И она язвительно добавила:

— А все-таки я добилась в Визельбурге того, чего хотела!

Исакович, пытаясь ее образумить, сказал, что ездил секретно.

Но она лишь зло заметила, что многие офицеры ездят секретно и это не мешает любимым их сопровождать. Она бы тоже поехала секретно.

Тут Исаковичу почему-то взбрело в голову сказать, что послали его неожиданно, расходы предстояли большие. А он, откровенно говоря, в ту пору был не при деньгах. Не имел даже времени толком собраться.

Но и на это г-жа Божич сердито возразила:

— Нельзя таить подобные вещи от тех, кого связывают узы любви. Я с удовольствием пополнила бы ваш кошелек, капитан!

Исакович вскочил:

— Хватит об этом!

Он пришел к Божичу объясниться, так как не намерен скрывать случившееся.

Если она уверена в своих чувствах, пусть вернется к отцу.

Как только он узнает, что она оставила мужа, он приедет за ней.

Он никогда не бросит ее с ребенком под сердцем.

Правила чести не позволят ему так поступить.

Евдокия испуганно поднялась и, тяжело дыша, стала умолять его молчать и ни в коем случае ничего не говорить Божичу. Напротив, она надеется, что он будет свято хранить их тайну. Если же со временем она и решится на это, она сама знает, что сказать мужу, но покуда еще рано. Сейчас она не может оставить Божича.

Лето уже кончается, но в Вене и осень хороша.

Если бы только капитан послушал ее, они могли бы отлично провести осень в ее доме. Наслаждаясь любовью. Божич на днях уезжает с генералом Монтенуово. А Теклы нет дома.

Надо немного подождать, месяц, два — сейчас она не в состоянии признаться мужу. Он только что освобожден, ему удалось обелить и свою и ее честь. Не хочется ей позорить и старика отца, Деспотовича, который думает, что она счастлива, а жизнь в нем едва теплится.

— Раз так, — поднимаясь, грустно сказал Павел, — значит, все остается, как есть. Я ухожу, а вы скажете мужу, что, мол, я заходил и ушел по срочному делу. Если нужно, он может меня отыскать в трактире Гульденперга. На днях я покидаю Вену навсегда, и между нами все будет кончено. Желаю счастья. Не думаю, чтоб мы еще когда-нибудь встретились. Я уезжаю в Россию. А туда нелегко добраться.

Евдокия неподвижно сидела перед ним, озаренная зеленым светом, лившимся из сада, смотрела на него не только со злостью, но, как ему казалось, с ненавистью и нервно ударяла сандалией по кринолину. (Сандалия была золотая, такую Исакович еще никогда не видел.)

— А что вы скажете, капитан, — спросила она тихо, — если у меня будет ребенок? Что будет со мной?

На глазах у нее выступили слезы.

Павел стоял потрясенный, не зная, что ответить. Он видел только ее лицо, так похожее на лицо покойной жены, ее черные глаза, сверкающие огнем, тяжелые темные волосы с медным отливом, спускающиеся на плечи и еще более подчеркивающие ее сходство с Катинкой. В растерянности он снова опустился на стул и сказал, что готов взять ее с собой.

— Вечно ты торопишься, — прошептала она еле слышно. — Думаешь о себе, а о моей семье не думаешь. Божич втерся в доверие к отцу. Он в скором времени собирается выдать замуж дочь. И я удивляюсь, к чему, если ты честный человек, так торопиться? Надо подождать. С Божичем я разойдусь, но брак расторгнуть не так просто, как ты думаешь. Неужто нельзя немного отложить отъезд в Россию?

— Нельзя. Ни в коем случае, — ответил Исакович.

Он связан с армией, а ей, видно, ехать с ним не хочется, и как только он уедет, она выкинет его из сердца. Замужние женщины быстро забывают своих любовников, меняют их, когда вздумается, и быстро находят им замену.

Евдокия захохотала и сказала, что он явно воспитывался в конюшне, коли так расхвастался. И любить он не умеет, и того не знает, что замужние женщины не так скоро забывают своих любовников и вовсе не ищут других. Божич, когда вышел из тюрьмы, в первую же ночь пришел к ней, но она попросила оставить ее в покое и сказала, что с этим покончено.

