Культовая архитектура раннесредневекового Центрального Согда известна по храмам местной религии в Пенджикенте. Эти два храма были построены в V в. и многократно перестраивались до начала VII в. В Южном Согде к началу этого периода относятся наиболее поздние перестройки храма Еркургана (Исамиддинов, Сулейманов, 1977; 1984, с. 18).

В социологическом аспекте росписи Пенджикента как памятник идеологии складывающегося феодализма рассматривал А.Ю. Якубовский (Якубовский, 1954). Позднее была предпринята попытка выявить существенные черты мировоззрения согдийцев на основании росписей Пенджикента (Беленицкий, Маршак, 1976).

Изучение монументального искусства стимулировало исследование других его видов. Были опубликованы сводные издания по терракотам (Мешкерис, 1962, 1977). Новые находки лицевых оссуариев привели к возобновлению споров о значении их рельефов и к открытию на некоторых из них зороастрийских изображений (Пугаченкова, 1984; Павчинская, 1983; Лунина, Усманова, 1985; Grenet, 1984, 1986; Грене, 1987). В восточной торевтике VI–IX вв. были выделены школы, в той или иной степени связанные с Согдом (Маршак, 1971а; Даркевич, 1976).

В настоящее время еще нет обобщающей работы по искусству Согда. Б.Г. Гафуров дал краткий обзор раннесредневекового согдийского искусства с культурно-исторических позиций (Гафуров, 1972, с. 274–280). Популярный очерк написал Б.Я. Ставиский (Ставиский, 1974, с. 188–230). Отдельные главы отвели Согду в своих книгах по искусству Центральной Азии М. Буссальи и Б. Роуленд (Bussagli, 1963, p. 42–51; Rowland, 1970, s. 52–78). Их работы интересны в искусствоведческом плане, но в них нет историко-культурной проблематики. У Л.И. Ремпеля культовые, эпические, сказочные сюжеты, определенные его предшественниками, без разграничения трактуются как «эпос в живописи Средней Азии» (Ремпель, 1984). Специально живописи Согда посвящена монография американской исследовательницы Г. Азарпай (Azarpay, 1981), в которую включен большой раздел советских авторов. В этой книге, написанной в 1976 г., затронуты культовые и светские аспекты согдийской культуры.

В кратком обзоре нельзя даже перечислить многочисленные статьи, в которых идет речь о тех или иных мотивах согдийского искусства, однако надо упомянуть отчеты в серии «Археологические работы в Таджикистане» (за 1954–1961 и 1970–1982 гг.), где сообщается о всех произведениях искусства, найденных на территории этой республики, и приводится каталог выставки «Древности Таджикистана» (Душанбе, 1985).

Строительной истории пенджикентских храмов, реконструкции и интерпретации совершавшихся в них ритуалов посвящена диссертация В.Г. Шкоды (Шкода, 1986).

Изучая проблемы идеологии, необходимо учитывать данные согдийской литературы, к сожалению, по большей части переводной, обзор которой сделан В.А. Лившицем (Лившиц, 1981, с. 350–362). Нельзя забывать и о многократно прокомментированных историками скудных сведениях иноязычных, в основном китайских и арабо-персидских, авторов. Однако задача данной главы не исследовать все имеющиеся сведения, а представить в качестве исторического источника совокупность добытых археологами художественных памятников.

Хронологическая последовательность для всего периода раннего средневековья установлена главным образом на материалах Пенджикента. К V в. в этом городе относятся основание и первые перестройки двух храмов и первые наусы. Священный участок пенджикентских храмов площадью около 1,3 га располагался в центре укрепленного стеной города, занимавшего несколько более 8 га. Прямоугольный священный участок был разделен стеной, ориентированной с запада на восток, на две части, каждая из которых была отведена для одного храма (южный храм — объект I, северный храм — объект II). Ранняя история храмов еще не вполне выяснена, в частности с какого времени дворы каждого из храмов были разделены на восточный и западный; однако это членение появилось достаточно рано, уже в V в. (восточные дворы — объект X). Главные здания храмов находились в западной половине участка, а вход с улицы — на востоке. Эти здания представляли собой изолированные сооружения на прямоугольной в плане платформе (табл. 31, 2, 3).

