колонн и полуколонн служили квадратные кирпичные плинты высотой 35 см, со стороной 2,25 м. В расчете на большие нагрузки под колонны подведены фундаменты, превышающие ширину плинта и углубленные на 2 м, с последовательной кладкой из сырцового кирпича, и из жженого на глиняном и алебастровом растворе. (В тот период стены возводились вообще без фундамента.) От колоннады айвана во всю его ширину во двор спускались четыре ступени. Полы айвана и двора устланы жженым кирпичом размером 35×35×6 см. Колонны и стены айвана (возможно, и двора) были покрыты сюжетной и орнаментальной резьбой по алебастру.

Северную часть дворцового здания занимали три обширных зала (со сторонами 10 м и более). Два из них входами были обращены к входу во дворец, третье же помещение, более западное, выходило в коленчатый коридор. Сюда же выходили помещения южной, прилегающей к городской стене части здания. Южные залы (их было не менее пяти), несмотря на значительные переделки, сохранили часть своего внутреннего убранства. По меньшей мере три из них были украшены настенной живописью, от которой дошли до нас лишь нижние регистры трех-четырехъярусных композиций. Определяется культовое назначение зала теплого красно-желтого колорита с ритмичным повтором сцены нападения хищников и грифонов на слонов с наездниками. Пространство зала, вдоль стен окаймленного кирпичными лежанками — суфами, занято двумя возвышениями — подиумами. Следы огня на одном из подиумов, признаки деревянных конструкций на другом заставляют думать, что зал выполнял функции храма с постаментом для ритуальных предметов и, возможно, действ и подиумом для жертвенника с огнем. Назначение прочих помещений загадочно, но можно считать бесспорным, что пышно украшенный просторный айван предназначался для парадных официальных приемов.

На цитадели Пенджикента, отделенной от шахристана глубоким рвом и окруженной крепостной стеной, находился дворец правителя (Исаков, 1977). Раскопана парадная часть дворца: тронный зал с нишей, парадные коридоры, айваны и три квадратных четырехколонных зала (табл. 17, 1, 2). О жилых помещениях дворца судить пока трудно. Дворец отличается от богатого жилища, во-первых, тем, что он расположен в системе оборонительных сооружений цитадели, во-вторых, особенностями организации пространства тронного зала, в-третьих, наличием нескольких одинаковых по архитектурно-планировочному решению залов.

В домусульманском Согде существовало множество верований: фетишизм, поклонение огню, светилам, деревьям и всевозможным изображениям. Заметную роль в религиозной жизни Согда занимал буддизм, который утратил свое былое значение еще до прихода арабов. Монастыри были разрушены, а вера Будды была практически забыта местным населением.

Сюань Цзян, посетивший Среднюю Азию за 100 лет до прихода туда арабов, писал, что в стране Кан (Согд) царь и народ не верят в буддизм и почитают огонь, здесь есть здания двух монастырей, но в них нет монахов. В начале VIII в. в Самарканде, по словам Хой Чао, был один монастырь с одним монахом.

Арабские историки много писали о согдийских храмах, о богатствах, которые там находились. По словам Табари, Кутейба при покорении Самарканда приказал сжечь множество храмов. Отмечались также храмы в Рамитане — небольшом городке в окрестностях Бухары, в Пайкенде. В Бухаре храм находился в арке. Впоследствии на его месте была построена мечеть. А.М. Мандельштам на основании того, что день приношения в храм Самарканда совпадал с днем поминовения усопших, полагал, что сам храм был царской усыпальницей и центром династийного культа (Мандельштам, 1964, с. 272–273).

Из храмовых сооружений Согда наиболее полно изучены пенджикентские храмы. Они являются более ранними и первыми городскими постройками и занимают середину окруженного первоначальной городской стеной участка плато.

Храмы представляли собой сложный комплекс архитектурных сооружений, связанных с обширными дворами (табл. 31, 2, 3). Оба храма имели по два двора — внешний (восточный) и внутренний (западный). Главные храмовые здания находились во внутренних дворах. Они возведены на искусственной платформе с узким пандусным подъемом.

Оба храма, построенные по единой схеме, представляют собой открытые на восток четырехколонные залы, соединенные проходом с целлой, примыкающей к айвану с запада. В первом храме в западной стене зала расположены две ниши для статуй. Зал и целлу с трех сторон окружали обходной коридор или открытые галереи. С востока к залу примыкал шестиколонный айван. Площадь двора замыкалась стеной или постройками различного назначения.

Структурно пенджикентские храмы сопоставимы с храмами огня зороастрийцев Индии. Здесь также имеются камера для хранения огня и место, куда выносился огонь для церемоний (Беленицкий, Маршак, 1976; Шкода, 1986). В пенджикентских храмах открыто огромное количество живописных памятников. Среди росписей выделяются мифологические сюжеты, культовые сцены, в которых представлены боги, донаторы, сцены пиров, сцены оплакивания усопших, всевозможные процессии.