— По одному, — повторил офицер.

Я обменялась взглядом с Сойером. Те несколько раз, когда я навещала его в Алленвуде, были в большой комнате, где все заключенные встречались со своей семьей в часы посещений. Охранники были стратегически расставлены внутри и снаружи комнаты. Уединения почти не было, и если охранники не слушали наш разговор, то другие заключенные слушали.

И самое главное, весь блок для посещений был зафиксирован камерами наблюдения.

У меня появилось неприятное предчувствие, что это будет частная встреча. У нас не будет такой роскоши, как камеры слежения.

Это было хорошо для моей анонимности. И плохо, если они решили пристрелить меня на месте.

Мы прошли через металлодетекторы, а затем подверглись агрессивному обыску. Два охранника провели нас по лабиринту коридоров, пока мы не добрались до частной комнаты для посещений. Другой охранник стоял перед закрытой дверью.

— Сначала дамы, — сказал первый офицер, его губы изогнулись в жестокой улыбке.

— Я не пойду туда без него. — Я снова потянулась к руке Сойера. Он придвинулся ко мне, но также встал позади меня и обнял рукой за талию, создавая дополнительный слой защиты. Его поза ясно давала понять, что я под защитой, но охранников, похоже, это нисколько не волновало.

— Вы входите одна или вообще не входите, — возразил охранник, бросив пренебрежительный взгляд на оборонительную позу Сойера.

Ну, черт возьми, он меня подловил. Я не могла не войти. Не войти означало бы потерять Джульетту. Это был мой шанс вернуть ее. И я бы сделала все, чтобы вернуть ее. Но мне была ненавистна идея встретиться с боссами в одиночку. Мне была ненавистна сама мысль о том, чтобы приблизиться к кому-то из русских в одиночку, рисковать своей хрупкой свободой ради этой единственной встречи.

Я проглотила комок в горле размером с кулак и неохотно задала вопрос, который выдал мой страх.

— Они ведь… будут закованы?

— Нет.

Черт возьми.

— Я прямо здесь, — прошептал Сойер мне на ухо. — Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если мне нужно будет попасть в ту комнату, я это сделаю, Шестерка. Ты можешь мне доверять.

Я поверила ему. Убежденность в его голосе пронзила меня насквозь, мое тело откликнулось на правду, заключенную в каждом его слове. Я откинулась на него, впитывая как можно больше его успокаивающей уверенности.

Я прожила всю жизнь, совершая плохие проступки. Я вламывалась в бесчисленные правительственные объекты и частные дома. Я украла бесценные семейные реликвии, редкие драгоценные камни и украшения. Моя личная коллекция краденых вещей стоила миллионы. Всю свою жизнь я общалась с ворами, убийцами, наркобаронами и всевозможными преступниками. Это была всего лишь еще одна встреча… еще одна неудобная ситуация, из которой я могла бы выкарабкаться.

Вспоминая худшие из своих поступков и самую страшную из своих работ, я позволила адреналину циркулировать по моему телу, моей крови, моим костям. Я позволила этому превратить мои нервы в сталь, а страх — в мужество. Паханы не были новым врагом, и они не были неизвестны. Я знала, чего от них ожидать. Я знала, как с ними обращаться. И если дело дойдет до худшего, я всегда смогу солгать.

— Со мной все будет в порядке, — решила я.

— Тогда забери нашу девочку, — потребовал Сойер низким, хриплым голосом, укрепляя мою решимость и давая мне причины снова быть здесь.

Выпрямив спину и надев свою старую развязность как знак почета, я ждала, пока охранник откроет дверь. Я отпустила руку Сойера и вошла в логово дьявола.

Когда я вошла, в комнате воцарилась тишина, практически угнетающая своей тяжестью. Роман сидел в середине трех стульев, которые были расставлены лицом к дверному проему. Последние пять лет были добры к нему, он слегка постарел с тех пор, как я видела его в последний раз. И каким-то образом все еще умудрялся быть тщательно собранным, даже в своем оранжевом комбинезоне. Его темные волосы были тронуты сединой, а глубокие морщины придавали выразительность его глазам и властность рту. Как будто ему нужно было больше того и другого.

