Только сердцем можно постичь глубочайшие связи в человеческой сущности, ведь они имеют принципиально иррациональную природу. Но и в этой области Паскаль не бросается в пучины безграничного иррационализма. Он не просто противопоставляет жесткий порядок разума чувственно-хаотическому становлению; он противопоставляет одному порядку другой порядок. Ведь и у сердца тоже есть свой «порядок», своя «логика»; и оно имеет свои принципы, о которых, правда, не ведает разум, но они, тем не менее, обладают своей собственной значимостью и истинностью. Таким образом, картина человека у Паскаля определяется двумя факторами: во-первых, противоречием между рациональным и иррациональным вообще, во-вторых, Диалектикой порядка и глубины хаоса в самой сфере иррационального. Оба эти фактора сыграют существенную роль при дальнейшем развитии иррационалистической антропологии.
Тот протест против рационализма эпохи Просвещения, который уже появляется у Паскаля, находит свое наиболее яркое выражение в романтизме. Одним из его предвестников является Жан Жак Руссо. Он выступает против рационалистической цивилизации, искусственность которой омертвила бы подлинную сущность человека, и требует возврата к естественным способностям сердца и к естественным чувствам. В романтизме сущность человека полностью принадлежит иррациональной стихии жизни. Разум и воля отступают на задний план, освобождая место чувству и фантазии. Жизнь в ее постоянном становлении и устремленности в бесконечность не может быть схвачена и постигнута с помощью жестких понятий и систем. Романтик устремлен к изначальному, неведомому, мистическому, бесконечному. Он, возносясь с помощью чувств в космос, пытается выйти за пределы данной в ощущении действительности. Такое преодоление границ происходит больше в искусстве, в особенности — в поэзии, чем в науке. Религия тоже играет здесь важную роль, однако не та религия, которая сводится к институтам и догмам, а та, которая строится на живой, коренящейся в чувствах вере.
Романтизм отдает предпочтение жизни бессознательно-чувственной перед жизнью, направляемой сознательно. «Ночная», теневая сторона жизни с ее темной непостижимостью, загадочностью, неисповедимостью и глубиной значит много больше, чем дневная, светлая жизнь, где все обрисовано ясно и четко.
И все же романтический идеал не обязательно означает полное растворение отдельного индивида в каком-то всеохватывающем целом. И здесь тоже имеет место острое диалектическое противоречие. Романтизм — именно в противоположность к рационализму — делает акцент не только на текучей, бесконечной «все-жизни», но и на оригинальном, гениальном индивиде. Гений, правда, живет, поддерживая внутреннюю связь с окружающими его космическими и религиозными силами, но, в противовес им, сохраняет свою самостоятельную экзистенцию.
Диалектика индивидуальной жизни и иррациональной жизни как целого — диалектика, с которой мы уже встречались раньше, — находит свое новое выражение в более поздних формах иррационалистической антропологии. В качестве типичных представителей антирационалистического мышления, находящегося под влиянием романтизма, мы хотели бы кратко упомянуть здесь только трех: это Гаманн, Якоби и Карус.
Сухой рациональности разума Иоганн Георг Гаманн противопоставляет живые творческие силы человеческого бытия, исходящие из целостного первоначала. Знание, которое дает разум, только мешает, он скрывает путь к этой подлинной первопричине. В противовес разумному знанию, нужно вновь разбудить силы темного подсознательного, которые еще живут в детях, в дикарях, в сумасшедших, но утрачены современным цивилизованным человеком.
Творческие формирующие силы в человеке Гаманн ищет, исследуя в первую очередь проблему языка. И здесь принципиально важно обнажить подлинные первопричины и дать им действовать свободно. Тогда язык перестанет быть мертвым понятийным аппаратом и возродится как живой орган. Важную роль Гаманн при этом отводит поэзии, которая, согласно ему, была первоязыком рода человеческого.
Аналогичную борьбу против рационалистического окостенения, интеллектуалистского цивилизаторства и поверхностности ведет также Фридрих Генрих Якоби. Он — философ чувства и веры, рассматривающий все разумное мышление как нечто второразрядное и производное. Системообразующему рассудку он противопоставляет внутреннюю жизнь личности. Он видит ее не только в абстрактной изолированности, но и во внутренней связи с живым «ты». Однако доступ к «ты», как и ко всем существенным сферам бытия, и прежде всего к Богу, обеспечивается только проникновением в подлинные глубины чувства и веры.
На этих же большей частью неосознанных глубинах концентрируется мышление Карла Густава Каруса. Согласно его учению, душу нельзя отождествлять с сознанием. Наоборот, она, в сущности, есть бессознательно-творящая жизнь. Эта жизнь души образует неразрывное единство с жизнью тела — единство, которое может быть разложено на составляющие только в абстракции. Душа всегда внутренне связана с первосилами биологического и космически-природного бытия, которые постоянно активны. Сохранить и углубить эту связь — вот существенная задача человека.
За эпохой романтизма в XIX веке следует эпоха натуралистической философии, которая вновь отодвигает чувственную сторону души человека на самый задний план. И все же в этом натурализме есть тенденция, подготавливающая новое возвращение иррационалистической философии. А именно: если иррационалистическое мышление стремится растворить все неизменные формы и нормы в потоке постоянного становления, то существуют и натуралистические направления с совершенно аналогичными устремлениями[12].
Подготовительную работу в этом отношении проделал в первую очередь Юм, отвергавший не только существование каких бы то ни было объективных общезначимых закономерностей, но и полностью разрушивший субстанциональность человека. В итоге получился радикальный актуализм: больше нет ничего сущего, которое было бы устойчиво-определенным.
В том, что касается внутренней, психической сферы, эти взгляды разделял Вильгельм Вундт. Человеческая душа должна пониматься только как чистая актуальность. Категория субстанции относится исключительно к материальной сфере. В психической сфере нет никакого устойчивого, постоянного бытия. Душа — это не что иное, как само происходящее в душе, она — только лишь постоянно меняющийся комплекс переживаний, возникающий в результате деятельности души. Важно отметить, что Вундт понимает этот актуализм волюнтаристически. Определение воли как ядра бытия души роднит Вундта с волюнтаризмом, широко распространившимся в его время.
Актуалистически понимает психику и Эрнст Мах, который растворяет структуру души в простом потоке отдельных восприятий. «Я» для него — не более чем комплекс восприятий, которому не соответствует никакая субстанциональность. Все растворено в потоке постоянного становления — потоке из сенсуалистских элементов.
Легко представить себе, что эти положения в духе актуализма, высказываемые представителями натурализма, становятся предпосылкой для того, чтобы позднее иррационалистическое понимание человека возродилось и распространилось снова. Ведь если заменить знак минус, стоящий перед высказываемым тезисом (отрицание всякой субстанциональности), знаком плюс, то окажешься как раз в сфере иррационализма.
Современность
Дальнейшее развитие иррационалистической антропологии, которое приводит к ее современному состоянию, мы намерены проанализировать не столько в историческом, сколько в системном аспекте. Ранее мы видели, что иррационализм никогда не доводился до крайности. Он всегда диалектически сочетался с такими принципами, которые предотвращали полную односторонность. Так, элементы иррационализма часто содержали диалектические противоречия, возникавшие вследствие конституирования форм и норм из самого потока становления.
Два описанных выше диалектических противоречия в иррационалистической антропологии можно явственно проследить уже у Артура Шопенгауэра[13], причем в противоречие приходят, с одной стороны, идеи, понимаемые в духе Платона, а с другой — мир представлений, понимаемый в духе Канта.