Она твердо решила вернуться к отцу, но чтобы это сделать, необходимо время. Все драгоценности, доставшиеся ей от матери и бабушки, находятся у Божича. Она уже придумала, как выманить их у мужа, нужно только время. А на эти драгоценности они могли бы много лет жить в свое удовольствие!

Исакович потом вспоминал, как он во время всего этого неприятного разговора с недоумением спрашивал себя, уж не сон ли это? Неужели сидящая сейчас перед ним женщина — та самая, с которой он путешествовал, та самая красавица, что недавно лежала обнаженная на его постели в трактире и клялась, что жить без него не может? Та самая женщина, которая, лежа в его объятьях, со слезами на глазах уверяла, что никогда в жизни не была так счастлива и никогда не знала, что такое любовь, пока не встретилась с ним? И что ушла бы с ним на край света, если бы даже им пришлось жить подаянием?

Сейчас она церемонно сидела перед ним и щебетала, словно она собиралась танцевать полонез, а не уезжать вместе с ним в Россию, пусть даже невенчанными, и навсегда покинуть престольную Вену.

При этом она то и дело повторяла, что он испортил ей самое чудесное лето в ее жизни.

Павел уже решил взять ее с собой, если она оставит Божича и вернется к отцу, и вот, нате, заладила, что не может бросить мужа, который так намучился в тюрьме. Надо немного подождать, лето, мол, прошло, но осень в Вене тоже хороша. Божич уедет. Текла живет не дома. Они могли бы так приятно провести эту осень!

Все, возможно, кончилось бы и благополучно, не помяни она драгоценности, которые задумала выманить у мужа.

Павел позже вспоминал, как, услышав это, он вскочил и выругался («Какие драгоценности, кому драгоценности, мать твою так!»). Неужто она думала на эти побрякушки купить ему сапоги и новый китель в Петербурге? Неужто хотела сделать его посмешищем в глазах сирмийских гусар в России, чтоб о нем чесали языки по всему Срему?

Он опрокинул стул, на котором сидел, и кинулся к двери.

Евдокия вскрикнула, побежала за ним, догнала и со стоном повисла у него на шее. Налетела на него словно птица, в гнездо которой он сунул руку, закричала, чтобы он не позорил ее перед слугами, что она уже слышит на лестнице голос Божича.

— Глупый, — говорила она, — все, что ты делаешь, ты делаешь глупо. Смилуйся, не оставляй меня сейчас с Божичем, ты принесешь несчастье и мне и дочери. Надо сесть, обязательно сесть.

Евдокия быстро привела в порядок волосы, утерла слезы, села, и Павел невольно опустился на стул, словно она усадила и его невидимой рукой. И вскоре на самом деле появился Божич.

Хмуро и свирепо поглядывая на Исаковича, он грубо спросил, где он так долго пропадал. Жена просто помирает от тоски по ухажеру, которого расхваливает по всей Вене. Пришлось взять под арест и дочь, ибо она втюрилась в капитана во время путешествия, подобно своей матери, которая показывает хороший пример своему ребенку. Он, Божич, из себя выходит, чтобы покорить эту красотку генерала Монтенуово, мучается уже целый год, а капитан, язви его душу, в одну минуту дочку покорил. Льнут к нему красивые женщины, точно в его чуругском цветнике красули к красодневу.

Ну да ладно, это пустое.

Пора ужинать, и пусть капитан простит его за то, что он не встретил его, опоздал, законы гостеприимства он чтит свято!

После чего Божич грубо и хрипло рявкнул жене, чтобы она вышла. Ему, мол, надо поговорить с капитаном с глазу на глаз.

Евдокия поднялась и покорно направилась к двери; в обращенном к нему взгляде Павел прочел немую мольбу. Он решил, что Божич сейчас заговорит о жене.

Павел встал и, окидывая майора взглядом, примеривался, как бы половчее схватить его за горло. А Божич тем временем подошел к столу, где на серебряном блюде лежало несколько трубок, выбрал из них две и принялся набивать табаком. Потом, раскурив, принес одну Исаковичу.

И начал рассказывать, как был арестован, как боялся, что его увезут в Грац, откуда ему живым бы уже не выйти. Рассказал даже, как его били на гауптвахте. Бил профос, он хорошо его запомнил. Недолго ему осталось жить.