—Отпустите! — цедила девушка, метая взглядом молнии. Лучи солнца, проникающие через витражи, играли на её лице, предавая ему зловещее выражение. Осознав наконец, что палачей стало в разы больше, она позволила оттащить себя.

Пострадавший от кулака ведьмы поднялся. Пыхтя, он отряхнул белоснежный воротничок и подскочил к девушке.

— Этому учит ваш Бог? Оскорблять? Угрожать женщинам? — холодно бросила Софья.

Мужчина скривил губы в презрительной полуулыбке. У меня засосало под ложечкой.

—Же-е-енщинам? — наигранное удивление взбесило Софью, но она взяла себя в руки. — Бесовское отродье, да как ты смеешь упоминать Творца, своим грязным языком?!

Оглушительный хлопок отразился гулким эхом, противно прокатываясь по стенам зала. Голова Софьи дёрнулась в сторону, но она не издала ни звука. На светлой коже мгновенно проступили очертания крупных пальцев.

Инквизиторы возле меня выдавили из себя что-то похожее на издевательские смешки. Потеряли бдительность, болваны. Раньше со Стэнли мы часто связывали друг другу кисти, чтобы научиться высвобождаться из пут. Благодаря этому мои руки уже давно были свободны. Я выжидал удобного момента, но удар Софьи произвёл впечатление куда более сильное, чем должен был.

Перехватив концы верёвки,не мешкая, я оказался за спиной мужчины в чёрном. Перекинуть её через шею, натянуть, и ход игры переменился. Четверо инквизиторов замерли, испуганно таращась на своего начальника.

—Отпустите девушку,и мы уйдём с миром.

—Не дёргайся, Пабло, — отдал приказ мой пленник.

Интересно, моя невозмутимость раздражает других так же, как его — раздражает меня сейчас? Дабы сбить с него спесь, натягиваю верёвку чуть сильнее. Заметив это инквизиторы ослабили хватку на запястьях Софьи.

— Я сказал, стоять на месте. Он не убьёт меня. Иначе путь будет только один. Верно?

Ведьмака, нарушившего пакт, ждала печальная участь. И даже если до него не доберутся инквизиторы, то это сделают другие ведуны. Софья качала головой, отговаривая от столь безумного поступка. Но как выбраться иначе? Я покосился на четки, находившиеся так близко, перевел взгляд на лицо мужчины в рясе и не почувствовал ничего, кроме отвращения. Скулы выпирали, подобно острой бритве. Желтоватые глаза отблескивали чистым безумием, намекая, что такой человек способен на многое. И ничего из этого «многое» хорошего не сулит. Если он применит розарий, наши с Софьей силы будут заблокированы. Я не смогу переместиться. Не смогу вызволить нас.

«Думай, Фабьен. Думай». Глаза бегали по убранству зала, выискивая то, что пригодилось бы.

«Чем опаснее ситуация, тем изощреннее ты становился. Что случилось?» — ядовито плевался внутренний голос.

—Осторожнее! — вскрикнула ведьма и перекосилась.

Казалось, я получил крепкий удар под дых, но никто не притрагивался ко мне. Так действовали чётки. Вернее, одна из последовательностей, в которой их перебирают. Но человек, которого я держал, даже пальцем не пошевелил.

Слишком поздно я заметил, как у одного из них тоже был розарий. Отшатнувшись в поисках опоры, я потерял равновесие. Погрузился в темноту, но сохранил связь с реальностью.

Шаг. И мужчина склонился надо мной.

Шорох. И пальцы оттягивают волосы на затылке, запрокидывают голову.

— Скажи спасибо, что мне понравился ход с лодками. Иначе, вы станцевали бы на углях, — инквизитор отступает. — В молельный зал его. Её я приведу позже.

Тело всё еще находилось под действием проклятого перестука. Я пытался пошевелиться, вырваться, сделать хоть что-то, чтобы не оставлять Софью наедине с ним. Однако мягкое и успокаивающее «Всё хорошо» стало последним, что я услышал прежде, чем меня заперли в душной камере. Наполненной ненавистным благовонием.

[2] Имеется ввиду Святой Престол. Четырёхугольный освященный стол, который располагается в центре Алтаря. На нём обычно размещают крест, Евангеле и другие религиозные предметы.