На объекте I прослеживается ранний план главного здания. С востока на платформу вел узкий пандус. С восточной стороны на ней стояла колоннада портика, а с трех других сторон — глухие стены. Позади портика был виден четырехколонный зал с широкой дверью в западной стене, за которой находилась прямоугольная целла. Стены между залом и портиком не было. Зал и целла с севера, запада и юга были обведены обходным коридором. По сторонам от входа в целлу в торцовой стене зала располагались две арочные ниши, предназначенные, видимо, для статуй богов.

Архитектурная композиция храма, несомненно, родственна композициям храмов греко-бактрийского и кушанского времени на территории Бактрии (Ай-Ханум, Тахти-Сангин, Сурх-Котал, Дильберджин). Особенностью пенджикентских храмов является открытый в портик четырехколонный зал перед целлой. В этом проявилась характерная вообще для Согда публичность ритуала.

К V в. относится первая значительная перестройка первого храма. К южной стене были пристроены три помещения, самое восточное из которых, с окрашенными в черный цвет стенами и хранилищем для чистой золы, предназначалось для священного вечного огня. Из этого помещения выходили во двор ступени специально пристроенной к платформе лестницы; по ней поднимались с огнем в главное здание. Симметрично этой была сооружена лестница у северного края платформы.

Одно из помещений у южной стены главного здания было святилищем с нишей в торцовой стене. В нише не было стационарного изображения божества, но низ стены под ней оформлен в виде пьедестала и украшен глиняными рельефами, значение которых определил П. Бернар: два тритона, подняв руки, поддерживают драпировку, как бы свисающую с потолка нити. Найдены и фрагменты орнаментов от живописного обрамления. Около юго-западного угла платформы обнаружены пристенный алтарь-пилястр и остатки пня большого дерева.

В результате перестройки здания культы огня и воды, столь характерные для зороастризма, начали играть большую роль, не предусмотренную первоначальной композицией плана. Это не изолированный факт: к V в. относятся наиболее ранние оссуарные погребения Пенджикента. В более раннее время, в первые века н. э., в Согде известны трупоположения в курганах и грунтовых могильниках (Суджина, Зосун). Для того же периода надо упомянуть и обычай выкладывания трупов в пещере в сопровождении инвентаря (пещера Гори-Гург близ Пенджикента). Как известно, оссуарный обряд не был обязательным для зороастрийцев и практиковался не только зороастрийцами. Но в Хорезме и в Согде этот обряд определенно связан с зороастрийской средой (Рапопорт, 1971; Ставиский, 1952; Потапов, 1938; Павчинская, 1983; Grenet, 1984; Грене, 1987). Само изменение обряда, несомненно, отражало стремление к упорядочению ритуалов, о том же, вероятно, свидетельствует перестройка храма в Еркургане, где приблизительно в то же время появляется стационарный алтарь огня и множество ранее неизвестных культовых предметов, связанных с почитанием огня (Исамиддинов, Сулейманов, 1977; 1984, с. 18; Сулейманов, 1987, с. 135–143).

К концу V в. относится сооружение дополнительных капелл с севера от главных зданий обоих храмов. В северной капелле второго храма местами сохранилась настенная живопись на боковых стенах, в том числе изображение богини с предстоящими. Это не основное божество, культу которого была посвящена капелла. Богиня с систром и знаменем в поднятых разведенных руках сидит на троне с опорами в виде протом крылатых псов (?) (Belenizki, 1980, taf. 18–20; Belenitskii, Marshak, 1981, fig. 34). Элементы эллинистической иконографии Исиды и греческого костюма, а также эллинистические приемы передачи объема и пространства (позем), которые позднее в Согде исчезают, сочетаются с сасанидской царской позой, сасанидскими пряжками и лентами. Надо отметить зооморфный трон, переносной жертвенник с зонтом, трубчатое знамя — особенности позднейшей согдийской культовой иконографии, появившиеся уже в V в. Сочетание эллинистической и сасанидской традиций восходит, вероятно, к кушано-сасанидскому искусству Тохаристана[10], но согдийцы смело перерабатывали заимствованные схемы. Рисуя богиню, художник первоначально собирался изобразить ее с мечом. Однако в ходе работы было решено изменить ее атрибуты или, скорее, заменить на этом месте одну богиню другой, с другими атрибутами (табл. 32, 8).