Другое предание гласит, что первый на горке шалаш начали строить Ульрих с Ольсевичем, Цыганом и Кумой, потом к ним присоединились братья Беднарские, которые быстро перессорились с остальными и забрали обратно свои ветки; Цыган тоже забрал одну важную ветку для руля своего корабля; Куму же потому прозвали кумой, что дружба его была непостоянна, он, как кумушка, мог быстро и там, и тут со всеми подружиться и так же быстро рассориться. Остальные ветки от несчастливого шалаша достались Зелиньскому. Если к упадку шалаша Ковальчика привели недостаточная стойкость и жажда наживы, то шалаш Ульриха погиб из-за внутренних раздоров.

Третья версия выглядит правдоподобнее всего, так как ее подтверждает письменный документ: дневник Трошкевича.

Когда от домиков из песка на горке ничего не осталось, только остатки крепостных валов и ямы, откуда брали влажный песок для строительства домиков, и сразу после того как стало известно о шалаше Седлицкого и Давидчиньского, в глубине леса, на пустой горке появился Трошкевич и начал строить шалаш, который в первый день у него не получился, потому что ни опыта, ни достаточного количества веток у Трошкевича не было, зато на следующий день получился.

Грошкевичу помогал Ленговский, а также, видимо, Ульрих с Караськевичем; Ульрих быстро бросил эту работу и вступил в неудачный, как известно, союз с Цыганом и Кумой. Потом Трошкевич переехал на Лысую Гору в шалаш Бартызека в качестве председателя Второго общества друзей чтения; Караськевича мы встречаем позже у Пилавского на Лысой Горе, а тот, кто, несмотря на множество несчастий, остался верен Милосне и может быть назван ее первым постоянным жителем — это, несомненно, Ленговский.

Странно, трудно в это поверить, но такова правда. И Ковальчик, который был если не первым, но уж точно одним из первых, и Ленговский — оба совершенно обнищали: Ковальчик стал сторожем Милосны, Ленговский — садовником в шалаше, владельцем которого когда-то был.

Самый богатый, самый красивый шалаш в Милосне — шалаш Елиньского.

Елиньский — ученик Бартызека из Лысой Горы. Вообще старым методом строительства шалашей — у дерева — быстро перестали пользоваться, и все следующие шалаши строились уже по образцу шалаша Бартызека. Сначала нужно выкопать яму — круглую или четырехугольную, не очень глубокую, — затем вбить наискосок три или четыре толстые ветки или палки так, чтобы вверху они соединялись и поддерживали друг друга. Верхушки лучше связать березовыми прутьями, если нет веревки, потому что если они сдвинутся, то и шалаш развалится. Так выглядит каркас шалаша. Далее пространство между палками нужно закрыть раскидистыми ветками, а все щели заткнуть травой, листьями и маленькими веточками.

Елинский копал яму руками, так как лопату ему не дали. Не всегда лопаты раздавали справедливо, ведь выдавал их воспитатель, а что воспитатель может знать? Яму копать помогали Крулик, Малый и дотошный Ченевский; но Крулик больше мешал, Ченевский больше болтал, чем работал, а Малому было некогда, так как он был дежурным по шашкам и крепостям и вдобавок библиотекарем. Так что Елиньский два дня работал в одиночку, потому что товарищи его бросили, а когда шалаш был уже готов, снова пришел Малый и по совету пастуха начал пристраивать к шалашу дымовую трубу.

— Не надо, а то все развалишь, — предостерегал Елиньский.

Но пастух так искушал, сулил столько прекрасного дыма, даже обещал сам принести спички, что Малый продолжал следовать коварным его советам.

— Воспитатель не разрешит, — предостерегал Елиньский, а Малый ему:

— Но в уставе же ничего нет про трубы.

Малый рассчитывает на протекцию властей, так как он не только делает кисточки, но и смазывает царапины йодом, а вчера даже делал серьезную перевязку на ноге после извлечения из пятки большой сосновой иголки. Может, ему удастся получить разрешение на строительство труб в Вильгельмувке? Виктор Малый занимает немало должностей, быстро продвигается по карьерной лестнице, а ведь успех портит людей. Малый теперь хуже обращается с больными, не всегда хочет мазать их йодом: «Иди отсюда, с такими глупостями приходить — только йод зря переводить», — говорит, когда царапина кажется ему слишком незначительной. Однажды он даже влез на перила купальни и чуть не был отправлен в отставку, и только одно его спасло — что он поддерживал образцовую чистоту в аптечной комнате и в перевязочном пункте.

