А теперь, стоя в прихожей в этой квартире, и глядя на свою живую мать, мне все мои разговоры с ней показались такими глупыми. И я самой себе казалась глупой.

Женщина всплеснула руками и прижала их к своей груди. И проговорила незнакомым мне голосом:

- Марьяна… ты такая красивая, такая взрослая. – А потом её руки потянулись ко мне. – Девочка моя.

Я продолжала стоять, не могла пошевелиться, но позволила ей подойти и обнять меня.

Я знала, что это она. Я знала, что это моя мать. Что это не ложь, не обман, что это она. Но почему-то… почему-то я не упала перед ней на колени, не принялась рыдать, не почувствовала облегчение, избавление от многолетней боли. Я застыла, и только чувствовала, как она обнимает меня.

Она оказалась меньше меня ростом, у неё была не та точеная фигура, что я помнила на снимках, она не была похожа на себя прежнею, совсем. Следы былой красоты ещё ясно угадывались на её лице, но она будто потускнела, набрала вес, черты лица расплылись, а глаза… Когда мама отстранилась от меня, чтобы заглянуть мне в лицо, я подумала о том, как некрасиво, как виновато на какие-то секунды заметался её взгляд. Словно она совсем и не рада была меня видеть. Но затем из её глаз полились слёзы, и меня снова прижали к груди.

- Марьяна, девочка моя… - повторила она, и я всё-таки выдохнула. Она погладила меня по плечам. – Такая взрослая.

Теперь её звали Любовь Витальевна Остапенкова. Уже двадцать пять лет моя мать жила под этой фамилией. Я читала информацию, которую предоставил мне Пал Палыч несколько дней назад о моей матери. Тот единственный лист бумаги, который он мне принёс, даже досье назвать было нельзя. После её отъезда из Москвы много лет назад, жизнь Любовь Витальевну особо событиями не баловала. Возвращение в родной город, замужество, ещё одна дочка, а в остальном… Я невольно окинула взглядом стены вокруг себя. В остальном, ничего особо не происходило.

- Ты проходи, проходи, - вдруг засуетилась она. Я сделала несколько шагов, и оказалась в комнате. И лицом к лицу с мужчиной, хмурой наружности. Он стоял передо мной с самым серьёзным видом, не скрываясь, разглядывал, а я присмотрелась к нему. Как поняла, это был отец Лили. Смурной, с недовольно сдвинутыми бровями, с неаккуратной стрижкой и в растянутом свитере.

Он смотрел на меня, я смотрела на него, затем решила первой поздороваться.

- Добрый день.

Не знаю, собирался ли он мне ответить, уже через секунду мама затараторила:

- А это муж мой, Гена. – Подумала и исправилась: - Геннадий Петрович.

Я снова кивнула в знак приветствия.

- Очень приятно. Меня зовут Марьяна.

Он мне так ничего и не ответил. По всему его поведению было понятно, что Геннадий Петрович откровенно томится и недоволен происходящим. И я ему, по всей видимости, не пришлась ни по душе, не ко двору. Он окинул меня ещё одним внимательным взглядом, вздохнул как-то маетно, и всё, чего я от него дождалась, это кивка в ответ. Мол, услышал, понял, запомнил.

- Садись в кресло.

Мама подвела меня к креслу, и мне пришлось сесть. К тому же, это было единственное действие, которое было возможно, стоять посреди небольшой комнаты было глупо и некомфортно. Лиля уже сидела на диване, закинув ногу на ногу, и наблюдала. За мной, а не за матерью.

На меня, вообще, все смотрели. И не знали, что со мной делать. А я не знала, что делать с ними. С новыми родственниками, которые неожиданно возникли в моей жизни.

- Вот. – Мама развела руками, быстрым взглядом окинула комнату, в которой мы все находились. Деланно улыбнулась. – Так и живем.

Мне было неловко. Чувство, что я не мать приехала увидеть, которую не видела двадцать пять лет, а проинспектировать, в каких условиях она все эти годы проживала.

Я тоже вымученно улыбнулась. Не знала, что сказать и брякнула:

- Очень мило. У вас очень уютно.

А что я могла ей сказать? Плакать и бросаться друг другу на грудь в порыве чувств, судя по всему, никто не собирался. И за это я почему-то чувствовала себя виноватой. Точнее, я чувствовала себя бракованной, бесчувственной. Не такой мне представлялась встреча с самым важным человеком в моей жизни.

