Офицер сменил пленку, а вместе с ней и ракурс камеры. Я продолжала наблюдать за похищением с нарастающим ужасом. Моё сердце наполнилась гордостью, когда я увидела, что Джульетта продолжала биться и бороться, ни разу не уступив монстру, который был в три раза больше её. Она ударила его ногой, а когда это не сработало, она начала брыкаться, пытаясь стряхнуть его с себя. Ее маленькие кулачки бешено работали, пока он не использовал другую руку, чтобы удержать её. В какой-то момент она, должно быть, укусила его, потому что он едва не уронил её.

Отснятый материал закончился, когда на боковой улице остановился фургон без окон. Мужчина швырнул Джульетту на заднее сиденье и захлопнул дверцы. Мой желудок сильно сжался при мысли о моей маленькой девочке на заднем сиденье этого фургона, испуганной, растерянной, паникующей. Похититель спокойно сел на пассажирское сиденье, и фургон уехал.

Я быстро осмотрелась в поисках номерного знака, но его не было.

— Перемотайте назад, — потребовала я. — Я хочу ещё раз посмотреть.

— Мисс Бейкер…

Я понизила голос, чтобы дать понять, что спорить я не намерена:

— Перемотайте назад. Я хочу посмотреть ещё раз.

В итоге они согласились. Я просмотрела пленку еще шесть раз, прежде чем пришла к выводу, что в фургоне не было ничего примечательного, типа вмятин или отметин, которые помогли бы мне его опознать. Так же, как не было ничего примечательного в человеке, который похитил мою дочь, кроме одного: он точно знал, что делал.

И он не колебался.

Это обстоятельство дало мне понять, что он делал это не впервые. Человек, который никогда прежде не совершал подобного, заколебался бы. Сомнения, страх быть пойманным, нерешительность из-за отсутствия опыта всегда сопровождали первые разы. Первые задания были неосторожными и приносили массу проблем.

Этот парень не был новичком. Он точно знал, что делал. В нем было даже тени неуверенности. Он точно знал, что его не поймают.

По крайней мере, пока он сам этого захочет.

Ублюдок.

— Мисс Бейкер, мы объявили тревогу, и наши лучшие люди ищут за вашей дочерью. Мы координируем действия с полицейскими управлениями в Денвере, Боулдере, Колорадо-Спрингс и Гранд-Джанкшн, — сказал мне усатый офицер, очевидно, пытаясь убедить меня, что просмотр записи с камер наблюдения ничему не помогут. Его голос стал по родительски строгим. — Вам придется вернуться с нами в участок. Нам нужно подать официальный отчет и задать вам несколько вопросов. Также было бы полезно иметь фотографию вашей дочери.

Меня пронзило раздражение. Мы теряли драгоценное время. Но, если бы я сказала ему это, сделала бы только хуже. Я должна был играть свою роль. Что бы сделала нормальная мать? Она бы пошла с милыми полицейскими и рассказала бы им все, что они хотели знать. Она была бы послушной и вежливой. Она не знали бы, что было бы быстрее и эффективнее прилететь в Вашингтон и выжечь весь этот чертов город дотла.

Я смягчила выражение своего лица и посмотрела на мужчину глазами лани, которые производили самое сильное впечатление.

— Вы не возражаете, если я сначала поговорю со своим другом?

— Подвести вас до участка? — спросил он. — Или вы можете следовать за мной на своей машине, если готовы сесть за руль?

Вытирая под глазами, я наклонила голову в сторону Сойера.

— Отец Джульетты отвезет нас. Мы поедем прямо за вами.

Он кивнул и ушел. Я медленно выдохнула и опустилась на руки, опираясь на стойку регистрации. Я испытывала боль, беспомощность и такую сильную ярость, какую не испытывала за всю свою жизнь. Я бы убила того, кто её похитил.

Фрэнки и Гас стояли в углу комнаты вместе с Сойером. Он ушел после третьего повтора записи с камер наблюдения. Либо потому что он увидел достаточно, либо потому что смотреть на это снова и снова было слишком для него, я не знала точно. Видеть ее на экране, но не иметь возможности сделать хоть что-то, что бы её вернуть, было самым отвратительным, что я когда-либо испытывала.

К тому времени, как я подошла к Фрэнки, моя челюсть раскалывалась. Я поняла, что скрежетала зубами весь последний час. Прижав руку к виску, я проклинала назревающую головную боль, стучащую по моему черепу.

Глаза Фрэнки вспыхнули, огорченные, извиняющиеся.

