– Лоча, хозяин. Твоя хозяин, – показывая на китайца и кланяясь, говорил переводчик. – Слусай, слузы. Хороса хозяин, добрая. Палка бей нет. Лоча холос, хозяин холос. Твоя, моя холос.

– Ладно уж. И так понятно. Пожрать бы принесли, да водицы хлебнуть. Нутро горит, – и Мишка непослушными пальцами, зажатыми в колодке, пытался пояснить свои слова.

Китаец быстро заговорил, и переводчик побежал на корму. Вскоре он вернулся с чашкой в руке. Мишка не мог есть сам. Китаец весело смеялся и опять отослал слугу. Пришёл каменный человек, молча и неторопливо отомкнул замки и освободил пленника от колодки. Руки с неприятным глухим стуком упали на доски. Пальцы с трудом шевелились, а китаец продолжал весело смеяться, показывая на руки. Переводчик стал растирать кожу своими коричневыми ладонями.

– Ссяс холосо будь. Мало, мало есё. Хозяин добрая. Твоя холосо будь.

Когда Мишка поел и напился, по телу разлилась слабость и истома. Он с наслаждением вытягивал руки и вертел натруженной шеей. Китаец с интересом наблюдал и изредка растягивал губы в улыбке. Он был сред него роста, но намного ниже Мишки. Коренаст и с короткими сильными ногами. Лицо худощаво с едва зауженными глазами. Большой рот с тонкими губами. Усов и бороды ещё не было. На вид ему было лет двадцать пять, в его фигуре чувствовалась сила и энергия. Молодость нахально выпирала и хвасталась собой.

По одежде Мишка видел, что китаец богат. Одежда чистая и нарядная. Остроконечная шапка сдвинута на затылок, обнажая бритую голову.

Джучерец выслушал китайца и обратился к Мишке:

– Хозяин имя Дяу Тин-линь. Мало, мало думай. Твоя имя?

– Мудрёное-то имячко у хозяина, – ответил Мишка. – А моё самое из простых. Мишкой кличут.

– Миш-кой, – повторил монгол, оборачиваясь к китайцу.

– Просто Мишка, ты, пустобрёх!

– Мишка, Мишка! – поправился переводчик, кивая головой. – Хозяин твоя Дау Тин-линь. Знать будь.

– А короче как же? Что-то длинно.

– Тин-линь, – произнёс китаец, тыча себя в грудь.

– И то легче, – согласился Мишка и с интересом оглядел китайца.

Тин-линь подсел ближе. Дружески похлопал Мишкину спину, пощупал руки, и довольно цокал языком. Он медленно говорил, словно надеялся, что его можно понять. Однако Мишка ничего не уловил и только таращил глаза.

Китаец показывал предметы и медленно произносил их названия. А джучерец пытался повторять их по-русски. Мишка скоро запомнил с десяток слов, и китаец был очень доволен.

Время незаметно приблизилось к полудню, китаец заторопился. И опять появился палач с каменным лицом. Он неторопливо приладил к Мишкиной ноге тонкую цепь с обручем и основательно заклепал. Так он стал цепным, но зато лишился колодки. Это было обидно, но удобно.

– Мало, мало цепь. Бегать не будь, хоросо. Спи, – монгол дружески похлопал Мишку по спине.

«Вот и стал я цепным псом», – подумал Мишка, но постарался не показывать на лице злобы.

Маньчжуры и китайцы торопливо перекусывали, не переставая работать. С кормы доносились аппетитные запахи – там слуги подавали господам их излюбленные кушанья. Мишка сглотнул слюну. Голод с новой силой вцепился в его желудок.

Цепь была чуть меньше сажени и позволяла немного ходить. Он радовался этому, как малец, и переходил от одного борта к другому.

Мимо тянулись унылые берега, поросшие осокорями и кустами. На повышенных местах виднелись дубы, белели ильмы, и краснел боярышник. Тёмные ели виднелись между ними, устремляясь острыми верхушками в небо. Местами желтели увядающие листья, краснела рябина и шиповник. Стаи диких уток стремительно перелетали по болотам.

Небо голубело, тучи становились реже. Ветер менялся, матросы суетились у парусов. Слышались покрикивания и перестук блоков, парус шелестел и хлопал о мачту.

К вечеру пристали к берегу и расположились станом. Ветер стих, и мошкара опять стала тучей висеть над людьми. Но Мишка уже мог защищаться. Его опять оставили одного на вытащенной лодке. Однако сидеть пришлось в одиночестве не долго. Тин-линь появился с джучерцем и прежним китайцем. Факел отогнал темень наступившей ночи.