- Мама, ты хоть чаю нам сделай, - подала голос Лиля, при этом тон её был насмешливый.

- Конечно, чай, - поторопилась кивнуть та, и тут же обернулась к мужу. – Гена, пойди, поставь чайник.

Кажется, Гена только рад был уйти из комнаты, в которой находилась я. Взял и молча вышел. Я зачем-то проводила его взглядом. А мама тем временем присела на краешек дивана, получилось, что совсем рядом ко мне, и снова принялась меня разглядывать. В какой-то момент качнула головой.

- Какая же ты, - проговорила она, вроде в удивлении. – Очень красивая.

Я тоже на неё посмотрела, и у меня неожиданно перехватило горло. Я вглядывалась в её лицо, в такое знакомое и незнакомое одновременно, и мне казалось, что всё происходящее нереально, что я вот-вот проснусь.

- Папа всегда говорил, что я похожа на тебя, - вырвалось у меня.

В первую секунду она, кажется, смутилась, но затем на её губах проскользнула самоуверенная усмешка, она была мимолетной, но я успела заметить.

- Конечно. Ты же красавица. Не на него же ты должна быть похожа.

Её слова меня задели, и, наверное, мама быстро смекнула, что сказала лишнее. Тут же потянулась и взяла меня за руку.

- Марьяна, мне очень жаль… что так случилось с твоим отцом. Ты, наверняка, сильно переживаешь.

- Да. Он был самым близким мне человеком.

Она прискорбно поджала губы, вглядывалась в моё лицо и продолжала сжимать мою руку. И это было очень странно. Очень-очень странно. Я всё смотрела на её пальцы, прикасавшиеся ко мне, а думала почему-то о том, что у мамы плохой маникюр.

- Наверное, у тебя куча вопросов ко мне.

Я подумала и кивнула.

- Да, наверное.

- Мы с тобой обязательно поговорим. Я тебе всё расскажу. – И она снова потянулась ко мне, чтобы обнять. – Как же я рада, что ты здесь. Что мы встретились. Теперь всё будет по-другому.

Мамой от неё не пахло. Я не знаю, не помню, как должна пахнуть мама, но это был чужой для меня запах. Но я всё же неудобно перегнулась через подлокотник кресла, позволяя ей себя обнять.

Мама меня отпустила, обернулась на свою другую дочь и широко улыбнулась.

- А вы уже подружились, да? Мои девочки, мои красавицы. Как же я счастлива!

Вот это: «Как же я счастлива!», сильнее всего отозвалось в моей душе странным приступом недоверия. Я провела в гостях у мамы больше часа, сначала сидела в неудобном кресле, потом пила чай из перламутровых чашек, которые специально для меня, достали с полки для хранения фарфорового сервиза, слушала маму, Лилю, что-то им отвечала, старательно улыбалась, а внутри себя боролась с чувством недоверия. Говорила себе, что скомкано всё проходит из-за того, что мы все, точнее, я и мама, чувствуем себя некомфортно, неловко, мы ведь мать и дочь, а познакомились, по сути, только сейчас. И из-за этого не знаем, как себя вести, как разговаривать друг с другом, и на какие темы. И прячем глаза, говорим о какой-то ерунде, едва ли не о погоде. Ни одного важного вопроса до сих пор не прозвучало. Мама не заговаривала о прошлом, и я её ни о чем не спрашивала. Да и о чем я могла её спросить, если рядом постоянно находился её муж? Было странно говорить о её первом замужестве, об её отношениях с моим отцом, в присутствии её другого мужа. Который смотрел на меня, как коршун.

- А ты как, не замужем? – спросила меня мама.

Я удивленно на неё посмотрела. Была уверена, что уж о таких аспектах моей жизни Лиля должна была ей рассказать.

- Нет.

- Странно. Такая красивая девочка, и не замужем.

- Папа считал, что мне ещё рано замуж.

- В твои годы – и рано?

- Нет. Раньше. А потом… потом мне самой замуж не хотелось.

- У тебя, наверняка, женихи один лучше другого.

Я уклончиво пожала плечами. А мама вдруг рассмеялась, потянулась рукой к Лиле, похлопала ту по коленке.