Но иррационализм у Ницше находит свое ограничение еще и в другом отношении — благодаря моменту индивидуализации. Если у Шопенгауэра «принцип индивидуализации» совершенно исключен из сферы воли, то у Ницше он превращается в диалектический момент самого иррационального. Ведь он, с одной стороны, прославляет дионисовскую жизнь как всеохватывающую биологически-космическую силу с ее творческой витальностью, а с другой стороны, для него очень важен индивидуализм аристократа. Он презирает общественную, стадную природу человека, которая находит свое выражение в абстрактной, поверхностной деятельности сознания и в пошлом, сером, плоском, самодовольном наслаждении жизнью. Этот вульгарный общественный человек как стадное животное — именно то, что следует преодолеть. В противоположность ему Ницше выдвигает свой идеал — сверхчеловека, сильного одиночку, далекого от массы одинокого гения, который не связан общими обычаями, нормами и законами, а живет по ту сторону добра и зла. Сегодняшний человек — это промежуточный пункт на пути к его истинному подлинному бытию, которое проявится в сверхчеловеке. Сверхчеловек, который преодолеет банальную усредненную человечность и в результате только и обретет подлинную индивидуальность, только и станет личностью — вот конечный смысл земного развития.
Таким образом, витально-волюнтаристическая жизнь у Ницше индивидуализирована сама по себе и может подняться до своих высших форм в отдельных великих людях. Существует не только единая всеохватывающая воля, но и множество воль, каждая из которых, как монада, образует центр личности, обладающей индивидуальностью. Однако — и здесь вновь проявляет себя общая иррационалистическая тенденция — эти воли никоим образом не имеют устойчивой неизменной субстанции, они сами пребывают в постоянном становлении. Нет никакого субъекта, который стоял бы выше акта воли и управлял им, нет никакого агента действия, нет никакого бытия за становлением, волей, действием. Нет и никакой субстанции у «я»; перенесение понятия субстанции на сферу духовной жизни означало бы извращение ее характера, который совершенно актуалистичен.
Таким образом, нельзя прийти к какому бы то ни было действительному освобождению индивидуума от всеобщего становления. Поэтому у Ницше появляется идея, что права только тотальность, всеобщность, всеохватывающая природа, что только весь космос придает истинность отдельному существу. Доныне мы наблюдали диалектику иррационального у Ницше в двух отношениях — в том, что касается общего детерминизма, и в том, что касается индивидуальности отдельного человека. Но есть и третий существенный аспект. Крайний иррационализм противостоит не только от века заданным порядкам и формам (относятся они ко всему миру или только к индивиду), но и тем структурам, которые конституирует сам человек как субъект. Показательно, что Ницше и здесь выступает против того, чтобы созданные человеком формы обретали постоянство. По его мнению, они неотделимы от текучей жизни и потому не могут иметь никакого абсолютного, непреходящего значения. Такие установления всегда сохраняют связь с конкретным реальным человеком, сконституировавшим их в процессе творческой деятельности.
«Воля к мощи» — вот формула Ницше для формосозидающей активности человека. Жизнь в своей глубочайшей сущности — это «воля к мощи», творческая, спонтанная, постоянно выходящая за свои собственные рамки, и принимающая все новую форму и направление сила. Человек сам задает себе формы и нормы. Жизнь задает себе смысл сама, и все это — исходя из практической деятельности. Понятия истины и доброты толкуются у Ницше с прагматической точки зрения. Любая истина и любая норма оцениваются им (и шире — вообще в действительности) в зависимости от их применяемости в жизни. Они — продукты неосознанно-творческой, формосозидающей жизни самой по себе, а не заданные ей откуда-то извне независимые общие сущности. Они — результат действия, а не обнаруживаемые в готовом виде теоретическим мышлением объекты. Ценности существуют только благодаря задающей их, оценивающей творческой активности человека. Они конституируются самой жизнью и зависят от нее. Именно такая близость к конкретной практике жизни дает Ницше возможность отвергать какое бы то ни было застывание вновь произведенных форм в неизменную систему категорий. Кант и Гегель означают для него возврат к платонизму, чего следует избегать.