Но с трубой у него не получилось: самая главная палка вылетела, шалаш начал шататься, и его пришлось развалить. Елиньский как следует его отругал и выгнал из шалаша.

Был ли прав Елиньский?

В некоторой степени. Во-первых, разжигать огонь в шалаше воспитатель никогда бы не разрешил; во-вторых, если ты не строил шалаш и не знаешь его конструкцию, не берись его улучшать: если ты фельдшер — зачем браться за работу печника? С другой стороны, улучшения и модернизация нужны и даже необходимы, а любая модернизация сопряжена с убытками и рисками. Сколько жертв потребовали железные дороги, корабли, машины, аэропланы! Да и сам Елиньский сделал в шалаше полочку для шашек и погребок для грибов, а ведь это тоже могло привести к разрушению шалаша! Если бы не постоянные улучшения, если бы не стремление совершенствовать конструкцию шалаша, разве были бы у нас ступеньки, ведущие внутрь, валы у входа, огороды у шалашей, скамьи, чтобы можно было сидеть на них и рассказывать сказки?

Даже неудачная попытка может чему-то научить и принести пользу. Когда Елиньский восстановил свой шалаш, то вход сделал с севера, чтобы солнце не пекло, как раньше, и расширил его, и украсил аиром.

На место Малого Елиньский взял садовника.

Какое-то время в шалаше гостил Иваницкий, но однажды Иваницкий захотел убедиться, прочен ли шалаш, потряс его и засыпал песком мягкий ковер из травы, которой был выстелен пол.

Из-за этого Елиньский с ним поругался, а Иваницкий, когда горка уже была застроена, получила название и полное самоуправление, вступил в союз с Хабиньским и дошел до должности помощника бургомистра.

Таким образом, Елиньский остался один с садовником Ленговским, но так как одному жить грустно, он пригласил к себе Розума, с которым знаком еще по Варшаве и знает, что тот будет спокойным жильцом.

Утром они обновляют ковер, меняют цветы в огороде и аир над входом, поправляют вал у входа в шалаш, расчищают дорожку от мусора; бывает, сиденье рассыплется, а бывает, и дырка образуется в крыше. Работы по хозяйству много. Только вечера свободны — тогда приходит Карас, мальчики садятся перед шалашом и рассказывают сказки или просто разговаривают. Карас тоже спокойный гость.

Как-то пришел Дайновский и попросил, чтобы его взяли на место Иваницкого. У Дайновского есть перочинный ножик, а ведь хорошо иметь жильца с перочинным ножиком. Но Дайновский много мусорил, потому что постоянно вырезал из коры лодки, к тому же он лентяй и ничего не желал делать, а потом в нем взяла верх страсть к морю, он бросил уютный шалаш и отправился в бурные воды Насосного моря и стал единственным его владельцем и адмиралом. Из гостя в чужом шалаше он превратился в хозяина, которому никто уже не осмеливался запрещать мусорить.

А шалаш Елиньского стал настоящим дворцом. Огород обнесли забором, дорожки усыпали чистым песком. Богачам уже не хотелось работать, и теперь они целыми днями играли в шашки, лежа на животе, как принцы. Они только боялись, чтобы никто ничего не разрушил, когда их нет дома — например, во время игры в лапту, поэтому они наняли сторожа — Ковальчика.

Мальчики построили Ковальчику плохонький шалашик, потому что не хотели держать в своей гостиной палки, выступающие в роли метел, вил, молотков и граблей. Ковальчику теперь приходилось делать все, так как садовник только менял цветы в огороде.

Грустно, наверное, было Ковальчику: ведь он, как и Хрущчицкий и Малишевский, поселился здесь в числе первых; но пришли более способные мальчики, и теперь они хозяева, а он должен их слушаться. Поселение разрослось, появилось много шалашей, и работы становилось все больше.