Он сидел прямо, его плечи были расслаблены, руки сложены вместе и покоились на скрещенных ногах. Он выглядел так, словно ему больше место в зале заседаний, чем в этой плохо освещенной комнате с цементными стенами.

Дмитрий сидел слева от него, а Александр справа. Для них тоже пять лет прошли мало заметно, сохраняя их внешнюю отвратительную утонченность, которая была слишком культурной для этого места. Волосы Александра были почти полностью темно-каштановыми, за исключением тех мест, где они начали седеть вокруг его бакенбард. Его борода тоже начала светлеть. Очки в тонкой оправе довершали его образ, придавая ему скорее гражданский вид, чем преступный. Он был уже на пути к полной седине, эдакая серебристая лисица.

Серебристая лиса в оранжевом комбинезоне.

Дмитрий все еще выглядел как самый младший брат, которым он был. Его темные волосы были все еще густыми и искусно растрепанными, а мускулы все еще объемистыми и слишком большими для узкой тюремной рубашки, которую ему выдали. Он всегда будет мускулом в группе, кулаком, который сокрушит каждого врага, каждую угрозу.

Теперь я была и тем, и другим для этих людей. Я была их врагом. Я была угрозой, которую они не потерпели бы.

Охранники закрыли за мной дверь, и я подпрыгнула от гулкого звука, отразившегося от слишком близких стен. Уголки губ Дмитрия приподнялись в полуулыбке.

— Они впустили призрака внутрь, братья.

— Нет, мой брат, — упрекнул Роман. — Она только хотела быть призраком.

Он не ошибся.

Я высоко подняла подбородок и ждала, когда смысл этой встречи будет озвучен вслух.

— Неужели тебе нечего нам сказать? — спросил Александр, и его верхняя губа изогнулась в усмешке. — Привет, дядя Алек? Так приятно тебя видеть, дядя Роман? Мне так жаль, дядя Дмитрий, я больше никогда не предам твое доверие?

Я позаботилась о том, чтобы мое отвращение оставалось скрытым.

— Я никогда никого из вас не называла дядей.

— Это помогло бы? — спросил Роман обманчиво мягким голосом. — Если бы мы заставили тебя больше чувствовать себя семьей, ты бы вела себя как хорошая девочка, которой тебя воспитали? Если бы мы спасли тебя из лачуги, которую держал твой отец, и позволили тебе жить как одному из нас, ты бы оказала нам уважение, которого мы заслуживали?

Подавив желание рассмеяться, я поняла, что Роман был серьезен. Он искренне спрашивал, что он сделал не так, как он мог предотвратить мой исход. Я не могла заставить себя поверить, что он винил себя в моем исчезновении, но было очевидно, что он хотел получить ответ на вопрос, почему я ушла.

Поскольку он похитил мою дочь, чтобы вернуть меня сюда, он уже должен знать ответ.

— Я бы никогда не бросила своего отца. Ни за что.

Выражение лица Романа изменилось, потемнело.

— Но ты это сделала. Ты бросила его.

Во мне вспыхнула защита. Действительно ли им было нужно это знать? Было ли это своего рода испытанием?

— Мы слишком разные, — возразила я. — Я не бросала его до тех пор, пока он не оставил мне другого выбора. Я пыталась. Я осталась с ним, я боролась за него, я убирала за ним беспорядок и заботилась о нем всю свою жизнь. И как он отблагодарил меня? Отвернувшись от меня. Угрожая мне. Он не оставил мне другого выбора. — Я сделала успокаивающий вдох. — Я бы сделала это снова, если бы мне дали шанс.

Братья взглянули друг на друга.

— Она не потеряла свой пыл, — усмехнулся Александр. Он повернулся ко мне. — Мы беспокоились, что все эти годы бездействия сделают тебя слабой.

Бездействия… это было забавное слово для обозначения нормальной, некриминальной жизни.

— Теперь она мать, — поморщился Роман, явно не чувствуя энтузиазма своего брата. — Она будет неуклюжей, неопытной. Она не готова.

— Она будет готова, — вмешался Дмитрий, его русский акцент был сильнее, чем у его братьев, — потому что в противном случае она умрет. И ребенок тоже. Теперь, когда у нее есть эта прелестная малышка, за которой нужно присматривать, я предполагаю, что она более мотивирована, чем когда-либо.