В антропологии Ницше, таким образом, иррациональная первооснова диалектики ограничена с трех сторон. Но эти три противостоящие инстанции по значению своему отступают на второй план в сравнении с иррациональным, которое первично.
Тем же путем идет Анри Бергсон, но у него еще больше выдвинут на первый план вечный поток жизни. Бергсон также отвергает какие бы то ни было рационально-абстрактные сферы, которые находились бы за пределами иррационального становления. Рациональные элементы и здесь тоже мстят за себя, то и дело появляясь в виде диалектических противоречий в рамках иррационального, однако они очень ослаблены. По Бергсону, весь мир в целом, а тем самым, — и человека, следует понимать как творческое становление. Жизнь, в самой глубокой сущности своей, — это порыв, временность, длительность. Нет ничего устойчивого, застывшего, статичного.
Противники Бергсона — главным образом материализм, механицизм и детерминизм. Он обвиняет современную науку, в особенности психологию, в том, что она подходит к исследованию человеческой действительности с ложными методами и, тем самым, искажает ее. А именно: наука своим главным инструментом делает интеллект, однако с его помощью невозможно верное и полное постижение жизни, поскольку понятия его — застывшие и негибкие. Согласно учению Бергсона, интеллект способен постичь лишь пространственное, количественное, механически детерминированное и, следовательно, материальное. Но так как интеллект не довольствуется этими соответствующими ему сферами, а претендует на объяснение всего бытия и жизни, он с необходимостью оказывается на ложном пути. Методы, применяемые интеллектом, дают в результате однобокое «опространствливание» и подчинение психической жизни некоему детерминизму. По мнению Бергсона, в первую очередь решительно искажено понятие о времени. Понимая время как протекание, разделенное на прерывные отрезки, его в действительности сводят к пространственным категориям. Но духовная жизнь протекает не в прерывно-однородном времени, точно так же, как она протекает не в абстрактно-геометрическом пространстве. Напротив, духовная жизнь — это непрерывная, качественно разнородная длительность, где отдельные элементы не отделены друг от друга, где они, скорее, перетекают друг в друга, сливаясь до неразличимости. В реально-конкретной, качественно-определенной длительности и живет свободное, творческое становление во всей его полноте и глубине.
Разумеется, и в этом можно усмотреть первый диалектический момент: жизненный порыв может время от времени идти на убыль и порой застывать в неустойчивых, неизменных формах. Но это не есть нечто окончательное. Наоборот, движение жизни стремится снова и снова выйти из этих форм и преодолеть застывание.
Таким образом, жизнь предстает дуалистически расколотой на два принципа: на творчески-свободное становление и материально-детерминистический застой. Суть бытия человека и бытия космоса — в постоянном конфликте между ними. И если в материальном мире побеждает застой, то в человеке он поистине преодолевается. Человек в его духовной сущности — это свобода, творчество, жизненность, временность. Однако и в нем тоже проявляется дуализм; и здесь подлинному динамичному внутреннему «я» противостоит нечто статичное, то, что стало уже механическим, привычкой повседневной жизни.
И здесь тоже рядом с творческой интуицией стоит абстрактный интеллект, который желает подвергнуть действительность рассмотрению в своих статичных, «опространствившихся» категориях. Несмотря на это, нельзя говорить о подлинном дуализме у Бергсона: ведь, в конечном счете, все — это движение; материально-статическое — это тоже движение, хотя и находящееся в стадии затухания. Текучая жизнь — это восходящее, свободно разворачивающееся движение, в материи же оно идет на убыль и подпадает под действие законов детерминизма. Таким образом, иррациональное становление признается решающим фактором, хотя оно и диалектически ограничено материально-детерминистическим.