♝♝♝

Церковное песнопение, лившееся в эти стены, словно через рупор, отвлекало от творящегося за дверью. Я тряхнул головой, будто пытался избавиться от лишних шумов, мешающих определять направление. Но выходило плохо. Протяжные строчки обволакивали тело, ложились зудом на кожу и тёрлись об неё, подобно обманчиво ласковой кошке. Внутри черепушки сидел человек с отбойным молотком и стучал. Стучал. Стучал. Умудрённые опытом ведуны называли это молельной комой. Смещая бусины розария, инквизитор читал особую молитву, считая, что так погружает врага в бессознательное состояние. Но уж лучше бы и впрямь терять сознание. Ведь на самом деле ведьмака отправляют на растерзание кошмарам. В эти мгновения вспоминается что-то, что происходило на самом деле. Что-то было всего лишь плодом манипуляций, отвратительными галлюцинациями, навязанными извне.

Казалось прошла целая вечность, как я начал бороться с мором. Затылок тянуло вниз. Хотелось прислониться к чему-нибудь и перестать удерживать эту тяжесть навесу. До сих пор я не попадался. Никогда. Даже будучи у края пропасти — ускользал. Всему виной старость?

«Чувства», — нараспев промурлыкали рядом с ухом.

Пропахшие рыбой пальцы сомкнулись на шее. Я царапал ледяную ладонь, но существо, напоминавшее безобразную женщину, продолжало душить меня. Из приоткрытого рта проглянули гнилые зубы. Ими она (оно?) жевала синие разбухшие губы, напевающие что-то и утаскивающие на дно.

Силы растворялись в зловещей морской пучине. Щёку обожгли горячие слёзы, однако не мои. Существо заходилось в зловещем смехе, но при этом горько рыдало. Зеленое лицо, поросшее гнойными наростами, начало меняться. Кожа становилась светлой-светлой, стеклянные глаза наливались синевой, а мертвецкие губы расплывались в мягкой чувственной улыбке.

Воздух ударил в лёгкие, как волна, обрушивается на скалы. Кошмарная женщина исчезла и передо мной на коленях оказалась ведьма. Её слёзы поразили ничуть не меньше, чем когда я увидел их в первый раз. Рука потянулась к Софье, но повисла безвольной тряпкой. Ведьма плакала всё сильнее. На какой-то миг мне и самому показалось, что я делаю это вместе с ней.

Исчезни я из этого мира, стал бы кто-нибудь оплакивать «потерю»? Должно быть, Стэнли поддался бы печали. Вероятно и Софья могла поскорбеть вместе с ним: уж слишком мягкое у неё сердце. Говорят, если прожить до конца дней и не обрести людей, которые проронят ради тебя слёзы — жизнь прошла в пустую. Но уж лучше так, чем заставлять Софью или Стэнли плакать из-за такого как я.

Ноги свело судорогой, и я зажмурился. А когда открыл глаза, то больше не находился в комнате, наполненной опасной смесью из молитв и дыма.

♝♝♝

Синие шторы неизменно задёрнуты. Унылый полумрак окутал каждый уголок комнаты и накинул покрывало, сотканное из печали и серости на плечи детей и двух женщин. На лице мамы отразился страх, и Вивьен упивалась этим.

Маленький Ренард переводил взгляд с разбитой вазы то на меня, то на мать.

—Змеёныш, — процедила она, обращаясь вовсе не к сыну.

—Н-но, мама, это я… — Ренард попытался прояснить ситуацию, но робкая попытка пролетела мимо внимания женщины.

—Молчи! Разве не видишь? Он портит всё, к чему прикасается. Он и тебя испортил, Аннет.

Слова точно иглы, вонзались в грудь, но мама не возражала против них. Молчал и я. Она лишь взяла савок в руки и принялась осторожно собирать осколки.

—Её можно починить, — тихо произнесла мама, вздрагивая, когда Вивьен громко расхохоталась.

—Починить?

—Она ведь нравилась тебе.

—Как мне может нравиться порченная ваза? Ненужной вещи самое место на свалке.

Стёкла позвякивали, ударяясь о металлическую поверхность совка. С каждым звоном меня мутило сильнее. Убрав всё до единого, мама вышла из комнаты. Вивьен подкурила очередной мундштук. Вместе с клубами она выдохнула и яд.

—Запомни этот момент. То же бывает и с людьми. Когда-нибудь она поймет, что её сын бесполезен. И вышвырнет тебя.

♝♝♝

В плотном мраке дышать всегда было невыносимо. Он давит на тебя и давит, опускается грузом на плечи. Лишь лицо, подсвеченное тусклым светом торшера, спасало в такие моменты. Блики позволяли рассмотреть точёный подбородок и изящный тонкий нос. Я считал маму красивой, но пустой. Словно ТОТ человек высосал из неё всё светлое, всю любовь, в которой маленький я так нуждался.Однако какая-то часть меня всегда знала, что она никогда не подарит эмоций, способных вскружить голову. Будучи нерожденным я уже стал тем, кто продолжит тянуть из неё жизнь.