— Боже, Каро, мне так жаль.

— Это не твоя вина, — выпалила я. И я не шутила. Она была единственным человеком, которого я не винила в потере Джульетты. — Я просто… Мне нужно вернуть ее. — Эмоции подступили к моему горлу, угрожая меня задушить. Повернувшись к Сойеру, я понизила голос. — Ты знаешь, кто это?

Они с Гасом обменялись взглядами, прежде чем встретиться со мной.

— Аттикус.

Мое сердце подпрыгнуло в груди. Чертов Аттикус.

— Ты уверен? — Я должна была спросить, хотя его голос звучал уверенно… его голос звучал на сто процентов уверенно.

Он кивнул.

— Да.

Я заставила себя медленно выдохнуть. Это ни в коем случае не было хорошей новостью, но, по крайней мере, он был врагом, которого я знала. Нам не нужно было пробиваться сквозь всю итальянскую мафиозную семью или выслеживать ирландцев в глухих переулках в надежде найти полезную зацепку. Все могло быть еще хуже — наших врагов было бесконечное множество.

Аттикус был дьяволом, которого мы знали. Абсолютным злом и совершенно невменяемым, но его достаточно легко выследить. Кроме того, было совершенно очевидно, что у него имелся какой-то план. Он похищал детей не просто ради похищения. Ему что-то было нужно от нас, и он был уверен, что мы обменяем это на жизнь моей дочери.

И, как я надеялась, это означало, что он не станет причинять ей боль.

Если бы он обидел её хоть немного, он бы никогда не получил того, чего хотел. Он, чёрт бы его побрал, получил бы прямо противоположное. Я бы извергала месть дождем, пока он не превратился бы в плачущего, сломленного человека, молящего о пощаде.

— Отвезёшь меня в участок? — спросила я Сойера. — Им нужно официальное заявления и всё такое.

Он кивнул.

— Конечно.

Я повернулась к Фрэнки, надеясь, что она уже всё поняла.

— Будь готова, — приказала я. — Как только я вернусь, мы выезжаем.

Гас прочистил горло.

— Кэролайн? — Я еще даже не взглянула на него. У меня было предчувствие, что это был Аттикус — давняя интуиция, которую я не хотела озвучивать до этого момента. Поэтому встретиться лицом к лицу с Гасом, братом Аттикуса, было слишком сложно, раны и разрывы на душе были слишком свежи.

Заставив себя встретиться с ним взглядом, я подняла брови.

— Прости, — прохрипел он.

Мой мозг снова раскололся надвое. Рассуждая логически, я понимала, что Гас — не Аттикус. Они всегда были как день и ночь. Они всегда были на противоположных концах спектра. Гас был беззаботным и добродушным. Он был добрым. Он был забавным. Он был милым. Аттикус был конченным психом.

Но эмоционально… Я хотела убить кого-нибудь голыми руками, и прямо сейчас это был он. Потому что он был родственником похитителя моей дочери. Потому что они с Сойером подумали, что было бы разумно появиться в моем городе и размешать кашу. Потому что я хотела обвинить всех и вся и выплеснуть некоторые из этих безумных эмоций из моего обезумевшего тела.

Я не смогла заставить себя ответить ему. Сойер отступил назад, потянув меня за запястье, чтобы я последовала за ним.

— Это не твоя вина, Гас. Кэролайн вспомнит это до того, как мы снова увидимся с вами двумя.

Гас кивнул, а я вырвала свою руку из рук Сойера. Теперь он вздумал мной командовать? Он думал, что снова главный? Я видела красный цвет. Экран рухнул на мои глаза и окрасил весь мир в багровый.

Развернувшись, я потопала прочь, в полной решимости найти задержавшегося полицейского, с которым можно было бы поехать в участок.

— Я сама доеду, — сказала я Сойер.

Он снова схватил меня за запястье и сомкнул пальцы вокруг кости.

— Шестёрка, прекрати. Подыши минутку и хорошенько все обдумай. Я понимаю, что ты напугана, ты имеешь на это полное право. Я понимаю, что ты злишься, на это ты тоже имеешь право. Но если ты не успокоишься и не вспомнишь, что люди, которые здесь находятся, хотят тебе помочь, всё будет намного сложнее, чем может быть. Не забывай, насколько хрупки сейчас эти отношения. — Он провел пальцем между нами и кивнул головой в сторону Гаса. — Не забывай, насколько хрупким и шатким является сейчас возобновленное доверие между нами. Мы нужны тебе. Тебе не нужно делать нас своими врагами.