– Добрая хозяин твоя дар будь, – сказал толмач и накинул на Мишкины плечи объёмистый халат из грубой дабы.

– Ну спасибо, хозяин, удостоил. Ночи-то не жаркие, – Мишка склонил голову в знак благодарности.

Китаец оскалил зубы и нахлобучил ему на голову ватный колпак.

– Носи Мишка, – сказал он и засмеялся. Зубы блестели в отсветах пляшущего света факела.

– Стой коленка, лоча. Добрая хозяин.

– Ладно уж. Обойдётся.

Толмач не мог понять его слов, но китаец не стал допытываться до их значения. Молодой китаец стал расставлять на доске чашки с едой.

– Вот это другое дело! Это вы знатно придумали. Благодарствую!

Мишка с жадностью набросился на куски варёной рыбы с будой. Язык с трудом ворошил куски. Лук приятно освежал рот и хрустел на зубах. Наперченная рыба жгла и вызывала жажду. Он пил холодную воду и прерывисто вздыхал. На закуску китаец подложил кусок свинины, поджаренной на углях.

– Какая добрая хозяин, – непрерывно повторял монгол, Мишке уже опротивело его слушать.

Тин-линь немного посидел рядом, повторил несколько ранее заученных слов и заспешил на берег. Другой китаец остался на лодке. Постелил циновку из камыша, другую бросил Мишке и показал, что им пора спать.

Задувшие с юга ветры не давали идти под парусом. Гребцы непрерывно дёргали вёсла, но всё равно двигались медленно. Острова и мели затрудняли плавание.

После трёх дней изнурительного лавирования, начальник флотилии устроил двухдневный отдых на одном из многочисленных островов. Большие палубные лодки привязали к кольям, устроили балаганы и наслаждались покоем. Перепадали и дожди, но они не так страшны в укрытиях, не то что в пути, где каюты предназначались только для начальников.

Вскоре плавание продолжилось, изредка ставили паруса. Стали попадаться редкие, в несколько мазаных глиной балаганов, деревеньки. Оборванные жители не выказывали радости от встречи с маньчжурами. Приходилось отдавать последнее, лишь бы избежать битья палками.

Мишка продолжал маяться на цепи, но изредка его отпускали на заготовку дров или работать на шестах и вёслах. Жить стало интересней.

Тин-линь проводил с ним долгие часы в беседах при помощи монгола, старался втолковать китайские слова. С этим у них получалось не так уж плохо.

Мишка постоянно терялся в догадках. Что заставляло китайца так внимательно относиться к пленнику, да ещё русскому? Тин-линь тоже не раскрывал своих мыслей, а только расспрашивал и учил языку. Сам же запоминать русские слова не хотел, и лишь посмеивался в ответ.

Обращались с пленником сносно. Маньчжуры изредка покрикивали на него, когда он работал и не понимал приказов. И лишь однажды палка огрела его потную спину. Мишка вспылил, но, работавший рядом китаец вовремя его одёрнул и толкнул в шею. Мишка успокоился, но злость ещё долго волновала его грудь.

К китайцам здесь относились почти так же, как и к нему, пленнику. Пренебрежение маньчжуров постоянно сквозило в разговорах с китайцами. Палка надсмотрщика часто гуляла по спинам матросов или работников. И хотя маньчжуров было намного меньше, у них была власть и сила. Никто из китайцев не носил никакого оружия. Даже ножи им выдавали только по необходимости для работы.

Один Тин-линь был на особом положении. Мишка никак не мог понять причину такого отличия. Его хозяин ходил и не работал, ел вместе с начальником маньчжур и носил красивые и чистые халаты. Мишка пытался спросить его об этом, но слов недоставало, или Тин-линь не хотел говорить на такие скользкие темы.

Остальные работники просто боялись, и не шли на опасные разговоры. Однако с Мишкой были приветливы и никак не выражали своей враждебности. Часто смеялись, когда он говорил и коверкал слова. Мишка не обижался, видя в этом смехе дружеские отношения.

Кончалась вторая неделя плавания. Погода портилась часто. Налетали шквалы, они сменялись жарой и духотой, приходилось до одури работать на вёслах. Течение стало быстрым, шесты не выпускали из рук. Осень шагала по пятам. Леса бурели, желтели и краснели.